Вампиры замка Карди - Татьяна Умнова

— Ну и подонок же ты, — прошептал Гарри.

— Вы не понимаете, граф. Мы любим друг друга, — со снисходительной улыбкой сказала Гели. — А когда любишь, то жертва — это уже не жертва, а счастье. Я счастлива тем, что смогла что-то сделать для Конрада. Что-то настоящее. А вам, граф, я могу только пожелать встретить свою настоящую любовь.

— Да не называйте вы меня графом!!! — заорал Гарри. — И это вы ничего не понимаете! Глупая девчонка, это не любовь, это гипноз такой. Вампиры — они это умеют. Вам просто кажется, что вы его любите и потому хотите отдать ему кровь. На самом деле, будь вы в здравом уме, вы бы на это не согласились. Потому что не будет никакой жизни вместе, он просто выпьет вас, как бутылку, и выбросит, когда крови не останется… Или еще хуже: он сделает вас вампиром. И вы уже будете не вы, а жестокая, вечно голодная, кровожадная тварь! Да что с вами говорить, вас спасать надо, пусть даже насильно. Джеймс, помогите мне, не стойте столбом!

— Да не надо меня спа… Ой! — Гели взвизгнула, когда Конрад резко толкнул ее от себя, буквально швырнул в объятия Гарри.

— Бери ее, американец! И держи крепче!

— Конрад, ты что?! Пустите! — Гели пыталась сопротивляться, но Гарри даже одной рукой держал ее достаточно крепко, а в другой все еще сжимал револьвер, направленный на Конрада.

— Пусть это будет мой последний хороший поступок. Я обещал Лизелотте, что отпущу их и тебя. Я отпускаю. А теперь уходите, уходите скорее! Пока я не передумал. Пока мой голод не стал сильнее меня. Я попробовал ее крови. Теперь я хочу ее! Но скоро рассвет. Я попробую продержаться. А вы — уходите! — последнюю фразу Конрад выкрикнул с такой силой, что по залу разнеслось гулкое эхо, как от предсмертных воплей графа Карди.

— Нет, Конрад, пожалуйста, не надо так, я не хочу, я должна остаться с тобой, — кричала в ответ ему Гели, пока Гарри тащил ее к выходу из зала. — Отпустите, отпустите же меня!

Конрад стоял, опустив голову и стиснув кулаки. Таким она его и запомнила. В темноте огромного зала, в пляшущих отблесках фонарей. С фосфорически-светящейся кожей. С горящими красным огнем глазами.

И только когда люди ушли достаточно далеко, когда Гели устала сопротивляться, и без сил повисла в могучих руках Гарри, они услышали шепот вампира, прозвучавшей в голове каждого из них: «Это не ради тебя, Гели. И даже не потому, что я обещал Лизелотте. Я отпускаю вас всех ради того Конрада, которым я когда-то был. Которым я мог бы стать, если бы не умер в девять лет вместе со своими родителями. Ради него я отпустил и Лизелотту. И его самого я отпустил сегодня. Я от него освободился. Он больше не вернется ко мне. Отныне монстр будет делить вечность во тьме с другим монстром. А невинные души обретут вечность в более подходящем месте».

— О чем это он? Вампир спятил? — поинтересовался Гарри.

— Второй монстр — это наверняка Магда. Он будет делить с ней вечность во тьме. Он выбрал ее, — всхлипнула Гели. — Пустите, я пойду сама. Он не хочет, чтобы я осталась с ним. Он… Он слишком благороден. Наверное, он решил таким образом меня спасти. Но я все равно не буду жить без него. Мне без него просто не интересно!

Она разрыдалась. Гарри несколько ослабил захват, но Гели продолжала рыдать, уткнувшись лицом ему в грудь. И тогда он осторожно, нежно обнял ее. Она все рыдала и рыдала, а Гарри все никак не мог ее утешить. Он гладил ее мягкие душистые волосы, он обнимал ее за плечи, и ему казалось, что в его объятия упала птица — хрупкая, горячая, трепещущая. Как-то раз он поймал маленькую птичку руками: она залетела в открытое окно, пролетела комнату насквозь — и билась в стекло закрытого, не понимая, что это за преграда. Гарри схватил ее и отнес обратно, к открытому окну, чтобы выпустить. Но пока нес, он почувствовал ее хрупкость, ее жар, ее трепет. И сейчас все эти ощущения вспомнились очень отчетливо. Сердце у Гели билось так же сильно, и она была так же уязвима и беззащитна, как та птица в его руках.

Наконец, она успокоилась. Все еще всхлипывая, прошептала:

— Мой темный рыцарь предпочел одиночество и страдание. Он не позволил мне разделить с ним проклятье. Но я еще могу сделать счастливым благородного героя. Вашу руку, граф. Я готова следовать за вами, куда вы пожелаете.

Гарри ничего в ее тираде не понял. И просто порадовался тому, что она больше не плачет и смогла идти быстрее. Ему очень хотелось поскорее выйти из этой темноты.

Они отыскали свои рюкзаки, забрали их. Посовещались — как им выбираться из подземелий: через ближайший ход, ведущий в сад, или через дальний, который выведет на лесистый склон горы? Решили пойти ближайшим путем.

Оказалось, что ночь уже кончилась. Небо было еще совсем бледным, только кромка порозовела, в саду между деревьями еще лежали тени, трава была полна росы, но в небе победно звенел жаворонок, приветствуя новый день.

Они пошли через сад, направляясь к воротам замка, и вдруг — все пятеро обернулись назад: им всем одновременно показалось, что их окликнули, каждого — по имени. И трое из них узнали позвавший их голос. Трое — Джеймс, Гели и Мойше… Это был голос Лизелотты.

Вампирам на рассвете полагается спать, лежа в гробу, спрятанном в самом темном месте, которое они только смогут отыскать для своего дневного сна. Но Лизелотта сидела на скамеечке в тенистой части сада. На той самой скамеечке, где нашел ее Раду. Где она умерла.

Она еще раз позвала их. Она смотрела на них счастливыми, совершенно детскими глазами. Потом подняла взгляд выше — в рассветное небо. Улыбнулась и протянула перед собой руку.

Мгновение ничего не происходило.

А потом рука ее задымилась, на тыльной стороне возникло, стремительно разрастаясь, черное пятно, потом вспыхнуло пламя. Рассмеявшись, Лизелотта шагнула вперед, из тени — на свет, протянув перед собой руки. Вторая рука тоже вспыхнула, пламя побежало вверх, к плечам, и Лизелотта развела руки в сторону, на секунду замерев, как пылающее распятье. На лице ее с воздетыми вверх, к небесам глазами, отражался всеобъемлющий, священный экстаз, который художники Возрождения так любили изображать на лицах умирающих христианских мучеников. А потом она вспыхнула вся, как факел. Пламя заслонило ей лицо…

Все произошло очень быстро, никто даже слова не успел сказать. Вот она шагнула из тени, вот вспыхнула и замерла огненным столбом… А вот уже рассыпается пеплом настолько легким, что даже слабенький ветерок развеял его без следа! И только тогда Мойше, разлепив онемевшие губы, прошептал:

— Мамочка!

А Джеймс, глядя на серебристый след ее пепла, разгоняемого утренним ветерком, сказал:

— Горьки воды твои, Господи. Познаю ли я когда-нибудь сладость?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});