Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

Богом и под Госкино, он не знал своих планов.

Пришли тяжёлые вести из Грузии: 11 февраля Параджанов вновь арестован. На этот раз он пытался дать взятку следователю, к которому попал из-за того, что дал взятку члену приёмной комиссии Тбилисского театрального института, куда поступал его племянник Георгий. Мздой послужил фамильный перстень. Чудовищная ирония заключается в том, что никто об этом никогда бы не узнал, если бы сам Сергей не стал на каждом углу рассказывать о возмутительных нравах, царящих в учебном заведении. Так или иначе, но как только написанное на «хорошо» вступительное сочинение племянника решили проверить, стало ясно, что по факту это «неуд».

Инцидент в институте сам по себе был не так опасен, как следующий аналогичный поступок. После того, как Параджанов предложил следователю пятьсот рублей, он снова оказался в тюрьме. Забегая вперёд скажем, что на этот раз Сергей просидит чуть меньше года, в дело вмешается Эдуард Шеварднадзе, и будет вынесен относительно благоприятный приговор — пять лет условно.

Возвращаясь к Тарковскому, скажем, что ответ от итальянцев пришёл чрезвычайно быстро, в Госкино его получили уже 15 февраля, но режиссёра, как обычно, в известность не поставили. На этот раз причина лежала на поверхности: в отсутствие Ермаша взять на себя ответственность и дать окончательный «зелёный свет» мог разве что Суриков. Но когда не было их обоих… Просто среди чиновников не нашлось смельчаков.

Тем не менее даже у Тарковского возникало ощущение, будто всё состоится, хоть он и продолжал искать подвох. Опасения теперь вызывал тот случай, если ему придётся ехать с контрактом раньше Ларисы, не оставят ли её потом в Москве?

Другой повод для волнений: режиссёр услышал сплетню, будто Ермаш уже не вернётся на пост главы Госкино. Дескать, после выздоровления его ожидает другой, более спокойный, хоть и не менее высокий пост в ЦК. А что, если не удастся уехать до того, как начнётся смена верхушки? Как новый глава отнесётся к работе Тарковского в Италии? Не повторится ли ситуация с послом в Риме? Режиссёр перманентно находился на грани нервного срыва. Слухи дополняли друг друга: Ермаша заменит Борис Пастухов, партийный деятель, который позже — в «горячую пору» — станет послом СССР в Афганистане, а потом — министром Российской Федерации по делам Содружества Независимых Государств. Всё это были пустые сплетни. Пастухов и правда пошёл на повышение и в декабре 1982 года возглавил Комитет по делам печати, но и Ермаш никуда не делся, он оставит пост главы Госкино за три дня до смерти Тарковского.

Что ж, раз никто из советских чиновников подписывать договор не решался, пришлось вновь ждать итальянцев. Их визит наметили на 3 марта. А пока имелся повод для размышлений, ведь вопрос выбора актёра на главную роль всё ещё оставался открытым. Солоницын, Кайдановский, Янковский — было нечто, роднившее этих артистов. Причём речь не о типаже. Внешне и с позиций экспрессии они вовсе не были похожи. Но стоит проследить последовательность фильмов, в которых снимался каждый, как проступит их общая природа и станет ясно, сколь остро позднесоветское общество нуждалось в таких героях, как они. Необычные и сильные («слабость» в Кайдановском смог разглядеть только Тарковский) «люди с прошлым», интеллектуалы разной природы. Добавим: таков и Юрий Богатырёв, и Владислав Дворжецкий… Можно вспомнить ещё несколько фамилий кинематографических идолов своего времени. Они были необычными, но не до такой степени, чтобы казаться чужими, а, напротив, вызывали интерес.

Втроём Солоницын, Кайдановский и Янковский встретились, например, в фильме Вадима Абдрашитова «Поворот» (1978). Впрочем, если для последнего главная роль в этой картине и правда стала, да простит читатель этот каламбур, «поворотной», если Солоницын тоже создал здесь один из своих примечательных образов, то участие Александра, сыгравшего врача в эпизоде, было малозаметным.

Только 21 января Тарковский предложил Кайдановскому сниматься в «Ностальгии». Тот, разумеется, сразу согласился. Удивительно, что режиссёр столько тянул, ведь он бывал в гостях у Солоницына и видел, в каком актёр состоянии. Впрочем, нужно отметить, что Анатолий вёл себя крайне мужественно. Осознавая происходящее, он всякий раз убеждал[536] гостей, что болеет радикулитом и остеохондрозом. Однако Андрей был в курсе подлинного диагноза. Во время их последней встречи в той самой выхлопотанной Тарковским новой квартире режиссёр привёз артисту подарок от Сергея Параджанова — горный мёд, который, по слухам, мог помочь.

Скорее всего сам Солоницын до последнего верил, что будет сниматься в «Ностальгии». Когда же из третьих уст он узнал о приглашении Кайдановского, известие стало настолько болезненным, что Анатолий попросил родных убрать из его комнаты портрет режиссёра, всегда висевший на стене. На следующую ночь, по словам Ольги Сурковой[537], у него отнялись ноги.

Из десятка «любимых» артистов мастера Солоницын и Кайдановский, безусловно, были «самыми любимыми». В разговорах Александр и Андрей нередко с юмором вспоминали тот факт, что в «Солярис» Тарковский его так и не взял, хотя даже состоялись фотопробы. Однако во время работы над «Сталкером» они сблизились очень сильно, много разговаривали, обсуждали книги, проводили время вдвоём. При этом обстановка на площадке сложилась крайне нервозная. Кайдановский несколько раз психовал и позволял себе ослушаться режиссёра. Разумеется, Солоницын ничего подобного сделать никогда бы не смог. Артисты роптали. «Он и сам не знает, чего добивается», — сказал как-то[538] Анатолию Гринько, совершенно запутавшийся в ходе многочисленных перезапусков фильма. «Вспомни, Толя, как поступил Саша…» Солоницын с ноткой ревности ответил: «Так ведь это Саша…»

Авторитет и значение Тарковского для Александра тоже были запредельны. Более того, сыграй он Горчакова, это позволило бы значительно расширить очерченное Сталкером амплуа. Быть может, тогда и дальнейшая актёрская судьба Кайдановского сложилась бы благополучно. С другой стороны, вероятно, в этом случае он сделал бы в режиссуре ещё меньше, что стало бы огромной потерей для отечественного кино.

Кстати сказать, в «Жене керосинщика» — его творческой вершине как автора фильма — имеется удивительная комплексная аллюзия[539] на «Ностальгию». Речь идёт о сцене, в которой священник распевает на улице известную советскую песню «Вернулся я на Родину». И дело вовсе не в том, что сама эта композиция ностальгическая. Вскоре начинает идти снег, а в поле зрения камеры попадает каркас разрушенного собора. Одним словом, узнаваемая, хоть и искажённая цитата заключительной сцены из картины Тарковского. Однако в этих преломлениях и деформациях как раз и состоит смысл образа, созданного Александром.

13 февраля Андрей записал: «Может быть, если Горчаков — это Кайдановский, в сцене ночью в отеле всё построить не на красоте рук