Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

Интересная идея, но с православием и, вообще, с христианством не вяжется никак.

Мысли о съёмках отдельных эпизодов «Ностальгии» в Москве режиссёр всё ещё не оставлял, по крайней мере, в качестве запасного варианта. 16 ноября он осматривал несколько потенциальных локаций в черте города — в районе Патриарших прудов, на Арбате, на Донском кладбище. Последнее показалось ему подходящим для сцены сна. Кладбищенская эстетика, вне зависимости от географии, была близка миру его образов. Также Тарковский намеревался осмотреть набережную Яузы. По всей видимости, речь шла о районе Спасо-Андроникова монастыря и Рогожского вала, где сохранился аромат, а главное, вид старой Москвы. При определённом ракурсе, эти места вполне могли сойти и за довольно помпезную или идеализированную, как во сне Горчакова, глубинку. В монастыре, заметим, режиссёр снимал несколько сцен «Андрея Рублёва», а сам иконописец был здесь иноком. В интерьере сохранились фрагменты фресок, написанных им в 1428 году.

Неизвестно ездил ли Тарковский на Яузу 16-го, но он точно был там десять дней спустя. Тогда же режиссёр искал натуру в районе Солянки и собирался изучить местность вокруг московских высоток для съёмок планов сверху — радиоуправляемых дронов ещё не существовало. 10 февраля подходящий вариант удалось найти, и в дневнике появилась энигматичная запись: «Вид с Дома („Ударник“)». Наверняка имеется в виду одноимённый кинотеатр. С 1931 года, когда он был открыт Луначарским, и вплоть до развала СССР, «Ударник» оставался центральной премьерной площадкой Москвы, а находился в комплексе легендарного Дома на набережной (улица Серафимовича, 2, хотя иногда используется почтовый адрес: Берсеневская набережная, 20). Очевидно, Тарковский собирался снимать с крыши этого здания в сторону кинотеатра на юго-восток.

В планах режиссёра был осмотр храма[530] в заповеднике Коломенское, что тоже на территории Москвы. Здесь он побывал 22 декабря. Какое именно религиозное сооружение имелось в виду сказать трудно, но, исходя из особенностей архитектуры и тех объектов, на которые Андрей обращал внимание прежде, скорее всего его заинтересовала одна из церквей XVI века — Вознесения Господня или Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове. Вероятно, он выбрал первую. Был осмотрен и Новодевичий монастырь. Тарковский везде искал точку для съёмки сверху и в начале февраля[531] оценивал, какой вид открывается с колокольни.

Нет ничего удивительного в том, что он так тщательно выбирал локации в столице, всерьёз подумывая даже «русские» сцены снимать в Италии. На самом деле этот «поиск натуры» был не чем иным, как прощанием с Москвой, и даже такой ритуал у режиссёра происходил через кино. В общем-то Андрей уже паковал чемоданы, ожидая, что в течение месяца уедет наверняка.

Чаяния оказались преждевременными. Вскоре выяснилось, что в контракте появился очаровательный пункт: приглашение и содержание упоминавшегося ранее советского «инспектора» тоже возлагалось на «RAI». Возмущение терпеливых итальянцев было велико, и гасить его пришлось Гуэрре и Тарковскому, который почти целый день провёл в московском бюро компании, ведя телефонные переговоры с Римом.

Исправленный договор вернулся в Москву только 4 декабря, и на этот раз режиссёр решил непосредственно контролировать его дальнейшую судьбу. Он собственноручно забрал конверт у Яся Гавронского и отнёс в «Совинфильм». Предполагалось, если теперь, в свою очередь, не будет замечаний по содержанию со стороны Москвы, то чиновники Госкино должны отправиться в Рим для подписания. Вместе с ними в Вечный город тогда полетит и Тарковский, чтобы незамедлительно приступить к работе.

Далее воцарилась тишина. Когда 20 декабря режиссёр отправился к Сизову, чтобы напомнить о контракте, тот пообещал, в свою очередь, спросить у Сурикова, как продвигается дело. От себя же добавил, что вообще не верит в успех предприятия. Андрея это изрядно напугало. Стало ясно, что, как и в случае антирелигиозной пропаганды, здесь тоже имелось некое негласное распоряжение: «Ермаш хочет меня сковать по ногам и рукам, лишить какой бы то ни было свободы, задавить, задушить, уничтожить. А Ермаш всего-навсего холуй. Значит, таково моё предназначение — быть распятым», — сформулировал он в дневнике. Сизов, симпатия которого к режиссёру неоспорима, не имел никакого влияния на ситуацию. Между Ермашом и Тарковским был не «Мосфильм», а «Совинфильм» в лице Сурикова.

3 декабря Андрей посетил ресторан «Баку», который располагался на Тверской улице. Здесь, по случаю приезда в столицу, устраивал приём Сергей Параджанов. По сравнению с недавней встречей с другим коллегой, Отаром Иоселиани, эта вышла совсем иной — шумной, но не радостной. Параджанов не так давно освободился из тюрьмы, его предыдущий фильм «Цвет граната» (1968) был снят более десяти лет назад. Работа над «Легендой о Сурамской крепости» (1984) ещё не началась. Андрей и Сергей находились в принципиально разных положениях, а главное, на разных витках своих творческих судеб.

Всегда хлебосольный Параджанов, невзирая на то, что денег у него почти не было, созвал множество гостей. Присутствовали Белла Ахмадулина с Борисом Мессерером, Юрий Любимов с женой — венгерской журналисткой Каталин Кунц — и маленьким сыном Петром, режиссёры Георгий Калатозивили[532], Роман Цурцумия, Василий Катанян, фотограф Валерий Плотников и другие.

Воспоминания Тарковского об этом сборище мрачны. Дескать, Параджанов напился, ругался матом и полез в бассейн, а на прощание подарил Андрею дыню. Как водится, тональность происходящего зависит от настроения и состояния того, кто рассказывает. Со слов других гостей, это был удивительны праздник жизни, победы Сергея. Хозяин торжества подговорил официанта подойти к только что вошедшей в ресторан Ахмадулиной и спросить: «Простите, вы на похороны Сергея Параджанова?» По слухам, поэтесса упала в обморок.

Поскольку компания собралась более чем выдающаяся, и вдобавок в ней присутствовал фотограф, было решено сделать групповые снимки. Когда Плотников расставлял треногу, один сотрудник ресторана торопливо попросил её убрать. Оказалось, другие гости против того, чтобы рядом с ними фотографировали. Заведения на Тверской были злачными местами, и вопросов Сергей и его гости не задавали. Ясно, что где-то в зале находились высокопоставленные лица с любовницами, а также сотрудники КГБ, не желавшие попасть в кадр с Тарковским, Параджановым, Ахмадулиной или Любимовым. Такой снимок, если бы он всплыл, сулил большие проблемы. Тогда компания решила спуститься на нижний этаж, где, собственно, и располагался не бассейн, а фонтан, в который Сергей немедленно залез. В результате были сделаны чудные фотографии, а ужин в ресторане «Баку» стал колоритной страницей мифологии Параджанова. Тарковский же просто зашёл в чужой и чуждый ему биографический миф. Хотя, казалось бы, кто может быть ближе друг другу, чем два ярких человека в серой стране?

Через два дня, на ужине у Катанянов по случаю возвращения Сергея в Грузию, Андрей подарил ему перстень,