Вызволение сути - Михаил Израилевич Армалинский

"выразить соболезнования семье покойного", а тут я трубку беру. Они сначала шалели, а потом меня матом крыли и кричали единообразное, что так шутить нельзя. Может, кому и нельзя. А мне можно. Мне всё можно. Словесное.

Жаль только, что лишь словесное.

А дело было так. Я, подобно всем людям, а особливо пишуще-рисующим, короче, подобно всем вытворяющим, часто задумывался – как отнесутся после моей смерти ко мне и моим вытворениям. Только для получения ответа на этот вопрос всем приходится ждать своей смерти, а после неё ещё не известно, удаётся ли им с небес или из-под земли проследить народную реакцию. Так что любопытство это всем приходится пережить. Единственное, что не удаётся пережить – это свою смерть. Я же решил пережить и посмотреть не с того света, а с этого, что после неё будет.

22 сентября 2003 года я, будучи вполне живым и здоровым, разослал такое вот сообщение:

20 сентября на 57-ом году жизни в Миннеаполисе в результате инфаркта скончался писатель Михаил Армалинский.

Друзья и коллеги Михаила.

И – понеслось!

Я предупредил о грядущей новости, которую не следует воспринимать всерьёз всех своих близких, а также издательство “Ладомир».

Один добрый приятель Д.Ф., которого я забыл предупредить, позвонил в тот же день с желанием выразить моей жене соболезнования, но когда я ответил на звонок, он сначала ошалел, а потом покрыл меня беспощадным матом.

Все СМИ и "юридические лица" восприняли сообщение всерьёз, не посмев засомневаться в его правдивости – как же, ведь "такими вещами не шутят". На то и был расчёт.

В России смерть писателя – всегда благоприятное событие для его произведений, ибо Россия – страна трупоедов и некрофилов, ненавидящая живые таланты. О, незабвенная борьба Собчака за труп Бродского и прочие многочисленные вызволения из чужбин останков знаменитостей, униженных и оскорблённых, а часто убиенных российской повсеместной шушерой, а потом истерически ею же и возвеличенных!

Я рассчитывал, что сработает тот же российский рефлекс на "труп". Так и произошло, хотя должен признаться, что питерская номенклатура не посмела затребовать мой труп для захоронения, потому что я нигде не зарекался, что приду умирать ни на Васильевский, ни даже на Каменный остров. Я всегда предпочитал Таити.

Конечно, если бы я написал, что я умер не в результате инфаркта, а в результате запоя, то я бы вызвал в России значительно более могучую волну сочувствий и соболезнований – к алкоголикам Россия питает особо нежные чувства и умиляется ими даже когда они ещё живые. Но мне не пристало пробуждать добренькие чувства ни лирой, ни смертью, а потому я решил вызвать чёрно-белую зависть и написал "Обстоятельства смерти Михаила Армалинского", которые и были восприняты по всему русскоязычному свету с должной завистью к "мертвецу".

Моё четырёхмесячное пребывание на том свете раскрыло для меня многие тайны. Так, например, не профессор, как оказалось, а лектор Тартуского университета Роман Лейбов раскололся, что является скрытым трансвертистом. Он нарядился в женское платье и, назвавшись Ириной Дуровой, заигрывал с составителем Парапушкинистики Давидом Баевским, написав повестушку Николай Николаевич, автор "Тайных записок" Пушкина и опубликовав её в "Русском журнале".  (см. Литературный памятник20)

Сие произведение, кстати, оказалось лучшим из всего, что Лейбов написал за всю жизнь, так что ему следует не снимать женского платья и продолжать разгуливать в нём в прекрасном образе умницы Дуровой.

А вот Михаил Осокин, говорун новостей из какого-то телевизионного сточного канала, выдал статейку Добытчик оргазма (Жизнь и смерть Михаила Армалинского)60 , где добросовестно и старательно переврал его разговор с главредом научно-издательского центра Ладомир Юрием Михайловым, а потом с учёным видом (ведь поговорил-то всё-таки с научно-издательским центром) стал сетовать, что мой кирпич Чтоб знали!13 не вызвал скандала. Но разве будет русская литература поднимать скандал, когда она подо мной восторженно растекалась мыслию под Еву? Да она без всякого скандала, а похотливым шепотком "ещё" просит – так что скоро я её опять ублажу книженцией (следите за рекламой).

В общем, много чего наслучалось после того, как все радиотелестанции великой Керосинии объявили минуту всенародного молчания, а туалетно-бумажные СМИ поместили мои портреты в траурных рамках на первых страницах. Об интернете и говорить нечего – вся моя смерть "вошла в поговорки".

В результате этого "смертельного трюка" посещение моего сайта возросло в восемь раз. Книжки мои стали активно продаваться. Куча народа меня, "мёртвого", зачитала и зауважала, возлюбила и возненавидела. Так что сплошной прибыток денег и эмоций. А ведь на них и строится вся человеческая житуха.

Когда же я в действительности умру, то поначалу люди не поверят, подумают, что я опять шучу, и будут продолжать считать меня живым, продлевая таким образом мою земную жизнь. А когда они всё-таки убедятся, что я и впрямь отбросил хвостовик, то тогда люди начнут ждать моего воскресения. И правильно сделают – ведь я и тогда обязательно воскресну!

Эта статья была написана в 2005 году. По просьбе издательства Ладомир, она была изъята из моей книги Аромат грязного белья15.

Статья включена в содержание и на странице 171 оставлен заголовок, за которым следует пустая страница.

Соблазнительные части и отвратительные куски ислама

Ислам начался для меня в детстве с Хаджи Насреддина, который научил какого-то Плохиша громко повторять на свою голову оскорбительную присказку:

У кого медный щит, у того медный лоб, вместо сокола сидит филин, поцелуй под хвост моего ишака.

Особо меня впечатлял поцелуй под хвост. Наивный, я недоумевал – почему под хвост? Потом понял.

Жил я на Петроградской стороне, неподалеку от мечети, единственной тогда в Ленинграде. Многоцветный изразцовый купол, всегда закрытые двери, торжественная мрачность здания, близость с дворцом Кшесинской, воспетой Маяковским за "дрыгоножество" – всё это делало мечеть таинственной, непонятной, а следовательно – страшноватой.

Ещё мама моя с дедушкой и бабушкой жили во время войны в Самарканде – тоже мусульманская тема.

Вот, пожалуй, и все мои контакты с исламом до счастливого выезда из многонационального СССР, жившего по горло в дружбе народов.

В Штатах я из бескорыстного любопытства читал Коран, вернее его неполный перевод на русский. Дореволюционный перевод Крачковского, перепечатанный без комментариев, полный витиеватых красивостей, утомляющих своей малопонятностью. Но я вычитал там про женщин, что-то весьма здравое, но потонувшее в восточных сладостях. Так что я это дело отложил как слишком приторное. (Я ещё не добрался до русского нового академического Корана, изданного московским Ладомиром ISBN: 5-86218-323-X, а надо бы.)

Особо меня поражало то, что в Америке огромное количество негров принимают ислам. Кассиус Клей в Мухамеда Али превратился. Ну, конечно, фарисей Фарракан-таракан и его мускулистая братия качков. С чего бы это? (А сексуально раскрепощённые негры почуяли, в какую религию податься надо.)

Да и белых баб встречал я в платочках на