Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

Личная жизнь, та, которую осознает и которую желает только собственное «Я» человека, – это животная жизнь; жизнь разума – это человеческая жизнь, существование, присущее человеку в соответствии с его природой. Максима, завершающая стоическую философию, – живи в соответствии с природой, согласно твоей человеческой природе, – имеет в виду то же самое. Учения мудрейших законодателей: брахманов, Гаутамы Будды, Конфуция, Лао-Цзы, Моисея, – содержат такое же объяснение жизни и предъявляют такое же требование к человеку. Ибо с древнейших времен человечество осознавало мучительное внутреннее противоречие, которое ощущали в себе все те люди, кто стремился к личному благополучию. И поскольку, к сожалению, нет иного способа разрешить это противоречие, кроме перенесения центра тяжести существования[342] человека от своей индивидуальности, которая никогда не может быть сохранена от разрушения, к вечному Всему, то становится понятным, почему все мудрецы прошлого, так же как и величайшие мыслители последних веков, создали учения и нравственные законы, идентичные по своему общему смыслу, ибо они видели лучше всех остальных людей и это противоречие, и его решение.

Нетрудно увидеть, в чем состоит основное противоречие личной жизни. То, что является для человека наиболее важным, то единственное, чего он хочет, то, что – как ему кажется – единственно живет, а именно, его индивидуальность, разрушается, потому что скелет, рассыпаясь, не оставляет ничего за «собой»; в то время как то, чего он не хочет, что не является для него ценностью, чью жизнь и чье благоденствие он не ощущает, – внешний мир борющихся существ, – оказывается именно тем, что имеет продолжение, поистине живет.

После пробуждения разумного сознания, которое раньше или позже может произойти в каждом человеке, он осознает ту пропасть, которая проходит между животной и человеческой жизнью; он понимает это все полнее и полнее, пока, в конце концов, – на высшем уровне сознавания, – фундаментальное противоречие жизни не будет осознано лишь как кажущееся, принадлежащее единственно к сфере животного существования, и смысл жизни, который безуспешно искал «личный» человек, наконец, становится открытым. Он обнаруживается не с помощью логических выводов, но – интуитивно. Духовно пробужденный или возрожденный человек внезапно обнаруживает себя перенесенным в вечное, вневременное состояние жизни чистого «Разума»,[343] в котором не может быть больше никаких иллюзий, противоречий, загадок… Разумная жизнь, как первоначальная и единственная истинная жизнь, является также нормальной жизнью человека, и человек как таковой лишь в той степени может быть назван «живущим», в какой он подчинил животное в себе законам разума; и это точно так же, как и животное действительно живет только тогда, когда оно подчиняется не только законам того вещества, из которого состоит его тело, но и высшему закону органической жизни… Если однажды было осознано, что верховенство, особенно в человеческой жизни, безусловно, принадлежит не личности, но разуму, то тогда нет ничего сверхчеловеческого в следовании естественному закону человеческой жизни, и в отношении и в использовании в качестве средства того, что является просто средством для истинной жизни, а именно – личности… Но может возникнуть вопрос: для чего же тогда мы имеем личность, если мы должны отказаться от нее, отрицать ее? Затем, чтобы личность, подобно любому средству, могла служить просто как способ для достижения цели, – и другой ответ здесь невозможен. Личность – это не что иное, как «лопата», которая дана разумному существу, чтобы копать ею, чтобы она затуплялась при этом копании и затем снова затачивалась, чтобы ею пользоваться, а не для того, чтобы она была чистой и хранилась без употребления. Использовать средство в качестве средства – это не означает отрицать его, но значит просто поставить ее на службу соответствующей цели, то есть разуму.

Такова философия жизни Толстого, одинаковая в своей основе с учением теософии. Но, испытывая недостаток в универсальности последней, имея слишком сильную склонность к искаженным и фрагментарным изречениям лишь одного Учителя Мудрости, философия Толстого оказалась бессильна руководить им на практике и, как показывает изучение его трудов, в действительности привела его к внутренним противоречиям. Однако, эти внутренние противоречия, находясь лишь на поверхности, на одном лишь физическом плане, имеют сравнительно небольшое значение по сравнению с тем действительным избавлением от иллюзий (в которых живет большинство из нас), которое он совершил.

Недостаток места делает невозможным осуществить полное детальное сравнение между взглядами Толстого и аналогичными теософскими взглядами. Каждый читатель «Люцифера» может проделать это самостоятельно, и мы только добавим, что эссе д-ра Вон Коебера, из которого почерпнут материал для настоящего весьма беглого очерка, является достойным внимательного изучения каждого, кто может читать на немецком языке. Хотя надо сказать, что в Приложении, посвященном той же теме, д-р Хьюбб Шлейден показывает недостаток оценки и понимания истинного духа и значения Толстовской мысли и действия, который, кажется, указывает то же самое неправильное представление природы реальной «мистики», которое может быть замечено в других эссе того же автора.

Лидер Брахмо и йогизм

Перевод – К. Леонов

Один корреспондент спрашивает нас, что мы можем сказать по поводу нижеследующего отрывка, который, по его уверению, он скопировал из номера «Indian Mirror», печатного органа Брахмо Самадж, за 23 января 1881 года:

«…Теософы, которые сегодня находятся в Индии, проповедуют возвращение к тем временам йоги, когда святость сочеталась с силой совершения сверхъестественных поступков. Мы были удивлены, когда однажды услышали об их твердой уверенности в том, что лидер нашего движения, подтверждает он это или нет, реально обладает оккультными силами, сам являясь йогом. К счастью для Индии, эти времена давно позабыты. Мир давно уже пережил супернатурализм всех сортов, и единственные чудеса, в которые мы поверим, явились бы результатами исключительных нравственных сил и строгих убеждений человека, который будет руководствоваться указаниями, ниспосланными ему свыше божественным духом».

Единственное, что мы должны сказать, это то, что некоторые люди, по всей видимости, обманулись добрыми намерениями наших друзей из Брахмо. Идея о том, что м-р Сен является йогом, никогда не приходила в голову ни одному теософу, который делился с нами своим мнением относительно этого талантливого бенгальского оратора. Если он (м-р Сен) несет ответственность за те взгляды, которые позволил себе высказать автор этой заметки относительно всего сверхъестественного в целом, и чудес Теософского общества a propos [между прочим, франц. ], то мы глубоко сожалеем, что такой талантливый человек столь грубо и неверно понимает как нас, так и наши убеждения. И это тем более прискорбно, поскольку он претендует на непосредственное вдохновение, полученное от Бога, и, по-видимому, должен быть способен понять истину. И если есть такая вещь, в которую основатели нашего Общества верят менее всего, так это именно в чудеса, будь то нарушение законов материи или особенный божественный дар какого-либо человека. По нашему мнению, никогда не было таких времен, когда святость или непорочность «сочетались с силой совершать сверхъестественные поступки».

Логика против «перипатетика»

Перевод – К. Леонов

Вряд ли в сферу деятельности нашего журнала входит упоминание о мимолетных выходках случайных корреспондентов в ежедневных газетах, хотя иногда отдельные статьи содержат некоторую полезную или весьма интересную и совершенно объективную информацию. До сих пор мы придерживались этого хорошего правила и надеемся так же поступать и далее. В соответствии с этим принципом, мы едва ли обратили бы какое-либо внимание на заметку в «Bombay Gazette» (16 марта, 1881), подписанную «ваш Перипатетик», и озаглавленную «Ходячая философия», если она не позволила бы нам хорошо проиллюстрировать тот порочный дух, называемый «почтительным уважением к общественному мнению», который мы «для краткости» называем лицемерием. Автор бросает камни в наш огород, и лишь потому, что у нас сегодня появилось некоторое безразличие к такого рода вещам. Мы могли бы найти в его выпадах достаточное оправдание для наших возражений против него, но мы имеем много более серьезное намерение, и это спекулятивное, вымученное произведение «ходячего» философа сослужит нам лучшую службу, чем это, вероятно, ожидала его партия. Ибо для нас «Перипатетик», безусловно, представляет некую партию. Он является рупором того большинства в нашем современном обществе, которое проводит тщательно разработанную политику, полную софистики и парадоксов, за которой каждый из его членов неуклюже скрывает свои собственные личные взгляды. Слова из Откровения: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч»,[344] более приложимы к нашему современному обществу, чем к Лаодикийской церкви; и, зная их труды и то, что они «ни холодны, ни горячи», но подобны точному термометру, следующему за изменениями моральной температуры дня, мы теперь проанализируем некоторые отрывочные ραψωδίοι [рапсодии, или песни рапсода, «высокопарное пустозвонство», греч. ] автора «Ходячей философии».