Воспоминания о прошлом Земли. Трилогия - Лю Цысинь

что это прощание навсегда.

Специальный контингент поддержки будущего вылетал в центр гибернации. Чан Вэйсы и другие высокопоставленные чины космических сил приехали в аэропорт, чтобы проводить их. Чан Вэйсы передал Чжан Бэйхаю письмо.

– Это письмо для моего преемника. В нем я представляю тебя и всячески рекомендую перед будущим командованием. Вы проснетесь не ранее чем через пятьдесят лет, а скорее всего, позже. Вам предстоит работать в сложных условиях. Сначала придется освоиться в будущем, сохраняя при этом воинский дух нашей эпохи. Не забывайте нашего сегодняшнего опыта работы; на месте оцените, какие из методов устарели, а какие достойны применения. Может быть, этот опыт станет вашим главным преимуществом.

– Командующий, впервые в жизни сегодня сожалею, что я атеист. Иначе надеялся бы снова встретиться с вами в ином месте и в иное время, – признался Чжан Бэйхай.

Такое выражение чувств, исходящее от хладнокровного и практичного человека, удивило Чан Вэйсы. Но эти слова отозвались в душе всех присутствующих. Будучи солдатами, они, разумеется, не подали виду.

– Я рад, что нам посчастливилось работать вместе. Передай привет от нас нашим будущим коллегам, – ответил Чан Вэйсы.

Офицеры контингента поддержки отдали честь и взошли на борт самолета.

Чан Вэйсы не сводил глаз с Чжан Бэйхая. От генерала уходил замечательный солдат, и вполне может статься, что он никогда не встретит другого такого. Откуда Чжан черпал свою непоколебимую веру в победу? Этот вопрос все время таился в глубине сознания Чан Вэйсы. Порой он даже завидовал Чжан Бэйхаю. Такая уверенность в победе – удача для любого солдата. В битве Судного дня подобных счастливцев будет немного. Когда высокая фигура Чжан Бэйхая скрылась в двери самолета, Чан Вэйсы признался себе, что он так и не сумел понять своего подчиненного.

Самолет взлетел и вскоре растворился в мутном небе, унося в себе тех, кто, быть может, узнает, выживет человечество или нет. Стоял пасмурный зимний день; солнце вяло светило сквозь пелену серых облаков, и холодный ветер насквозь продувал пустое здание аэровокзала. Казалось, будто воздух никогда больше не потеплеет, будто весна никогда больше не придет. Чан Вэйсы поднял воротник армейской шинели. Сегодня ему исполнилось пятьдесят четыре. В этом тоскливом зимнем ветре ему почудилось предзнаменование конца его собственной жизни и гибели всей человеческой расы.

Двадцатый год эры Кризиса

Расстояние между трисолярианским флотом и Солнечной системой: 4,15 светового года

Рея Диаса и Хайнса вывели из гибернации одновременно. Появилась технология, которой они дожидались.

– Так скоро?! – удивились оба, узнав, что прошло лишь восемь лет[102].

Им объяснили, что благодаря беспрецедентным инвестициям в последние годы технологии развивались с поразительной быстротой. Впрочем, оснований для особого оптимизма не было; просто человечество сделало последний рывок к барьеру, воздвигнутому софонами. Развивалась только технология. Фундаментальные науки стояли на месте, как лужа затхлой воды, и эта лужа быстро пересыхала. Скоро технический прогресс замедлится, а потом остановится совсем. Никто, правда, пока не знал, когда именно это случится.

* * *

На плохо слушающихся после долгого сна ногах Хайнс вошел в здание, похожее на крытый стадион. Внутри стоял белый туман, но Хайнс не ощутил сырости. Он недоумевал, что же это такое. Туман светился мягким лунным светом. На уровне головы туман был редким, но выше сгущался настолько, что крышу здания было не разглядеть. Сквозь него он увидел вдали тонкую фигурку и немедленно узнал жену. Он побежал к ней; поначалу это походило на погоню за призраком, но в конце концов они встретились и обнялись.

– Извини, дорогой. Я постарела на восемь лет, – призналась Кейко Ямасуки.

– Ты все равно на год моложе меня, – ответил он, рассматривая жену. Он не увидел следов, оставленных временем, но в этой лунно-белой мгле она выглядела бледной и слабой. Он вспомнил о той ночи в бамбуковой роще в их доме в Японии. – Разве мы не решили, что ты ляжешь в гибернацию через два года после меня? Почему ты ждала все эти годы?

– Хотела подготовиться к продолжению наших исследований после пробуждения, но работы было так много… – ответила она, смахивая со лба прядь волос.

– Трудно было?

– Очень. Вскоре после того, как ты заснул, дали старт сразу шести проектам суперкомпьютеров нового поколения. Три из них строились по традиционной схеме, один – не по фон Нейману, один квантовый и один биомолекулярный. Через два года ведущие разработчики сообщили мне, что желательной производительности достичь не удастся. Проект квантового компьютера остановили первым – для него уже не оставалось теоретической базы, поскольку физики уперлись в барьер софонов. Потом прекратили работы по биомолекулярному компьютеру – сказали, что это пустые мечты. Третьим закрыли проект не-фонНеймановской архитектуры. По сути дела, его структура имитировала мозг человека, но они сказали, что это бесформенное яйцо, из которого никогда не вылупится цыпленок. Три проекта с традиционной архитектурой продолжаются до сих пор. Но и там долгое время не было прогресса.

– Вот как… Мне следовало оставаться с тобой все эти годы.

– Это было бы бессмысленно. Ты бы без всякой пользы потратил восемь лет. Только в последнее время, когда мы уже потеряли надежду, нам пришла в голову совершенно безумная идея моделирования человеческого мозга почти что варварским способом.

– И каким же это?

– Мы решили применить микропроцессор для моделирования одного нейрона, а потом дать возможность всем микропроцессорам сообщаться друг с другом и самим динамически устанавливать и разрушать такие связи.

Хайнс поразмыслил над услышанным и понял смысл ее слов:

– Да ведь это означает изготовить сто миллиардов микропроцессоров!

Она кивнула.

– Но это… это практически столько же, сколько их сделали за всю предшествующую историю человечества!

– Я не подсчитывала, но, наверное, еще больше.

– Даже если бы вы изготовили так много микросхем, сколько времени понадобилось бы, чтобы их соединить?

Кейко Ямасуки устало улыбнулась:

– Я поняла, что это невозможно. Во мне просто говорило отчаяние. Тогда мы хорошенько подумали и изготовили так много, сколько смогли. – Она обвела рукой. – Все это – одна из тридцати запланированных сборочных площадок виртуального мозга. Построена, правда, только одна, вот эта.

– Я и в самом деле должен был оставаться с тобой, – взволнованно повторил Хайнс.

– К счастью, у нас все-таки получился компьютер, который мы хотели. Его производительность в десять тысяч раз превышает типичную для того времени, когда ты погрузился в анабиоз.

– Традиционная архитектура?

– Да, традиционная архитектура. Мы выжали еще несколько капель из закона Мура. Мы ошеломили ученых-компьютерщиков, – но на сей раз, мой милый, дорога вперед закрыта.

«Второго такого нам не построить никогда.