Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

Мишка, ты что, отличник? – спросил дядя Вася.

– Две четверки за год, – еле слышно ответил ошарашенный Мишка.

– Сколько четверок?

– Две, – уже громче, сухими от волнения губами повторил Мишка.

– А полноценного отличника не нашлось? – нарочито сурово спросил Иван Петухов. – Чтоб все пятерки? А?

– Что вы меня пытаете, дайте лучше поесть! – подвел итог совещания измученный Толька.

Пока гость ел, его расспросили обо всех деревенских новостях, разобрали гостинцы, переданные заботливыми родственниками.

От счастья Мишка не находил себе места, ему хотелось в одиночестве осмыслить это чрезвычайное событие. Он зарылся в копну сена с головой и сделал вид, что уснул. Но в голове его билась одна-единственная мысль: он едет в «Артек»! Неужели именно ему из всей школы так повезло? Он увидит Иркутск, Москву, а самое главное – будет купаться в Черном море. Разве это не чудо? О таком он не мог даже мечтать.

– Мишка, где ты? – глухо донесся голос его одноклассника Вовки Анисимова.

– Да здесь я, что надо?

– Дядя Вася зовет.

Мишка выкарабкался из копны, слегка отряхнулся. Мальчишки робко протиснулись в душное зимовье, где с заинтересованностью казаков, пишущих письмо турецкому султану, косари что-то обдумывали и обсуждали.

– Мишка, – сразу накинулся бригадир, – где «Артек» расположен?

– В Крыму.

– Что в Крыму, я знаю. Но Крым большой. В каком месте?

– Рядом с Ялтой, дядя Вася.

– Точно. Мы освобождали Ялту, я запомнил, у них там есть село, со странным названием – Никита.

– Так людей называют, а у них – село.

– Где-то рядом с этим селом лагерь и расположен.

– Василий, ты хочешь сказать, что в «Артеке» бывал?

– При чем тут лагерь? Мы видели только развалины, обгорелые печные трубы, битые кирпичи и стекла… На набережной – доты, встроенные в углы зданий. Кругом копоть, дым, а деревья в цвету! Природу не обманешь, подошла пора, цвести надо. До того, как город освободили, почти двое суток на себе перетаскивали орудия и пулеметы через горы, скалы, по бездорожью…

– Ну, понеслось, – тихо сказал Вовка, – теперь до полночи вспоминать будет… Пошли под навес…

– Мишка, ты куда собрался? – остановил мальчишку голос бригадира.

– Под навес, дядя Вася.

– Зачем?

– Спать.

– Да ты посиди, послушай, успеешь выспаться, на отдых ведь едешь.

Мишка присел на нары, потом поудобнее привалился к стене и стал слушать дяди Васины воспоминания. Под его рассказ утомленные мужики один за другим начали клевать носами, а вскоре сон сморил и счастливого обладателя путевки в «Артек».

Утро выдалось опять пасмурным. Позавтракав, Толька Замаратский с Мишкой стали собираться в деревню. Подошел дядя Вася.

– На холке, поди, тяжело будет, задницу отобьешь.

Мишка промолчал. Анатолий, посмотрев вокруг и улыбнувшись, ответил за него:

– Дядя Вася, мне не впервой, меняться будем, если совсем невмоготу, спешусь, рядом побегу.

– Может, таратайку запряжешь?

– Так ее ведь возвращать надо.

– И то верно.

Подойдя к изгороди, где паслись лошади, дядя Вася вдруг твердо сказал.

– Давай, Мишаня, седлай Светлого, все равно без тебя на нем копны возить некому будет.

Мишка растерянно смотрел на собравшихся мужиков, которые, как он чувствовал, тайно, в своих сердцах гордились им, младшим односельчанином, и хотели хоть как-то выразить ему свое почтение, свою гордость. И сегодняшний невероятный Мишкин успех, его достижения, которые вышли на такой недосягаемый уровень, казались им частичкой великого счастья, о котором они мечтали в лихие военные годы…

– Седлай! – радостно засмеялся Иван Петухов. – Пока не передумали.

Мишка бережно за узду вывел Светлого, накинул седло, подтянул подпругу и перекинул мешок с вещами у передней луки.

Стали прощаться. Пожимали Мишке руку, хлопали по плечу.

Бригадир подошел последним.

– Мишка, передавай Крыму привет от меня. И морю поклонись – я ведь один-единственный раз в жизни купался в море, никогда этого не забуду…

– Хорошо, дядя Вася.

– Ну, поезжайте. Толя, скажи в правлении, что скоро заканчиваем, вёдро установится, два-три дня, и мы по домам.

Конь легко шел по лесной дороге. Мишка не оглядывался на зимовье, представляя, как уменьшаются за его спиной навес с изгородью для лошадей, старые могучие ели и ветреные березки, вечно бурливый речной перекат и безмолвный, исполненный тайного достоинства непроглядный омут.

Грустно почему-то стало Мишке. Умом он не понял, но сердце его почуяло, что там, у речки Тушама, в этих благословенных местах, которые он уже никогда не увидит, завершилось детство. Что это не односельчанин Толик привез радостную весть, а гонец из юности за ним приезжал. Что по лесной дороге, благоуханной и легкой, этим летним утром он уходил из детства.

Человек родился

Михаил Николаевич Карнаухов, большой начальник, уважаемый в Северной столице человек, академик и лауреат, не мог успокоиться и освободиться от нервного напряжения даже на своем привычном месте в уютном, «родном» представительском Мерседесе. После бурного совещания, ночной к нему подготовки, кулуарных встреч и жестких переговоров в интересах своего знаменитого в Санкт-Петербурге строительного треста, он был в возбуждении, которое необходимо было как-то утихомирить. По опыту должности руководителя Михаил Николаевич знал, что сделать это будет непросто. С возрастом нервы стали непослушными, жесткими, как канаты, до боли опутывающие душевную составляющую его существа. Чтобы отключить память трудного дня, он попросил водителя включить радио. Может, музыка поможет расслабиться. Но и радио не помогло, оно говорило что-то тревожное: о грядущем ухудшении погоды, о жуткой аварии и еще о чем-то неутешительном. Тогда Михаил Николаевич стал смотреть в окно на свою любимую Фонтанку, вдоль которой ехали медленно благодаря пробке. С этой рекой было связано так много хорошего в его жизни. Он хотел вспомнить лучшие прошлые дни: премьеры в БДТ, прогулки вдоль реки со своими друзьями – знаменитыми русскими артистами, свои выдающиеся строительные свершения на ее антикварных берегах. Но эти воспоминания сегодня оказались тяжелыми, серыми, как надгробья. Приходили на ум скорее философские размышления о тщетности и краткости человеческой жизни, о несправедливости смерти, о бессмыслице бытия.

Михаил Николаевич очнулся от невеселых размышлений, когда водитель, усмехнувшись, увеличил громкость приемника. Диктор бесстрастным голосом сообщал, что сегодня в петербургском метро на станции Технологический институт прямо на платформе родился ребенок. Что это первый случай в истории нашего метрополитена. Что роды прошли успешно, роженице помогали работники метро и сочувствующие пассажиры. Родился мальчик, у матери были четвертые роды… Михаил Николаевич сначала удивленно покачал головой, казалось, порицая происшествие, а потом согласно закивал, как будто вспомнил что-то радостное или увидел идущих ему навстречу приятелей. Они спешили к нему из воспоминаний детства, из того дня, когда он, подросток, оказался у ложа роженицы. В тот день тоже родился мальчик, и роды у женщины были шестыми.

Как же это было давно. Как же это было тогда странно и страшно. Только сейчас Михаил Николаевич подумал, что тот день ему выпал для вразумления его сегодняшнего, на старости лет засомневавшегося в смысле и значении человеческой жизни. А тогда он, пытливый мальчишка, точно знал, что жизнь прекрасна и не