Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

было поручено регулировать глубину пахоты лемехами. Работа не спорилась. Приходилось часто останавливаться, глушить перегревающийся движок. Однако и передышки не помогали.

– Да, такими темпами ничего не заработаешь, – возмущался Павел.

Это был высокий крепкий мужик лет тридцати пяти. Несмотря на фронтовое ранение, от которого левая его рука осталась на веки вечные согнутой калачом, в солдатской гимнастерке и кирзовых сапогах он выглядел красавцем. Казалось, все по плечу этому бравому трактористу, и поле он вспашет быстро и легко.

Мишка, пятнадцатилетний подросток, вынужденный больше бегать за трактором, чем сидеть на плуге, был заметно утомлен и ничего не отвечал.

– Чего молчишь, негритенок?

Ответа не последовало.

К обеду заметно устали оба – и Павел, и Мишка.

– Пойдем перекусим? – предложил Павел.

– Куда пойдем-то?

– Лучше всего спуститься к Илиму, искупнулись бы. Но далековато. Пойдем к обрыву. Посидим, природой полюбуемся…

– Сил нету, Павел, я здесь останусь, – промямлил Мишка.

– Не хнычь, пошли, вдвоем веселее. Я помогу тебе.

Мишка нехотя поплелся за трактористом. Миновав солнечную полянку, они вышли к обрыву, на краю которого чьей-то заботливой рукой вокруг стола, сколоченного из неструганных досок, были расставлены чурки. На них и расположился экипаж «машины боевой».

– Вот видишь, Михаил, какой у нас уют, с такой удобной мебелью. Иди сюда, плесну тебе воды из бутылки. Умойся, сотри пыль с лица. Сразу легче станет. Ну вот и отлично. Жаль, девок поблизости нет, а то бы увидели, какой ты парень красивый. Мне тоже плесни. Эх, хороша водичка! Еще немного…

Труженики разложили на столе свои припасы и приступили к еде. Жевали молча, прихлебывая холодный чай. К концу трапезы Павел с сожалением вздохнул:

– Вот бы сейчас настоящего чайку, с костра.

– Для этого, Паша, котелок нужен и заварка, – резонно ответил Мишка.

– Заварки-то вокруг много, вон сколько вокруг ароматных травок растет. А насчет котелка ты прав.

Павел закурил, ловко выпустил несколько ровных колечек дыма, а потом, глядя со стометровой высоты Красного Яра на родную деревню, с потаенной грустью и нескрываемым восторгом сказал:

– Красота-то какая! Ты погляди, погляди, Мишка.

– Ну какая там красота? Лес без конца и края да наша крохотная деревня вдоль Илима, – без радости в голосе констатировал Мишка.

– Да ну тебя, Мишка. Неужели благодати не видишь? Посмотри, посмотри! Да обернись же ты!

Мишка повернул голову и увидел, как далеко внизу вдоль Илима вытянулась ниточка домов, примостившихся на высоком угоре. От каждого дома к реке сбегала тропинка, упиравшаяся в лав-ницу. Под угором, как опята, кустились серенькие баньки.

Павел понял по безразличному Мишкиному выражению лица, что не убедил парня, не достучался до его сердца.

– Эх, Мишка, поверь мне на слово, такой красоты нет на всем белом свете. А уж повидал я городов и весей немало. Бывало, в передышках между боями закрою глаза и вижу наши избы, что стоят вдоль Илима. Ставенки голубые, как ясные глазки, смотрят на юг, на солнце. Наличники белые, резные, строгих линий. Резьба делает небогатые домики наряднее, легче. Казалось, в таких сказочных домиках и жизнь легкая, сказочная. Вот так вспомнишь перед боем родное, и сердце смелостью наполняется, уверенностью в том, что вернусь живым. Сколько раз спасала меня эта красота от смерти…

– Павел, ты сам говоришь, что столько повидал, неужели не встречал мест покрасивее?

– Почему не встречал? Встречал. Но краше нашего все равно нету, точно тебе говорю. Родная земля – она самая красивая. Здесь родился, в школу пошел, семьей обзавелся. Каждый уголок, каждый кустик знаю. А вон посмотри, видишь, где деревня Игнатьева?

Павел повел рукой в сторону дальней сопки. Около нее виднелись дома, составляющие несколько улиц, параллельных реке.

– Да вижу я твою Игнатьеву, бывал там сотни раз, и по воде, и на лошадях.

– Я к чему тебе ее показываю? Вспомнилось… Возвращался я с фронта осенью сорок четвертого, как раз перед тем, как Илиму льдом покрываться. Доплыл я на лодке только до Игнатьевой с тамошним жителем Дмитрием Ивановичем Черемных. Попрощался с ним, взял вещмешок и бегом к своей деревне. Три километра бежал, не остановился ни на минуту, пока дорогу не преградила река. Смотрю с другого берега на родную деревню, а из глаз моих слезы катятся. В горле пересохло, то ли от быстрого бега, то ли от радости.

Встал напротив своего дома, кричу, а силы в голосе нет. Машу руками, мол, помогите мне, перевезите. Вижу, парнишки на том берегу забегали, в лодку прыгнули и ходом ко мне. Уж и не помню, как добрался. Тут меня вся деревня вышла встречать. Вот где счастье-то!

Мишка не сказал Павлу, что эту историю он слышал от него уже несколько раз.

Павел умолк, отвернулся от Мишки и стал пристально вглядываться – то ли вдаль, то ли в прошлое. Но молчал он недолго, сегодняшние заботы и переживания оказались сильнее воспоминаний.

– Слушай, а что, Мишка Слободчиков в Иркутск улетел учиться?

– Да, в сельхозинститут, на механика.

– Здорово.

– Я тоже, десять классов окончу и поеду на летчика учиться.

– На летчика? Это хорошо. А кто землю пахать будет?

– Другие пусть пашут, – безразлично сказал Мишка.

– Какие другие? Других-то не будет. Все станут инженерами, летчиками, машинистами, врачами…

– Да ладно тебе, Паша. Чего ты пристал? Я знаю, что буду делать. Уговаривать меня не надо…

– Ну, давай помолчим. Иногда это полезно.

Но молчали они недолго. Не выдержал Мишка:

– Вы, взрослые, странные какие-то. А для чего мы в школе учимся? Чтобы коров доить? Землю пахать? Для чего, скажи?

– И скажу. Я ведь до войны семь классов окончил, да не я один такой. По тем временам это было хорошее образование. Так что ж, в начальниках мне ходить надобно? А кто за трактор сядет, кто землю возделывать будет, кто сено заготавливать начнет, кому хлеб сеять и убирать? По-твоему получается – некому. Все сплошь инженеры да летчики. А кто кормить людей будет? Кто в деревне останется? Старики и старухи? Так вскорости и деревни не будет.

Павел от своих доводов накалялся все больше, щеки покраснели, покалеченная его рука то предостерегающе вздымалась вверх, то резко опускалась вниз.

– Представь себе, не будет нашей деревни. Как жить без нее станем? В страшное время сберегли, а когда мир наступил, все разбежались?

– Так что, по-твоему, не надо учиться деревенским? Если в деревне живем, то и летчиком быть нельзя, и инженером-строителем, и врачом…

– Чего ты заладил: учиться нельзя. Можно и нужно. И летчики в нашем краю нужны, и учителя, и агрономы, и механики, и строители. Только не всем ученье в голову идет, не все учеными становятся… Посмотри, Мишка, на деревню нашу, триста лет живут в ней люди. Как ее можно бросить?

– Да кто ее бросает? Ради нее я и стараюсь, учусь на отлично.

Мишка, казалось, уже не сопротивлялся восторгу Павла, смотрел в ту же сторону, что и старший напарник.