Тяжелые звезды - Анатолий Куликов

Мои слова не следует понимать как пренебрежение к людям его профессии: охранять президента — это сложная, опасная, по-настоящему жертвенная работа. Офицер личной охраны, или, как называют себя люди этой профессии — «живой бронежилет» — зачастую становится человеком не только хорошо информированным о жизни охраняемого лица, но и другом, и соратником, с которым ешь из одного котелка.

Есть охрана у меня самого. Я верю этим людям и полагаюсь на их профессионализм и человеческую надежность. Это естественно в кругу офицеров.

Возвышение Коржакова из майоров в генерал-лейтенанты происходило не на моих глазах, и я не вправе комментировать этот отрезок жизни Александра Васильевича.

Его книга тоже осталась лежать недочитанной, но это, скорее, следствие моего безразличного отношения к придворной жизни вообще и к придворным интригам, в частности. Мне показалось, что лучшим комментарием к ней мог бы послужить известный афоризм Шарля Монтескье: «Лакейская — это питомник для будущих вельмож».

Об этой книге я вспомнил, чтобы как-то обозначить характер моих взаимоотношений с Александром Коржаковым, который к моменту моего назначения на должность министра внутренних дел уже давно считался человеком влиятельным. Почти всемогущим. Аудиенций с ним добивались олигархи, политики, военачальники. Гуляли небезосновательные слухи, что Александр Васильевич казнит и милует своей волей и пары его слов на обрывке бумаги достаточно, чтобы одного наделить генеральским званием, а у другого — отнять банк или, например, нефтяную компанию.

Не знаю. Наши пути редко пересекались. Нас ничто не связывало, и я абсолютно ничем не был ему обязан. Неслучайно, в своей книге, в той части, где приведен разговор Коржакова якобы с Виктором Степановичем Черномырдиным, на вопрос своего собеседника: «А как Куликов — наш?», Александр Васильевич отвечает: «Я не знаю, чей он. Не я его ставил». Так оно и было.

Виктор Федорович Ерин рассказывал мне, как лично рекомендовал меня на должность министра. Павел Сергеевич Грачев говорил, что на вопрос Ельцина о моей кандидатуре отрекомендовал меня наилучшим образом. Не знаю, интересовался ли президент мнением Коржакова обо мне, но это и не суть важно. Борис Николаевич часто советовался с чиновниками своей администрации, с членами правительства по поводу того или иного человека, которого намеревался назначить на высокую должность. Вот так однажды и меня самого он застал врасплох вопросом: «Скажите, А.С., есть ли у вас на примете кандидатура нового генерального прокурора?»

Пока я советовался в министерстве с генералом Кожевниковым — ведь знал я далеко не всех прокуроров в России, особенно таких, кого бы мог лично рекомендовать, — Ельцин принял решение о том, что генеральным прокурором станет Юрий Ильич Скуратов. Его я не знал. Впервые познакомились после его назначения.

Что касается Коржакова, то он всегда вежливо здоровался со мной, когда я был командующим войсками и тепло поздравил меня с переездом на Житную улицу, в министерство. Как я уже упоминал, звал в Президентский клуб и обещал выписать членскую карточку.

То, как он исполнял свою работу, оставаясь на людях преданной тенью президента Б.Н. Ельцина, не могло не вызывать у меня чувство уважения. Думаю, он добросовестно исполнял свою основную обязанность. Жаль, что в сухом остатке его генеральской службы оказалась только вот эта мстительная книга — «Борис Ельцин: от рассвета до заката», и больше ничего.

Но Коржаков не имел бы славы сильного человека, если бы не попытался влиять на деятельность такой могущественной структуры, которой являлось МВД Российской Федерации. Несколько раз он просил оперативные материалы, и мне докладывали, что есть устный запрос на то генерала Коржакова.

Не думаю, что он чем-либо у нас разжился, но из Генеральной прокуратуры, я знаю, он кое-что получил.

Один только раз он появился у меня вместе с неким Стрелецким. Их интересовали некоторые факты коррупции в милицейской среде, в том числе материалы по Солдатову. Все, что они приводили в доказательство, показалось мне тогда неубедительным: «Вот там Солдатов замешан…» Я попросил: «Скажите конкретно, что у вас есть на руках?» Коржаков со Стрелецким отделались общими фразами и никаких доказательств коррумпированности этого генерала не предъявили.

Впоследствии, летом 1996 года, когда уже был снят Коржаков и на основании иных материалов Солдатов был уволен со службы, но дело не в этом. Важно то, что Коржаков понял: без достаточных оснований я людей не буду ни выгонять, ни отдавать под суд.

До марта 1996 года Александр Васильевич относился ко мне совершенно лояльно.

Но после 18 марта 1996 года, когда я воспрепятствовал разгону Государственной Думы и запрету компартии, в наших отношениях почувствовалось отчуждение. Здороваться-то мы здоровались, но было видно: Коржаков недоволен. Что-то очень важное я поломал в его политических планах.

Может быть, он рассчитывал на то, что я приватно буду информировать его как человека, близкого к президенту? Но я имел прямой доступ к Ельцину и не нуждался в услугах посредников. Правда, советовался, когда речь шла о безопасности президента, и понимал, что к моим доводам Борис Николаевич может и не прислушаться.

Перед полетом Ельцина в Чечню убеждал Коржакова: «Отговорите!» Александр Васильевич ответил мне с некоторой обреченностью в голосе: «Не послушает. Меня, вроде того, от тела — оттирают… Там уже не я — там другие люди влияют на президента».

* * *

Дальше Лебедь в поисках очередной эффектной акции берется за борьбу с преступностью в Москве.

Откровенно говоря, я даже обрадовался: ну вот, слава Богу, есть на кого опереться, и во время нашей очередной встречи сказал Александру Ивановичу Лебедю, что поддерживаю его начинание.

Мы провели несколько совещаний у мэра Москвы Юрия Михайловича Лужкова. Вскоре выяснилось, что Лебедем вынашивается несколько совершенно бредовых идей. Чего только стоило планируемое им создание специальных сил для борьбы с преступностью, под его, Лебедя, руководством или арест подозреваемых без санкции прокурора — на основании всего лишь оперативных данных.

Но поскольку в московской мэрии было много грамотных юристов, замыслы Лебедя были раскритикованы еще на уровне идеи. И вскоре он убедился, что кавалерийским наскоком сделать ничего нельзя.

В последних числах июня от Лебедя опять последовал телефонный звонок. Опять с просьбой срочно прибыть в Совбез в связи с «серьезностью обстановки».

Встретил он меня вопросом: «Скажите, А.С., как у нас охраняется телецентр в Останкино? Шаболовка? Какими силами?» Отвечаю: «Все охраняется. Учли и опыт 93-го года. Захват телецентра «Останкино» исключен». В свою очередь поинтересовался: «Случилось что-то экстраординарное?» Лебедь придвинулся ко мне: «А.С., поймите — президент вырубился… Он в тяжелом состоянии». «Как?» — изумился я.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});