Одиссея Варяга - Александр Чернов

– Ну что же, товарищ Ветлицкий, хочу вас обрадовать. Еще раз эвакуировать вас в госпиталь Порт-Артура…

– Ну что я вам плохого сделал, товарищ лейтенант? Я лучше и быстрее здесь поправлюсь. Меня же там если не залечат насмерть, то так того и гляди женят, воспользовавшись тем, что я какое-то время под наркозом буду. Ни за что, – взмолился Ветлицкий, вспоминая свой прошлый опыт лечения в Артурском госпитале.

– А я про что? Вот вечно, не дослушаете, эх молодежь… В Порт-Артур вас эвакуировать наверное уже не удастся. Все это представление, что тут перед нами разыграли японцы – отвлекающий удар. Три полка прорвали наши позиции на другой стороне перешейка, на севере Тафашинских высот, и рвутся к железной дороге у нас в тылу. Третьяков контужен. И если все мы еще не отрезаны от Артура – сибиряки насмерть за дорогу бьются – то вполне от него можем быть отрезаны в течении нескольких часов. Если немедленно не поддержим их. Все, что мы можем успеть сделать сейчас, это немедленно отправить в Артур тяжелораненых на "Поповиче", вместе с Михаилом Александровичем. В таковую категорию вы, к счастью, не попадаете, так что, как и желали, остаетесь воевать. По пути он поддержит третьяковцев, как говорится, броней и огнем.

Мы же быстро сворачиваем здешнюю лавочку. Всех годных к строевой, кто влезет, на "Илью" и "Добрыню". Но только за броню. На крышах поубивает. Японцев ведь еще догнать и перегнать надо. Остальные со мной – маршем. И спаси нас грешников Бог, если не зацепимся вместе с сибиряками, кто от 5-го полка остались, у Нангалина. Там отведем за разъезд БеПо, без их флангового огня сейчас просто делать нечего. А снарядов у нас как говорится "кот наплакал". Хорошо если часа на два-три приличного боя.

Если из крепости быстро подмогу и снарядов не пришлют, то как держать такую ораву самураев? На Фока или Рейса надежды никакой, но Роман Иссидорович не бросит. Телеграмму обо всем этом бардаке Макарову в штаб срочно! Пусть подумают, кстати: нам сейчас очень бы пригодилась в Дальнем пара-тройка мортир с Золотой горы, может быть смогут привезти…

Все. "Поповичи"! По вагонам раненых! Американца не забудьте!

Что еще непонятного, господа офицеры, поднимайте людей. Всех кого только возможно – сажаем на бронепоезда. Курт Карлович, забирайте в первую очередь свежеприбывших и тех, кто с нами в "ночное" не ходил. Им лучше до Нангалина побыть за броней. Ветлицкий – на "Добрыню"! Без разговоров. Башни вправо и марш, марш!

Соловьев, Ржевский – построить наших "стариков"… Уяснили теперь, дорогой мой поручик, зачем мне понадобились те земляные работы у Нангалина? Соломку стелил. Как знал, что пригодится. По науке теперь то, чем мы занимаемся, называется не драп, а "отход на заранее подготовленные позиции". Так то.

А нам пробиваться придется, похоже, с боем. Со скоростью паровоза мы бегать не научились. Если косоглазые коллеги всерьез заинтересуются нами на ночь глядя, и к заливу прижмут, последний наш шанс – если ночью снимут миноносцами. Больше флот нам ничем не поможет. "Победа" у них до сих пор в проходе торчит как пробка в бутылке. Сигнал миноносникам – два раза по три зеленых ракеты. Ежели его до утра не будет, могут спокойно идти в Артур, потому как одно из двух, либо мы до Нангалина добрались, либо эвакуировать уже некого.

Глава 5. Особа, приближенная…

Июль – сентябрь 1904г. Петарбург. Балтийское, Черное и Средиземное моря.

Вадик со сдавленным стоном открыл глаза, проснувшись в холодном поту… Фаворита и "властителя дум" самодержца всея Руси форменно трясло от ночного кошмара, в котором ему привиделись последние минуты жизни отца в подвале олигарховской "дачи" на Рублевке. Там, перед одиноким, изрядно сдавшим и постаревшим родным человеком стоял последний вопрос: слить оставшиеся полбутылки коньяка на корм генераторам стабилизационного поля и добавить тем самым себе несколько последних минут существования, или принять ее содержимое внутрь, для храбрости перед лицом неизбежного. Папа избрал для себя второй вариант… Нестерпимый ужас выбросил Вадика из пучины сна в тот самый момент, когда генератор чихнул в первый раз: он слишком хорошо помнил, что делает с человеком эта серая муть "съехавшего с катушек" пространственно-временного континиума, которая неизбежно поглотит и подвал, и отца в тот самый миг, когда генераторы поля встанут окончательно…

Судорожно сглотнув Вадик с трудом дотянулся до стакана с холодным чаем. Сверху раздавлся топот матросских ног и свист боцманских дудок. На "Князе Суворове" готовились к подъему флага. Мутило. Но сознание постепенно подсказало доктору с "Варяга", что это не от стресса вызванного страшным сном. И не от вечерних возлияний избежать которых, учитывая персоналии собравшейся компании, не было и тени шанса. Просто корабль ощутимо качало, что и сказалось на уже отвыкшем от палубы вестибулярном аппарате. "Да, папе там не позавидуешь… Нужно что-то для него придумывать, надеюсь время еще есть. Только вот с той серой мутью, перемалывающей всех почище "мясорубки" из "Пикника на обочине" Стругацких, теперь, похоже, уже ничего не поделаешь. И для этого вчера мы с Николаем Александровичем и Дубасовым постарались больше, чем Василий и Петрович на Дальнем Востоке вместе за все время их войны с Японией. Бедный отец!… Кстати, Петровичу нужно про все события этих двух дней написать. И немедленно, пока в памяти свежо, и меня никто не хватился."

Новоиспеченный действительный статский советник Банщиков оделся и сполоснув наскоро лицо подсел к бюро, где были и бумага и чернила. Командир "Суворова" каперанг Игнациус не только любезно предоставил ему свою каюту, но и позаботился о том, чтобы все необходимое для работы было под рукой. Тут же, рядом с писчими принадлежностями, Вадим увидел и несколько карандашных набросков, видимо сделанных командиром броненосца вчера и позавчера: хозяин каюты был неплохим художником-маринистом. На одном из рисунков был изображен "Александр" под контр-адмиральским флагом и императорским штандартом, на другом германский флагманский броненосец "Эльзас" под флагами морского министра рейха и командующего флотом открытого моря на фор-стеньге и штандартом кайзера на гроте. Отдельно лежал листок, на котором Игнациус изобразил момент вчерашнего совместного маневрирования, когда наши и немецкие линкоры шли парами вместе, практически борт о борт: "Александр" и "Эльзас", "Суворов" и "Лотринген", "Орел" и "Брауншвейг". "Да, похоже, он поймал тот самый момент, когда все и свершилсь". Мысли Вадима вернулись во вчера, в адмиральский салон на "Александре", где прошлым вечером произошло событие, которое должно было окончательно "отменить" его, Петровича, Василия и Фридлендера историю, их мир…

****

Банщиков приехал в Зимний загодя, так чтобы быть на встрече у императора ровно в десять, как им и было назначено. Ольга была уже здесь, она ночевала в дворцовых покоях. После взаимных приветствий и поцелуя руки, большего в присутствии себе не позволишь, Вадим поинтересовался, не знает ли Ольга Александровна почему ее царственный брат приглашает их сегодня столь необычно рано? Но великая княгиня тоже не догадывалась о причине этого и была не менее заинтригована.

Когда время уже приблизилось к десяти, к ним неожиданно вышел сам государь и с блуждавшей на лице хитроватой, заговорщеской улыбкой бросил: "Идите за мной, быстрее…" Как только двери кабинета за спинами вошедших закрылись, царь извлек из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Банщикову со словами: "Читайте… Обсуждать сейчас и здесь это не будем. Но, похоже, что все начинает складываться. Он согласен встречаться, даже зная нашу предварительную позицию по Франции, Балканам и проливам. И очень удачно, что Ламздорф еще не вернулся из Константинополя. Бирилев доложил вчера, что "Князь Потемкин-Таврический" к походу практически готов, артиллерия установлена, запасы приняты. Чухнин на борту "Святителей" повел его в море, просит еще хоть две недели на боевую подготовку. Аликс и маленький чувствуют себя хорошо, она не возражает против нашей очередной морской прогулки… Так что, Михаил, едем в Кронштадт сразу? Дядя и Авелан ничего не должны успеть пронюхать. Пойдем на "Полярной". Иессен встретит нас в море…"

Вадик держал в руках личное и секретное послание царю Николаю Второму от кайзера Вильгельма Второго. Если опустить пространную преамбулу, уверения в любви и вечной дружбе, главное выражалось следующими словами: "Ники! Никто об этом не подозревает. Все мои гости думают, что мы пойдем на Готланд на обычные морские маневры. Воображаю физиономии кое-кого из моих флотских, когда они увидят там твои броненосцы! Tableau! Бюлов остается в Берлине. Ты совершенно прав – нам нужно обсудить торговый договор без него и без Витте, tete-a-tete, иначе они будут препираться бесконечно! Возьму с собой как ты просишь любезного графа Остен-Сакена. Хотя он страшно взволнован: боится, что тебе и Витте донесут, с кем и куда он едет! Какой костюм для встречи? Предлагаю – я в русском морском мундире, ты в германском. Если возражаешь – телеграфируй. Вилли". Пока Ольга Александровна дочитывала послание германского монарха, Вадик вспоминал как заваривалась вся эта каша.