Одиссея Варяга - Александр Чернов

– Вы упомянули про "самолеты". Что это такое, Василий?

– Летающие боевые машины. Тяжелее воздуха… И пострашнее танка…

– Но как…

– Все дело в мощном и легком двигателе. Основные теоретические моменты известны и сейчас, спасибо профессору Жуковскому. И приоритет исторический, кстати, наш. Вам фамилия Можайский ни о чем не говорит?

Тут за дверью загомонили, заорали. Михаил быстро протянул наган обратно Балку.

– Прикажи впустить, Василий. Нам только стрельбы здесь не хватало.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, – и, открыв дверь: – Бурнос, пропустить!

Когда группа врачей и офицеров под водительством начальника санитарного поезда ввалилась в палатку, Михаил со скучающим выражением лица сидел, опершись спиной на подушки:

– Господа. Я ценю Ваше беспокойство о моем здоровье – но клянусь Богом, рана легкая. А сейчас – прошу Вас оставить нас с капитаном 2-го ранга Балком наедине. Петр Степанович, – обратился он к лекарю, – я с удовольствием подвергнусь назначенным Вами процедурам, осмотрам, клистирам, наконец – но только через полчаса.

– Час! – быстро ввернул Балк

– Хорошо, час. Ржевский, отпустите Бурноса а сами заступайте на пост. Приказ прежний.

– Кстати, Бурнос мне сегодня жизнь спас… – задумчиво произнес Михаил, и скрипнул зубами устраивая больную ногу поудобнее, – когда мы к нашим окопам ковыляли, я случайно наступил столь профессионально простреленной вами ногой на одного из тех японцев, что нам пулеметы утром взорвали… Их там было двое, и как они умудрились так спрятаться в траве, что по ним полк пробежал, а их никто не заметил – не знаю. Тот, об которого я споткнулся, был опасно ранен, а вот второй был жив и весьма проворен… Но против Бурноса – как вы выражаетесь "без шансов". Ладно, давайте о главном, что ожидает Россию такого неприятного, что вам меня пришлось спасать прострелив мою же ногу, товарищ капитан второго ранга?

– Много крови и грязи, товарищ великий… И сколько можно меня называть капитаном второго ранга? Лейтенант я пока, хоть и с окладом капитан – лейтенанта.

– С сегодняшнего дня уже нет, Василий. Я урегулировал это с братом, теперь вы капитан второго ранга, с чем и поздравляю. Правда боюсь недоброжелателей под шпицем у вас от этого многовато появится. Две недели подряд они упорно пытались отказать Николя в столь "не мыслимой просьбе". Но он перечислил все, что вы в этой войне уже сделали, и спросил, а мыслимо ли это для одного человека? Да и Макаров с Алексеевым поддержали, так что "законники" из ГМШ капитулировали в итоге.

И кстати, брат с пониманием отнесся к моей идее изменений в системе чинопроизводства в обстоятельствах военного времени. Ценз и выслуга, это конечно важно, но у войны свой выбор. В общем хотел вас вечером при стечении всего товарищества поздравить, но очевидно не судьба. Ну да и ладно, вернемся к нашим российским баранам. Какие еще великие потрясения ждут Россию кроме Великой войны, о которой вы мне уже рассказывали?

Через час, облегчивший душу Балк, что-то легкомысленно насвистывая уступил наследника докторам. Как он и предполагал, ротмистра за это время и след простыл, тот ускакал в Артур "доложить о бое и героизме Великого Князя Михаила генералу Фоку, и похлопотать о присылке дополнительного подкрепления". Ну насчет подкрепления… Хорошо бы, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Может с перепугу Фока или Стесселя и уговорит прислать. Хотя в обещанную Петровичем и Вадиком дивизию, которую они в последней шифровке грозились подвезти морем прямо в Дальний через два – три месяца, верится больше.

Кстати, Вадику нужно напомнить о необходимости назначения на перешеек Кондратенко, а то по этому пункту уже третью неделю от него тишина. В отсутствие ТВКМа эти умники – Фок и Стессель – мало того, что не снимут с крепости всех, кого можно перебросить на перешеек, они могут ведь Третьякова и меня в конец достать… Не дай бог не удержусь. Что сойдет с рук Михаилу, вряд-ли спустят мне…

Так, а теперь надо найти Бурноса и уточнить, куда тот дел раненого японца, интересно было бы пообщаться с кем-то, столь похожим на голливудского ниндзя.

"Так, а вот и Бурнос нашелся", – повернулся Балк в сторону ставшего уже столь привычным взрыва ругани с характерным белорусским акцентом. Он даже успел заметить отлетающее в сторону с криком "WHY?" высокое тело в светлой куртке. Интересно, и чем же Бурносу не угодил "мириканский" корреспондент?

– Рядовой Бурнос, отставить! – остановил приближавшегося к лежащему Джеку Лондону со сжатыми кулаками солдата Балк, – а ну быстро, доложить по форме, что у тебя опять стряслось?

– Да шта же эта такое, таварищу Балк?! – с искренним возмущением начал Бурнос, – и так сегодня пока усе дралися мане пришлось вытаскивать таварища Михаила, всего то паре узкоглазых и довелось приложить! Так тут еще эта скатина мириканская меня по матери лаять будет. Да еще с таким выражением морды, будто мне медаль вручает, а я значит терпи?

– Джек, – на английском спросил у пытающегося подняться с земли американца Балк, – что вы сказали этому солдату?

– Я был настолько восхищен тем, что он не только привел с поля раненого kniazia Mikhaila, но и по дороге отбил нападение двух японцев, да еще и притащил одного из них в русские окопы… В общем я ему сказал "умрем за царя"!

– Бурнос, Александр… Неужели для тебя "We will die for the Tsahr" похоже на "послал по матери"? – удивленно спросил у белоруса ничего не понимающий Балк.

– Никак не похоже. А вот на "*б твою мать", очення даже похоже було.

– Yes, yes, exactly – "ijeb tvojiu mat'", – старательно по буквам выговорил Джек Лондон, которому удалось наконец встать на ноги.

– Опять начинает, зараза, – недобро нахмурившись двинулся в сторону опасливо сжавшегося, но вставшего однако в боксерскую стойку американца, Бурнос.

– Джек, какой идиот вам сказал что это означает "умрем за царя"?? – спросил, быстро втискиваясь между драчунами и разводя их в стороны, Балк.

– Это Ржевский, – раздалось всхлипывание от пня, прислонившись к которому сидел закрыв глаза здоровой рукой Ветлицкий.

– Yes, yes, Ржевский, – подтвердил Лондон, – я у него еще две недели назад это выяснил. Тогда отбивали очередную атаку японцев. Они когда бегут в атаку кричат "Тенно хейко банзай", ну это я и сам знаю – "да здравствует император". А вот что означало "ijeb tvojiu mat'", с этим криком пулеметный расчет выкосил японскую роту, это мне уже Ржевский перевел – "умрем за царя"! Мистер Балк, ну почему вы смеетесь?

– Джек, умоляю, идите к Ржевскому, он сейчас у санитарного вагона, – корчась от смеха выговорил Балк, – и расскажите ему до чего вас довела его интерпретация древнего русского боевого клича.

– Бурнос, – уже на русском обратился к солдату Балк, – Саша, будь ласка, проводи мистера американца к Ржевскому, он тебе все объяснит. И больше не стоит Джека бить, он и правда ни в чем не виноват. Лучше извинитесь перед ним вместе с поручиком, клоуны, "умрем за царя" мать вашу.

– Теперь что касается вас, – Балк повернулся к Ветлицкому, – Я понимаю – рана в плечо это очень больно, а на груди наверняка еще хуже, кстати что у вас там? Но плакать при подчиненных…

– Василий Александрович, да я не плачу, я смеюсь, – оторвал наконец руку от лица поручик, – но простите, я не мог удержаться, это было действительно смешно! Да если бы вы видели лицо Лондона, когда он положив руку Бурносу на плечо… Эдакая одухотворенная возвышенность во взоре, и вдруг все это улетает после удара вверх тормашками! А больно мне только когда я смеюсь! Что до груди – слава богу я не дама… Как вы учили – когда меня пырнули штыком, провернулся уходя с линии укола и попробовал отвести арисаку предплечьем. Но немного не успел, маузер помешал, его как раз заклинило, а наган выхватить не успел… Хотя – без вашей науки мне бы не грудную мышцу пропороли, а сердце, так что спасибо!

– Не стоит благодарностей. Весело тут с вами… Кстати, любезный, а давно ли японская артиллерия на севере разгавкалась? Это ведь у третьяковцев, похоже. Я, пока с Михаилом Александровичем определялись, что-то не засек время.

– Да уж поболее часа, Василий Александрович.

– Ну-ка, немедленно порученца к Третьякову! Не нравится мне этот тамошний тарарм…

Однако послать кого-либо к соседу слева Балк уже не успел. Запыхавшийся казак на взмыленной лошади, не замедляясь врезался в толпу солдат. Не обращая внимания на мат и пару выстрелов в воздух, которыми неостывшая после рукопашной пехота "приветствовала" его появления, он упал с лошади прямо под ноги Балка. Только теперь стало заметно, что гонец зажимает левой рукой, с зажатым в ней пакетом, пулевую рану на правой стороне груди. После безуспешных попыток разжать правый кулак, с намертво зажатыми в нем поводьями, те просто обрезали. Пока казачка, все еще остающегося без сознания, относили в медицинский блиндаж, Балк вчитывался в пропитанную кровью страничку, исписанную корявым почерком ужасно спешащего человека.