Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Сынок, ты берешь на себя роль Судии, забыв о Божьем Суде?

- Нет. – Смутился вдруг Бенгт. – Но… Я не знаю, что мне делать!

- Смириться. Ты узнал правду, какая бы горькая она не была. Обида, злость, гнев - те чувства, которые охватывают любого человека, узнавшего нечто, принесшее страдание ему и его самым близким. Поверь, мне это знакомо. И тогда человека охватывает жажда мести. Но месть порочна, ибо порождает только зло, возвращающееся обратно. На все дела человеческие есть Суд Божий, ибо по ним и воздается каждому.

- Но в Библии сказано: «око за око…»! – Не сдавался Бенгт.

- Это в воле Господа – «Аз воздвигну на тебя зло!». Если и вершится суд руками человеческими, то по воле Божьей.

- А если мои руки и есть воля Божья?

- Тобой определенная? Уже не Божья! Она приходит извне чувств и желаний простых смертных. Приходит тогда, когда боль и ненависть отпускают тебя. Ты простишь врагов своих, а вот Он… Ему одному решать!

- Хорошо. – Бенгт поднялся с табурета.

- Что ты решил? – Встревоженно спросила Улла.

- Ничего. Ты была и останешься моей матерью, как и Гилберт – отцом!

- Это правильно, сынок. – Она подошла и поцеловала его.

Теперь и Бенгт выходил вместе с Гилбертом на берег моря. Вдыхал волнующий запах соленой воды, дегтя, пакли, рыбы… Вглядывался в даль, спрашивал:

- Расскажи, отец, какая она, Русь?

- А ты не помнишь ничего?

- Почти нет. Все смутно. Новгород. Высокий забор из потемневших от времени бревен. Купола церквей за ним. Какой-то неясный шум…

- Вот и я чаще всего вспоминаю шум… шум моря, бури, холодные соленые брызги, сильную качку, скрип мачты, хлопок паруса, поймавшего ветер…

- А еще?

- Еще? Спокойную гладь берегов, толпу женщин и детей, встречающих своих отцов, мужей, братьев с добычей и уловом, темные зимние вечера, наполненные латанием сетей, плетеньем канатов из пеньки, заточкой острог.

- А ты не помнишь свою мать?

- Нет. Какой-то женский образ приходил иногда в моих снах, но теперь мне кажется, что я видел не мать, а Любаву.

- Хотел бы я… - Не договорил Бенгт. Нахмурился.

- Что хотел?

- Увидеть Русь!

- Бенгт! – Гилберт положил ему руку на плечо. – Это невозможно. Ты - солдат шведского короля!

- Да, отец. Я помню… - Юноша отвел взгляд в сторону.

- Послушай, Бенгт. – Гилберт крепко сжал его плечо. Бенгт поднял глаза. - Однажды, мне выпала удача, как я посчитал тогда. Мне удалось скрестить мечи с тем, кто был повинен в смерти моего отца. Я был сильнее в этом поединке, я чувствовал, что еще немного и безжалостная сталь моего меча разрубит голову надменного обидчика. Но в последний миг переломился старый клинок.

- И что произошло?

- На пути чужого меча встал другой человек! Безоружный.

- Как? – Ошеломленно спросил Бенгт.

- Он принял смерть вместо меня… И тогда я понял, что Господь осудил меня за мой поступок, за жажду мести, за радостное предвкушение смерти врага, и покарал, забрав чужую невинную жизнь. Жизнь человека, который был мне очень дорог… почти, как отец. – Гилберт отпустил плечо юноши и отвернулся в сторону. Оба замолчали.

Неподалеку швартовалась какая-то двухмарсовая посудина с высокой кормой. Разодранные паруса говорили о том, что кораблю хорошо досталось, прежде чем он добрался до широкой и спокойной лагуны среди зеленых берегов. Но строил его явно мастер своего дела, предвидевший силу стихии – прочность корпуса не вызывала сомнений. Плотно пригнанные доски бортов были гладкими, словно прибрежные валуны. Прорубленные в обшивке квадраты щетинились жерлами пушек – мореходство всегда было опасным занятием не только из-за буйного нрава повелителя морей Нептуна. Кто-то выходил в море ловить рыбу, кто-то перевозил товары, а кое-кто грабил и первых и вторых, называя это тоже ремеслом.

Судя по кормовому флагу, превратившемуся в клочки красной материи, судно пришло из Штральзунда. По шатким перекладинам веревочный лестницы на берег спускался незнакомец. Спрыгнув на землю, он покрутил головой по сторонам, посмотрел на солнце, что-то прикинул в уме, и, выбрав нужное направление, повернулся, широко, по-русски, взмахнул рукой, осенил себя крестным знамением, поклонился трижды и… изумленный Гилберт услышал слова молитвы:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- О, всесвятый Николае, угодник преизрядный Господень, теплый наш заступник и везде в скорбях скорый помощник! Да всегда прославляю Отца, и Сына, и Святаго Духа, и твое милостивое предстательство, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Незнакомец - мужчина лет сорока, роста невысокого, не сильно широк в плечах, но видно, что жилист и таит в себе изрядную силу. Внешний вид его был весьма странен – высокая шапка из овчины, камзол грязно-серого цвета, какие-то немыслимые черные широкие штаны, нависавшие над сапогами, закрывая все голенища, за спиной – торба, из которой высовывалось нечто гнутое, тщательно замотанное мешковиной. Портрет дополняла окладистая черная борода, густые брови, приплюснутый нос и раскосые глаза.

Закончив благодарить Чудотворца, странный гость Стокгольма, еще раз осмотрелся по сторонам. Его быстрый, цепкий взгляд остановился на Гилберте и Бенгте. И без того узкие глаза превратились в щелочки. Незнакомец чуть поколебался и решительно направился к ним, приняв, очевидно, за береговую стражу.

- Э-э-э, Herr Ritter…, - он обратился к Гилберту, старательно подбирая немецкие слова и безошибочно выделив его, как старшего из двух воинов, - bitte… Черт, забыл, как там дальше…

- Говори по-русски. – Бальфор кивнул ему в ответ.

- Эх, Святая Богоматерь, да ты никак русский понимаешь? – На мгновение глаза незнакомца расширились, сверкнули молнией и опять сузились.

- Понимаю. – Усмехнулся Гилберт.

- Откуда знаешь? - Подозрительно спросил незнакомец, насупив брови.

- Пожалуй, это я должен вопрошать тебя – откуда, кто, зачем? – Уклонился от ответа Гилберт. Бенгт стоял рядом, не проронив до сих пор ни слова, и с любопытством разглядывал приезжего.

- Да, казак я. С Дона. – Незнакомец развел руками в стороны, изобразив простодушную улыбку. Мол, что скрывать-то? Про меня все должны знать.

- У тебя про то, на челе ничего не прописано. – Ответил Гилберт. Кто такой казак и где такой Дон он не имел ни малейшего понятия.

- Да вот те крест! Не вру! – Казак истово ткнул себя двумя перстами в лоб, в пупок и попеременно коснулся одного и другого плеча. – Вот!

- Что вот? Что крестишься вижу. А дальше?

- Ты не знаешь, кто такие казаки? – Незнакомец изобразил полное недоумение.

- Не знаю. – Пожал плечами Гилберт.

- Эх, ты, а еще рыцарь… - С сожалением произнес приезжий. – Да первые и наиглавнейшие защитники всего мира христианского от басурман поганых, от собак магометанских!

- Магометане далеко на юге воюют, а ты-то, как здесь оказался?

- Меня Болдырем кличут. – Первым делом казак решил представиться. – А тебя как?

- Георгием. По-русски. А здесь зовут Гилбертом. Гилберт Бальфор, капитан гвардии короля Густава.

- Ух, ты! Здорово! В честь святого воина! – Казак все больше нравился Гилберту своей открытостью, почти детской непосредственностью, какой-то знакомой, щемящей широтой души. – А меня по роже Болдырем прозвали. Вишь, - ткнул пальцем в щеку, - морда скуластая, глаза татарские иль калмыцкие. Батька мой из набега в полон жену себе привел. Оттого и я получился раскосый. Но не выкрест, а самый, что ни на есть православный. – Казак еще раз широко перекрестился в доказательство своих слов.

- А как здесь-то, в Швеции оказался? Каким ветром?

- То песня долгая, заунылая. – Махнул рукой Болдырь. – С казаками под Азов ходили. На Туретчину. Да не дошли, в степи с татарвой сшиблись, пятерых положил, сам не уберегся. Ранило. Очнулся уже в полоне басурманском. Думал пришел мой смертный час, ан нет. Выдюжил, раны затянулись, как на собаке. А басурмане только этого и ждали – мой лик Христов опоганили, - Гилберт не сдержался, улыбнулся, уж больно не похож был лицом на образ Спасителя его собеседник, - обрили наголо и на каторгу, на цепь посадили, веслами ворочать. Два года греб, словно окаянный, все высматривал, как сбежать, да горло кому напоследок перерезать. Куда там! Стерегли в оба глаза. Но Пресвятая Богородица набросила таки свой покров, накрыла туманом. Прозевали поганые галеру мальтийскую. А как рыцари по нам из пушек вдарили, да к абордажу изготовились, тут уж я не зевал. Цепь давно подпилена была, разорвал, как веревку, да веслом одному, другому, третьему, пошел крушить басурман. После рыцари к себе взяли. С ними походил по морям, с капитаном Жаком де Валлетом. Славный рыцарь, ведал почем оно лихо, тоже, как и я, в басурманском плену гнил. Да домой тянуло, в степи родные, в травы пряные, в затоны речные, к Дону – батюшке на поклон. С югов не пробраться сквозь моря и проливы турецкие. Мальтийцы совет дали на север идти, до Руси добраться, а там через Русь сподручнее. Так сперва в Генуе оказался, прошел Италию, через горы высокие перемахнул, после по разным германским землям брел, где пешим, где по рекам, грести нанимался, так и до вашего моря северного добрался. В Штральзунде купцы подсказали или через Ливонию сухим путем идти, или кораблем до Стекольны шведской, а там искать попутчиков до Новгорода. Вон, купец сюда плыл, - казак показал за спину, - с ним и договорился.