Kurohibi. Черные дни - Gabriel

слегка приподнялись.

— Ты имеешь в виду… оттуда? — в его мягком голосе проскользнула нотка удивления.

— Угу. Не хочу терять времени.

— Боюсь, она уже успела далеко уйти.

— Я не собираюсь ее догонять. Просто не желаю в ее удовольствие терзаться выбором и сомнениями. Так что давай.

— Уверен?

— Все равно это неизбежно. Вперед, я рассчитываю на твои руки.

С легкой заминкой и еле заметной озадаченностью на лице, через секунду сменившейся заинтригованным интересом, Каору поднялся на четвереньки и, шурша одеждой, подполз к нему настолько близко, насколько ему позволяла прикованная нога. Синдзи к своему удивлению не ощутил ни капли волнения или смятения, даже смущения, оставаясь невозмутимо собранным, будто ему предстояла обычная процедура синхротеста, а не почти что медицинская операция по извлечению постороннего предмета из организма. Хотя, когда Каору подобрался к нему на расстояние вытянутой руки и раздвинул его ноги, искорка волнения все же кольнула его сердце. В голову пришла странная ассоциация, что выглядит он сейчас совсем как Аска или Рей, когда он с алчным голодом и вожделением в глазах нависал над ними, готовый разорвать в клочья.

«Они чувствовали то же самое? Нет, раз в сто сильнее. И им было страшно. Они все еще были способны чувствовать это…»

Тело невольно вздрогнуло, ощутив на ягодицах осторожные прикосновения прохладных пальцев Каору.

— Я… начну?

— Не сдерживай себя.

— Попробую… — выражение лица Каору почему-то вызывало мысль, что он едва сдерживает улыбку. Не насмешку, а именно легкую улыбку. — Только извини, у меня сухая кожа.

— Не разменивайся по мелочам.

Синдзи попытался полностью расслабить тело, чтобы напряжение не сковывало мышцы и давление не резало болью. Хотя как только пальцы на долю сантиметров погрузились в него, зад тут же отозвался жуткими ощущениями, напомнив о чересчур тесном контакте с Мари.

«А она невероятная девушка. Ничего в ней особенного нет, да еще и ведет себя, как последняя шлюха, но почему-то в каждом своем движение, взгляде или улыбке она излучает умопомрачительную красоту. Грацию или элегантность, какую-то чудовищную эстетику и животную притягательность. Таких, как она, я никогда не видел. И то, что я испытал с ней… этому нет логического объяснения. Такое наслаждение, хоть она намеренно причиняла мне боль и унижение, но с ней было так хорошо… Просто от мысли, что она рядом, от одного ощущения ее близости. Это такое непонятное чувство, будто я… я… Черт!»

Синдзи скривился, когда ощущения в его анусе стали невыносимыми, и тело машинально сократило мышцы, заперев внутри пальцы Каору. А тот ввел их всего лишь наполовину, еще даже не дойдя до ладони, и ему пришлось вытаскивать руку обратно.

— Ты в порядке?

— А… ага… Не останавливайся.

«Я знаю, на что это похоже. Я уже ощущал это чувство ранее. Чувство умирающего одиночества. Мари… Мать твою, как же больно!!!»

Зашипев, Синдзи невероятным усилием воли все же удержал себя в расслабленном состоянии. Рука Каору, хоть и являлась тонкий и женственной, но даже в запястье, казалось, выглядела толще, чем тот фаллос, что пихала в него Мари, не говоря уже о ширине всей ладони вместе с пальцами, которые, сомкнутые, только-только начали подбираться к основанию.

«Рей уже испытывала это. Рука Аски вошла в нее почти до локтя, а она ненамного меньше его. Но и Рей сама по себе меньше. Хрупче. Хотя в нее проникалось гораздо легче. И потом, она привыкла. Ее попка стала словно мякоть сдобной булочки, легкая, податливая, воздушная. Дырочка разработалась так, что ее можно тянуть как жвачку. Но ей было больно. Невероятно больно. Адски».

Синдзи закатил голову назад, чтобы не видеть, как Каору почти ввел в него ладонь до середины. Казалось, это был предел, еще сантиметр вперед — и натянутая до предела, до рези плоть лопнет, но парень, делая короткие остановки и давая мышцам время привыкнуть, сантиметр за сантиметром продвигался внутрь. Превозмогая боль, Синдзи сам стал поддаваться движению навстречу, сокращая мышцы так, чтобы стенки кишки начали захватывать ладонь.

«А Аска всегда боялась. Всегда. Не только, когда я растерзал ее девственность… или сломил волю… или растоптал гордость… или сделал своей игрушкой… Она боялась все это время, боялась всего на свете. Самая слабая… уязвимая… ломкая… нежная… зависит от всего…»

Прошло совсем немного времени, пока разрывающая боль стала терпимой, а потом уже почти незаметной, хотя Синдзи этот промежуток показался вечностью. Он уже без труда ощущал сложенную лодочкой ладонь Каору в себе, ее плавное движение в основание кишечника и отзывающееся раздвижение мягкой плоти, невыносимое давление сфинктера и трение о его кожу. Но, несмотря на боль, он уже не мог сказать, что испытывает адскую агонию, и в голове закралась мысль, что ничего особенного в этих ощущениях нет, что он легко смог бы вынести их в следующий раз, возникни такая необходимость. Распирающая предстательную железу изнутри ладонь непроизвольно заставила напрячься член и мошонку, будто они вопреки сознанию пытались заявить, что ощущения могли быть не только дискомфортными, но и приятными, однако Синдзи слишком отдалился от собственных чувств, чтобы осмысливать их. Хотя все же ощущения Каору в себе невольно возвращали к нему мысли.

«Зачем он это делает? Почему? Не могу понять, каков его интерес? Неужели, он тоже в Мари?.. Погружен в Мари? Он тоже гонится за ощущениями? Или у него свои цели? Есть ли они у него вообще? Может, он просто плывет по течению, без всякой подоплеки, намерений и идей? Может ли он быть?..»

Живот вспыхнул изнутри феерией ощущений, когда Каору начал шевелить пальцами в поисках ключа. Плоть кишечника была слишком чувствительной для такого проникновения, однако и его пальцы двигались очень осторожно, так что вместо резкой боли нутро наполнилось странным волнением, отчасти неприятным, отчасти щекочущим. Синдзи задрожал, провалив очередную попытку отвлечься от своего тела, и теперь его разум устремился к собственным чувствам, внутрь себя, вмиг наполнив душу трепетным сиянием минувшего экстаза с Мари, словно Каору все еще нес частицу этого тепла в себе. А еще его разум возвращался к девушкам, тем минутам нежного наслаждения, о которых он ранее не мог даже и мечтать, их сердцам, что на самую малую толику открывались перед ним под звук рвущегося треска. Синдзи тяжело задышал, не в силах совладать с бурей внутри себя, его глаза заплыли, кристальной чистотой смывая черную маслянистую пелену боли, и на острие душу вдруг закололо то хрупкое чувство, что могло сорвать его в бездну, разрушить все,