Магнетрон - Георгий Бабат

«Старикан-то знал, всегда знал, что у него на заводе происходит, — думал Веснин. — И, выходит, пентюх — это я. Да, самый настоящий пентюх. Не учел того, что ни Оленин, ни старик Мухартов не работали в заводских условиях… Но суть тут не в моей характеристике. Дело пострадало. Вся работа КБ затормозилась по вине начальника мастерских. Этого так оставить нельзя».

— Признаюсь… — отведя наконец взор от окна, произнес Веснин, — признаюсь, Олег Леонидович, когда я увидел, чем занимаются в мастерской, у меня было сильное желание немедленно применить к вам лично меры административного воздействия. Но я не могу позволить себе такой роскоши в отношении вас. Вы единственный в КБ кандидат наук, инженер, имеющий стаж работы в области высокочастотной техники. Вы единственный, кто близко в течение длительного времени работал вместе с Мочаловым. По занимаемой вами должности вы обязаны иметь авторитет в глазах подчиненных, и я, в интересах дела, должен этот ваш авторитет оберегать. Я не могу упомянуть ваше имя в приказе в качестве отрицательного примера. Да, о вас в приказе по КБ не будет упомянуто. Я заинтересован в том, чтобы вы могли здесь продолжать свою работу с не меньшим успехом, чем вы ее начали. А таких дипломантов, как Егорова, и даже много лучше, легко найти. Поэтому я немедленно отчислю дипломантку Егорову. А в приказе я объявлю выговор не вам, а Илье Федоровичу. Он — начальник мастерских.

— Но позвольте, — краснея и запинаясь, начал Оленин, — это очень некрасиво. выглядит — получается, что я выхожу сухим из воды.

— Нам с вами должно быть безразлично, как это выглядит. Мы с вами обязаны думать прежде всего о деле.

Огорченный чуть не до слез, Оленин поднялся и, не взглянув на Веснина, вышел из кабинета.

Но Веснин уже не думал об Оленине с его переживаниями. Ему было больно и тяжело решиться на то объяснение с Ильей Федоровичем, которое сейчас предстояло ему как начальнику КБ.

На столе перед Весниным лежал один из последних образцов магнетрона. Из прибора через стеклянные трубочки выходили стерженьки-вывода. Способ пайки выводов был предложен стариком Мухартовым.

«Пока дело не сделано, совестно за. работу просить. Сделаешь, хозяину расчета нет мне деньги платить…» — вспомнил Веснин. Он подержал на ладони, словно взвешивая его, магнетрон, положил его снова на прежнее место и попросил вызвать к себе начальника мастерских.

И вот перед Весниным появилась грузная, обрюзгшая фигура шеф-монтера. Илья Федорович опустился в кресло, стоявшее у стола. Веснин увидел большие стариковские руки с синими узловатыми венами, массивную томпаковую цепь от часов, на которой висело маленькое колечко с тремя брелоками: якорь — символ Надежды, крестик — Вера и маленькое, выточенное из искристой слюдяной обманки сердечко — Любовь…

В воображении Веснина возникли тяговая подстанция далекого уральского завода и Мухартов, стоящий на верхней ступеньке лестницы, у высоковольтных шин. Даже пятна пота под мышками, даже заплату на подошве башмака у Мухартова — все мелочи ясно видел сейчас перед своим мысленным взором Веснин. Стоявшим внизу казалось, что высоковольтные проводники проходят как раз над животом Ильи Федоровича. Брелоки Вера-Надежда-Любовь, болтавшиеся на часовой цепи, заставляли тогда содрогаться тех, кто смотрел на шеф-монтера, пытавшегося починить высоковольтный разъединитель, не отключая высоковольтной сети завода.

«Никогда, никогда в жизни не забуду я этой минуты!» — повторял тогда Веснин.

«Но я должен, я обязан объявить ему выговор!» — говорил он сейчас.

Илья Федорович по возрасту был пенсионером. По материальному положению — все его дети были хорошо устроены — он мог бы не работать. Он уже и сам собирался было уйти с завода. По выходным он ездил в пригороды, подыскивая себе недорогой маленький домишко. Он было совсем уже сговорился относительно домика с участком в поселке Островки, на берегу Невы:

«Будем с Анной Кузьминичной клубнику сажать. Малину заведем. Можно и яблоньки — я уже об этом с Николаем Евдокимовичем советовался…»

Но он не купил домика, перестал об этом говорить, когда узнал, что у Веснина затруднения с организацией опытной мастерской для КБ. Мухартов любил свою работу, любил Веснина, да и не хотелось ему расставаться с заводом. Мастерскую в КБ Илья Федорович организовал, действуя самостоятельно и толково. Он подобрал опытных мастеров, которые, возможно, не пошли бы к Веснину. Они пошли к Илье Федоровичу.

* * *

Веснин встал и вышел из-за стола:

— Илья Федорович, этого так оставить нельзя…

— Жаль барышню: молода, глупа, — вздохнул старик. — А ведь это я кругом виноват. Надо было мне поинтересоваться, почему чертежи не подписаны товарищем Олениным. Хотелось девочке помочь без всякой этой волокиты, вот и помог…

— В отношении ее я уже решил, — твердо произнес Веснин, — а в отношении вас, Илья Федорович, мне хотелось бы ограничиться выговором… Выговор в трудовую книжку не заносится…

— Расчету нет мне здесь оставаться, — пробормотал Мухартов. — Не могу я, Владимир Сергеевич, годы мои не те — такое стерпеть…

Веснин сжал зубы. Было ясно, что после того как ему объявят выговор, Илья Федорович не сочтет для себя возможным остаться в мастерской.

«Ну что же, пусть будет так, — решил про себя Веснин. — На его место можно назначить Чикарькова…»

После ухода Мухартова Веснин закрыл глаза и опустил лицо в ладони.

«Надо было мне перед отъездом собрать всех сотрудников КБ, — говорил он себе, — побеседовать с ними специально на тему о производственной дисциплине, о сути графика очередности работ. Так, мол, и так, товарищи: насчет графика держите ухо востро. Приеду — первым делом проверю, как выполняется график…»

«Воспитывать легче, чем перевоспитывать», — вспоминал он слова своей матери.

— Да, если бы я вовремя спохватился, то не пришлось бы сейчас принимать такие крутые меры… Я виноват, я виноват, — повторял он.

Дом занимательной науки

Жизнь Веснина была теперь полностью подчинена равномерному и безостановочному ритму работы конструкторского бюро КБ № 217. Каждый день — двойник другого дня. Только раз в неделю Веснин приходил на завод после обеда — утром у него была лекция в политехническом институте. Оставшаяся половина этого дня проходила особенно быстро. Вот только сел за свой рабочий стол и развернул новые чертежи и схемы, поговорил с одним сотрудником, с другим, и уже звучит звонок начала вечерней смены. Темнеют окна лабораторного зала, вспыхивают лампы под потолком… В выходной день — библиотека, подготовка к очередной лекции в институте, кое-какие дела нехитрого домашнего хозяйства. И снова наступал первый день рабочей недели, и снова лекция, снова библиотека…

Однажды вечером, прощаясь с Весниным, Юрочка Бельговский сказал:

— Владимир Сергеевич, в пору своего увлечения новым ФЭДом я нащелкал много кадров. Думал составить альбом Мы — такие, как мы есть. Да пока эти снимки собрался отпечатать, они, мне кажется, уже устарели… Это из времен бригады промышленной электроники.

Бельговский высыпал из конверта на стол Веснина с десяток фотографий. Здесь был Костя Мухартов рядом с вакуумной установкой, на которой была металлизирована, по способу академика Зелинского, злополучная муха; был снят Муравейский в профиль, беседующий с Наташей Волковой, и Муравейский ан фас, смакующий сочную грушу. Ронин был запечатлен у письменного стола. Его взор, как всегда, был устремлен в пространство, и глаза казались незрячими. А на столе, под столом, вокруг стола лежали книги, тетради, блокноты, журналы, газеты, рулоны миллиметровки, листы чертежей…

Веснин долго разглядывал эту удачную фотографию.

«Этот человек имеет свойство обрастать бумагой, как птица пером, — подумал Веснин. — Ронин немыслим без самопишущей ручки, без блокнотов, тетрадей, книг… Он постоянно увлечен новыми идеями, занят новыми проблемами… А я…»

«Вы однолюб, Владимир Сергеевич», — говорил, бывало, Ронин.

«Это не совсем так, Арнольд Исидорович, — глядя на фотографию, мысленно возражал ему Веснин. — Я сам поставил себе шоры и держу себя на мундштуке, иначе я давно, сошел бы с однажды избранной дороги. Слишком уж много соблазнов вокруг. Но сегодня я сброшу узду! Хоть на час, да сброшу!»

И, не откладывая, Веснин тут же пошел к Ронину.

У входной двери все еще вместо звонка торчали две проволочки, но теперь они были сломаны и смяты, соединить их было невозможно. Веснин постучал. Арнольда Исидоровича не было дома. Дверь открыла соседка.

— Хотите, зайдите в комнату к Арнольду Исидоровичу. Подождите его там, — предложила она Веснину. — Он придерживается политики открытых дверей.