Алмаз раджи (сборник) - Роберт Стивенсон

Я не был уроженцем этих мест, все мои предки жили в равнинной Шотландии, но мой дядюшка Гордон Дарнеуэй, после бурно проведенной молодости и нескольких лет скитаний по морям, женился на молодой девушке с этого острова. Мэри Маклин – так звали эту девушку, была круглой сиротой, и когда она умерла, дав жизнь дочери, приморская ферма Арос перешла к дяде, который и стал владеть ею.

Ферма эта, насколько я знаю, не приносила дохода, а только давала скудное пропитание, но поскольку дядя мой был человеком, которого постоянно преследовали неудачи, и к тому же обремененным ребенком, он не решался пуститься в какое-нибудь новое предприятие и остался в Аросе, бессильно проклиная судьбу. Шли годы, не принося ему ни облегчения, ни удовлетворения. Тем временем наша семья стала мало-помалу редеть. Нашему роду вообще не везло, и мой отец был, пожалуй, счастливее остальных. Он не только прожил дольше всех, но и оставил после себя сына, унаследовавшего его имя, и немного деньжат, давших ему возможность поддержать достоинство нашего рода.

Я был студентом Эдинбургского университета и спокойно жил на свои скромные доходы, не имея ни близких, ни родных, пока вести обо мне не дошли до моего дяди, угнездившегося на мысе Росс близ Гризапола. Так как дядя принадлежал к людям, придающим значение узам родства, то он написал мне в тот же день, как только узнал о моем существовании, и попросил считать его дом своим. В результате я провел каникулы в этой уединенной местности, вдали от городского шума и комфорта, в приятном обществе трески и болотных курочек. Теперь же, в это июльское утро, покончив с занятиями, я весело возвращался туда же.

Мыс Росс не слишком широк и не слишком высок, но выглядит так же дико, как и в первый день творения. Море по обе его стороны очень глубоко и усеяно бесчисленными скалами, островками и рифами, чрезвычайно опасными для мореплавания. С восточной стороны над ними нависают скалы, над которыми господствует пик Бэн-Кьоу, что в переводе с гэльского[95] означает «Гора туманов». Название вполне заслуженное, поскольку вершина пика, достигающая трех тысяч футов в высоту, словно притягивает все тучи и облака, несущиеся с моря, и вечно прячется в тумане. Порой мне приходило в голову, что этот пик сам порождает туманы, потому что даже тогда, когда горизонт был совершенно чист и на небе не было ни облачка, над Бэн-Кьоу всегда висел туман. На его склонах было так влажно, что пик почти до самой вершины был покрыт мхом. Сидишь, бывало, на мысу, все вокруг залито солнцем, а на горе льет дождь, и вершина ее окутана черными тучами. Но это обилие влаги в моих глазах придавало особую прелесть этой горе. Когда солнце озаряло ее склоны, ручьи и мокрые скалы блестели, словно драгоценные камни, и это сверкание было видно даже в Аросе – на расстоянии пятнадцати миль.

Я шел по овечьей тропе, такой извилистой, что пройденный мною путь почти удваивался. Она петляла между большими каменными глыбами и валунами, так что приходилось перепрыгивать с одного на другой, или ползла по топкому болоту, в котором ноги вязли чуть не по колено. Нигде на протяжении всех десяти миль пути между Гризаполом и Аросом не было видно ни обработанных полей, ни человеческого жилья. Но на самом деле жилье было – всего-то три лачужки, и те располагались так далеко от тропы, что человек, не знакомый с местностью, ни за что не смог бы их отыскать. Почти весь мыс Росс усеян гранитными скалами и утесами, иные из которых размерами превосходят добротный крестьянский дом. Между скалами лежат небольшие ущелья, поросшие папоротником и вереском, там гнездятся ядовитые змеи. С какой бы стороны ни дул ветер, воздух здесь всегда морской, соленый и влажный, словно на палубе корабля. Чайки здесь такие же полноправные хозяева, как и болотные птицы, и везде, где тропа идет верхом, взор ласкает яркая синева моря. Даже в центре острова, вдали от берега, порой слышен рев прибоя у рифа Руст и грозные голоса бурунов, прозванных «Веселыми Ребятами».

Сам Арос, или Арос-Джей, как зовут его здешние жители, не относится, собственно говоря, к Россу. Хотя это и не совсем остров, но этот клочок суши на юго-западе обширного мыса прилегает к нему, можно сказать, вплотную. Только в одном месте его отделяет от мыса узкий пролив, местами не достигающий и сорока футов в ширину. Во время сильных приливов вода в нем остается спокойной, точно в речной заводи или в сонном пруду, с той разницей, что она здесь зеленоватая, как в море, и водоросли и рыбы тут тоже другие. Пару раз в месяц при полном отливе можно перейти с Ароса на мыс посуху. У моего дяди на Аросе были пастбища, на которых нагуливали вес его овцы – главная статья его скромных доходов. Возможно, травы там были хороши по той причине, что средний уровень Ароса значительно выше уровня самого мыса Росс. Впрочем, я неважно разбираюсь в подобных вопросах и не стану утверждать, так ли это на самом деле. Дом у дяди, по местным меркам, очень даже неплох – двухэтажный, каменный, он обращен фасадом к западу, к бухточке с маленькой пристанью для шлюпок. Поэтому с порога всегда можно наблюдать, как клубится туман на Бэн-Кьоу.

По всему побережью мыса, а особенно у Ароса, громадные гранитные утесы группами спускаются в море и стоят, словно стадо, ищущее прохлады в знойный полдень, по колено в воде. Эти утесы совершенно такие же, как их собратья на берегу, только вместо безмолвной земли у их ног неумолчно рыдают и бьются волны; вместо вереска их украшают клочья белой пены, а вместо ядовитых змей между ними скользят и извиваются морские угри. В тихую погоду, сев в лодку, можно часами плавать между этих скал и утесов, и только эхо будет сопутствовать вам в этом лабиринте; но когда море неспокойно, не позавидуешь человеку, которому доведется услышать, как ревет и клокочет этот адский котел.

С юго-западной стороны Ароса утесов этих очень много, и там они особенно велики. Но чем дальше в море, тем чудовищнее они становятся. На целых десять миль уходят они в открытое море и там теснятся, будто хижины маленькой деревеньки; одни поднимаются высоко над водой, так что даже во время прилива возвышаются футов на тридцать над уровнем волн, другие же почти совсем скрыты и оттого еще более опасны для судов. Как-то раз, в ясный день при западном ветре, с самой высокой точки Ароса я насчитал сорок шесть таких рифов, о которые, пенясь, тяжело разбивались морские валы. Ближе к берегу эти рифы еще опаснее, потому что прилив, стремящийся вперед со скоростью потока, низвергающегося с мельничной запруды, образует сплошную гряду бурунов – мы ее называем Руст, или Гребень. Эта гряда огибает мыс, образуя сплошную преграду перед ним.

Я часто приходил туда в штиль, когда прилив стоял на низшей отметке. И было странно наблюдать, как волны закручиваются в водоворотах, вздуваются и клокочут, точно в водопаде, а порой раздаются глухое бормотание и ропот, словно Гребень беседует сам с собой. Но во время прилива или когда море неспокойно, ни один человек не подойдет к Гребню на лодке ближе, чем на полмили, и ни одно судно не уцелеет в этих водах. В шести милях от берега слышен рев прибоя, особенно сильного с той стороны мыса, что обращена к открытому морю. Здесь громадные буруны, сшибаясь между собой, пускаются в страшную пляску смерти – эти-то буруны и получили название Веселых Ребят. Говорят, что иной раз они достигают пятидесяти футов в высоту, но это относится только к самим валам, поскольку пена и брызги взлетают вдвое выше. При этом весь Арос содрогается от хриплого рева бурунов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});