Отчуждение: точка контакта - Сергей Самаров

По движению камеры я увидел, что «беспилотник» замер на месте. И мне даже передалась частичка непонимания, что прозвучала в голосе старшего сержанта:

– Кто это?.. Что это?..

Я тоже увидел с самого края монитора что-то. Включил простую камеру, чтобы лучше видеть, а Камнеломов тут же чуть-чуть сдвинул вперед застывший было в небе «беспилотник». Я тут же не растерялся, и включил видеозапись того, что видит камера. А камера показала нам медленно плывущий над склоном хребта предмет. Я уже видел такой предмет. Мой знакомый паук-птицеед назвал его своим скутером. Скутер походил на охотника, крадущегося к добыче. Так оно все и было. Едва он завис над тремя бандитами в засаде, как из-под дна воронкой свалилась сеть-паутина, и накрыла бандитов. Они начали было трепыхаться, биться, как мотыльки, пытаясь вырваться, но паутина, видимо, была липкая, налипала на тело и конечности бандитов, и плотно стягивала их. И минуты не прошло, как они потеряли возможность к сопротивлению. Воронка сразу подтянулась к днищу скутера. Нам, ведущим съемку с более высокой позиции, не было видно, куда паутина затащила пленников, и вообще затащила ли их куда-то. Но тут в поле зрения скутера или, наверное, паука в скутере, оказался младший сержант Твердоглазых. Скутер метнулся к нему, за секунду преодолев дистанцию в сорок метров, и выпустил новую, уже небольшую воронку-паутины.

– Таранить? – с отчаянием в голосе спросил старший сержант.

– Бесполезно, – сказал я на выдохе. – Это могло бандитов напугать, а скутер не остановит.

Скутер тем временем взмыл ввысь в стороне от нашего «беспилотника», и исчез из поля зрения камер. Но направился он, определенно, с южную сторону.

Значит, туда лежал и путь нашей группы.

* * *

– Жабы проклятые! – в сердцах сказал майор Медведь.

В глазах у майора промелькнуло такое отчаяние, словно он сам только что попал в эту липкую паутину, и не знает, как вырваться. Но понять командира было не сложно. Всегда легче самому попасть в беду, и надеяться, что сотоварищи тебя выручат, если сам ты будешь не в состоянии это сделать, чем наблюдать, как в беду попадает кто-то другой, и не иметь возможности помочь. Более того, осознавать, что даже в случае, если бы оказался рядом, помочь ничем не смог бы. Нет у нас пока никаких средств для борьбы с пришельцами. Разве что, гранатомет «Вампир» в состоянии что-то сделать.

Майор, оказывается, за моим плечом стоял, с молчаливым напряжением смотрел в монитор, и все видел. И испытывал, наверное, такое же чувство, как и я.

– Не жабы, а пауки, – все же поправил я майора, желая соблюсти конкретику, помогающую искать средства борьбы, может быть, нестандартные, но действенные. Не бывает так, чтобы противник, при всем своем преимуществе в технологии, был неуязвим. Даже когда закованные в латы конные конкистадоры покоряли Южную и Центральную Америки, индейцы в набедренных повязках и имеющие только костяные наконечники на своих стрелах, находили способы их уничтожения. Мы же, тем более, обязаны найти такие средства.

– Какая, хрен, разница. Все равно мерзость. А мерзость следует уничтожать. С детства пауков не переношу. Они у меня омерзение вызывают. Любые. В детстве – мелкие, которые встречались. Сейчас – эти вот, гигантские. Но у меня сразу вопросы возникают. Может ты, Троица, ответить сможешь?

– Попробую, товарищ майор. Слушаю вас.

– Эта штука, которая прилетела.

– Это и есть тот скутер, про который я рассказывал. Размерами он с автомобиль, только колес не имеет. Здесь видно не было, – кивнул я на монитор. Мне он показался более мелким, чем тот, на котором мой паук улетел. Но, видимо, та же самая машина, хотя я и допускаю, что все скутеры индивидуальны, и создаются под вкус хозяина.

– То есть, штучное производство?

– Я вообще допускаю мысль, что они не есть продукт массового производства.

– А что они есть?

– Они есть – продукт воображения того, кто ими пользуется.

– Не понимаю.

– Я сам не очень понимаю, но попробую объяснить в общих чертах.

– Слушаю. Только, если можно, не слишком длинно, и не слишком заумно. Нам еще много дел сделать предстоит.

– Главное, насколько я понимаю ситуацию, это не то, что мы видим перед глазами. Не космолет, не скутер, не паутина. Главное – это шлем.

– Это тот, который ты заснял на свое третье видео?

– Так точно, товарищ майор. Шлем этот обладает определенными свойствами. Я бы назвал их общим понятием – способностью материализовывать мысли.

– Ты на Тибет в командировки не ездил? – недоверчиво спросил майор. – Или в Индию, или еще куда-то туда, где восточные философии господствуют.

– Никак нет. Не ездил.

– Может, в Интернете насмотрелся всяких семинаров?

– Тоже не интересуюсь. Я материалист и прагматик, товарищ майор. Меня служба обязывает таким быть.

– Ладно. Попробую поверить. Хотя это и трудно. Я тоже раньше прагматиком был. И материалистом. А здесь, похоже, все ломается. Мы все ломаемся, когда с неведомым встретимся. Продолжай, я слушаю… Я уже, кажется, сломался, и готов всему поверить. Готов поверить, что я сам – какая-нибудь сколопендра.

– Я продолжаю свою мысль развивать. Когда рядовой Пашинцев захотел посидеть в мягком кресле, перед ним появилось кресло. В нашем, человеческом понятии. Я потом уже думал, как же паук сможет в таком кресле сидеть. И пришел к выводу, что никак не сможет. То есть, шлем, который располагался в специальном кармашке в подлокотнике кресла, уже вошел в соприкосновение с разумом рядового, как только тот оказался поблизости. Пашинцев раздвинул кусты, и увидел именно кресло, о каком думал раньше. И там, когда он в кресле летал, шлем выполнял все его желания. Здесь я сделаю предположение, что шлем в это время имел одновременную связь и с пауком, который давал ему подсказки и даже, как я полагаю, команды. Только паук просчитался. Он потребовал внушить Пашинцеву мысль о том, чтобы тот надел шлем. А когда он его надел, то шлем посчитал его своим хозяином. После этого Пашинцев имел возможность сопротивляться мысленным посылам, которые получал через шлем от паука. Потом то же самое произошло со мной. Пока я не одел шлем, я слышал очень сильные позывы в подчинении мыслям паука. Но, как только одел, я стал сам управлять своими желаниями. И к месту крушения космолета спустился только потому, что послал туда взвод, и таков был приказ майора Ларионова.

– А откуда взялся летающий мотоцикл?

– Летающий. Это, видимо, было естественное понимание шлемом любой конструкции, хоть кресла, хоть мотоцикла. Шлем просто не может представить себе, что какой-то предмет может иметь другие утилитарные возможности. Он не видит в них необходимости, и делает только то, что в его понятие укладывается.

– То есть, он разумный? Он не просто инструмент, как, например, компьютер.

– Вне всякого сомнения.

– Ну, а собственно, мотоцикл. Почему именно он, а не самолет, например.

Я на какое-то непродолжительное время замялся, затрудняясь с объяснением, и выискивая, как бы корректнее объяснить майору свои мысли. И решил говорить откровенно.

– Первые две мои видеозаписи майор Ларионов через начальника штаба антитеррористического комитета продал американскому телеканалу.

– Да, я видел эти записи по телевидению. Наше телевидение потом покупало у американцев втридорога. Там полковник Мочилов сказал.

– Майор Ларионов обещал мне за записи приличную оплату. Довольно большую сумму для старшего лейтенанта. Это потом, похоже, Ларионова жаба заела, и он заявил, что ничего мне не обещал. Но у меня на «планшетнике» сохранилась запись разговора с ним. И тогда же, в самом начале, после обещания майора, у меня появилась в голове мысль, что я на эти деньги смогу купить себе хороший мотоцикл. У меня дома сейчас стоит в сарае слабенькая китайская машина, про которую я говорил. Но хотелось настоящий, сильный мотоцикл. На деньгах я сильно не зацикливался. Но, видимо, эти всплески надежд засели в голову достаточно прочно, и таким вот образом трансформировались в летающий мотоцикл. Я ведь прекрасно видел кресло. И даже были мысли, что я в кресло сяду. Но, перекрывая эти мысли, существовала и мысль доминирующая, как я сажусь на мотоцикл. Вот он и появился. Шлем умеет разделять доминирующие и второстепенные мысли. Я где-то читал, что каждая мысль имеет собственную силу тока, и выходит в мир в виде электрического разряда. Шлем, я думаю, если это утверждение верно, представляет собой какой-то прибор, определяющий силу тока мысли, и саму мысль читающий. Или хотя бы содержит внутри себя такой прибор. Вот и появился мотоцикл там, где за несколько секунд до этого находилось кресло. А потом, когда я добровольно отдал шлем пауку – это все отлично видно на видеозаписи – он сразу ожил, скорее всего, с помощью шлема, вскочил, через меня перепрыгнул, нырнул в кусты, где я мотоцикл оставил, и оттуда уже вылетел на своем скутере. То есть, мысль рядового Пашинцева создала с помощью шлема кресло, моя мысль с помощью того же шлема создала летающий мотоцикл, а мысль паука создала скутер. Опять же, с помощью шлема.