Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень - Виктор Лагздиньш

– Ну, ладно. – Гирт закрыл блокнот, взглянул на пораненную руку собеседника и, как бы между прочим, заметил: – Порядочно ободрали. Перчатки не сможете натянуть.

– Перчатки?… – Зирап смутился. – У меня их нет… с собой.

– А я думал, что у вас были.

– Не–е, – Зирап потряс головой и вымучил жалкую улыбку. – Пока ведь не очень холодно.

– Как сказать. Ладно, в данный момент у меня нет к вам больше вопросов.

– Да? – Зирап вдруг повеселел и не сумел даже скрыть облегчения. – Значит, я могу идти?

– Пожалуйста.

Зирап резко поднялся и захромал к выходу. На полдороге он обернулся и сказал чуть ли не заискивающим голосом:

– Мне очень жаль, я так мало мог вам рассказать, но я с радостью сделаю все, что только можно, чтобы… – и он запнулся, тщетно пытаясь найти слова, которые сумели бы выразить его усердие.

– Спасибо, я буду иметь в виду! – Гирт с трудом спрятал улыбку. – Вы мне наверняка еще понадобитесь…

Зирап открыл рот… Какую–то секунду не мог выдавить из себя ни слова.

– Ах вот как!… Ну, хорошо! – наконец нашелся он, поклонился и вышел, тихо прикрыв дверь.

Гирт закурил и снова распахнул блокнот. С мужчинами он в общих чертах как будто бы справился. Остались еще три дамы.

С Диной Уласе он самые важные полчаса провел вместе у телевизора, так что ее алиби было стопроцентным, и Гирт отложил разговор с актрисой напоследок. Расму он расспрашивал не один раз, однако где она находилась между девятью и половиной десятого, еще не успел выяснить и решил это сделать в первую очередь.

Приглашенная в свою комнату Расма села, посмотрела на переставленный торшер, и Рандеру показалось, что она усмехнулась. Затем подняла свои необычные светло–голубые глаза на Гирта, и взгляд ее выражал спокойствие. Рандер погасил сигарету и сказал:

– Если не ошибаюсь, около девяти вы находились в зале, а потом отлучились, верно?… Не могли бы вы сказать, по возможности точнее, в котором часу это было?

Инсберга покачала головой:

– Точно не скажу. Думаю – примерно четверть десятого.

– Кто остался в зале?

– Харалд… и Зирап.

– Куда вы направились?

– На кухню. Я пошла за едой.

– В погреб, наверное, не спускались?

– Нет.

– А потом?

– Потом?… – Расма секунду помедлила, затем немного обиженно пожала плечами: – Пошла обратно, естественно.

– За этот промежуток времени вы кого–нибудь встретили?

На сей раз ответ последовал без промедления:

– Никого.

– Может быть, вы что–нибудь слышали?

– Только то, что по коридору ходили.

– Не предполагаете, кто?

– Нет.

– Скажите, пожалуйста, как долго вас не было в зале?

– Трудно сказать…

– Ну, хотя бы приблизительно.

– Может быть, минут пять. Может, больше. Во всяком случае, не больше десяти. Скорее, меньше.

Гирт какое–то время молча смотрел в свои записки, затем сказал:

– Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить: в тот момент, когда Зирап выходил из зала, Улас уже вернулся или нет?

Расма задумалась всего на мгновение.

– Нет, не вернулся. Зирап ушел раньше.

– Это совершенно точно?

– Да.

Наступила пауза.

– Почему вы об этом спрашиваете? – наконец поинтересовалась Расма безразличным голосом. Рандеру даже показалось – слишком безразличным.

– Ну, так… – уклончиво ответил он. – Я еще тут кое в чем не до конца разобрался.

Он положил ручку, откинулся в кресле и, перейдя на ничего не значащий светский тон, осведомился:

– Вы по–прежнему работаете в аптеке?

– Да.

Снова повисло молчание. Гирт ломал голову, как подступиться к следующему вопросу. Наконец решил начать с извинений:

– Не обессудьте, если мой вопрос покажется вам не совсем тактичным… И поймите меня правильно!… Как вы полагаете, в последнее время в вашей совместной жизни все шло как надо?

Бледное лицо Расмы стало медленно наливаться краской.

– Если не хотите, можете не отвечать, – поспешно добавил Гирт.

– Нет, почему же… – Инсберга пожала плечами. – Одним словом, вы хотите знать, как мы ладили с Юрисом… Я бы сказала, что в общем и целом – нормально. Бывали, конечно, и… недоразумения, но без них ведь не обходится ни одна семья… Никто из нас не ангел. Кроме того, Юрис… – Она опустила голову, проглотила комок и проговорила сдавленным голосом: – Я только не понимаю, почему это вас интересует!

Рандер медленно повертел в руках шариковую ручку.

– Поверьте, я спросил вовсе не ради праздного любопытства и отнюдь не хотел причинять вам лишнюю боль. Но иногда любое обстоятельство может оказаться важным.

Расма помолчала, потом сказала тихо:

– Не завидую я вашей профессии.

Гирт решил на это замечание не отвечать.

– Не стану вас больше мучить вопросами. Не будете ли вы так любезны и не попросите сюда Ирену?

– Я скажу ей.

Краткий ответ Расмы прозвучал довольно холодно. Она поднялась, вскинула голову и, не взглянув на Рандера, пошла к двери. Судя по лицу, Расма уже взяла себя в руки – все черты снова излучали покой; тем не менее Гирт мог поклясться, что в ее осанке и походке появилось какое–то напряжение.

Мгновение спустя из зала донеслось восклицание Ирены: «Я? О боже!», затем она вошла в «будуар» и замерла у дверей как само воплощение беспомощности. Рандер вежливо встал и указал на кресло:

– Пожалуйста!

Ирена грациозно села и бросила опасливый взгляд на открытый блокнот. Гирту, наблюдавшему за ее удивительно женственными движениями, пришлось лишний раз признать, что у его собеседницы очень красивая фигура. Ее привлекательность, несомненно, подчеркивало также и платье, обнажавшее тонкие руки, с которых еще не сошел летний загар. Насколько костюм Алберта выглядел изношеным и жалким, настолько платье Ирены – роскошным. Миловидным было и ее лицо – чуть вздернутый нос, полные губы, девичий подбородок… Лишь грим с трудом удерживался на грани вкуса и безвкусицы, но, к счастью, не переступал ее. Взглянув на ярко крашенные светлые волосы Ирены, Гирт подумал, что в словесных портретах женщин графу «цвет волос» можно было бы спокойно вычеркнуть, – что в ней толку, если этот признак способен меняться хоть через день.

Рандер записал в блокноте «Ирена Алберта» и поднял на нее взгляд. Темно–карие глаза Ирены трепетали, пальцы нервно крутили браслеты – узкие серебряные кольца на запястье левой руки. И опять он задался вопросом: почему она так волнуется? Неужели только из–за своей чрезмерной нервозности? Или ее страх вызван другой причиной?… Чтобы не пугать ее еще больше, Гирт старался задавать вопросы как можно более ласковым голосом. Выяснив, что ей тридцать – он дал бы ей на несколько лет меньше – и получив подтверждение, что она работает на почте, Гирт спросил:

– Что бы вы могли сказать о своих отношениях с Юрисом Инсбергом?

– Я? – Ирена вдруг дернулась, словно ее кто–то неожиданно толкнул в спину, напряглась, как струна, и какое–то мгновение смотрела на Рандера в полной растерянности. – Почему вы…

– Очень просто, – спокойно объяснил Гирт. – Я спрашиваю, в каких отношениях вы были с Инсбергом?

– В каких?… Никаких! Это… это неправда!

– Что неправда? – спросил Гирт, немало удивленный.

– Я ничего не знаю! – громко воскликнула Ирена. Видно было, что еще немного, и она опять расплачется. – Оставьте, пожалуйста, меня в покое!

– Ну почему сразу так резко? – миролюбиво сказал Рандер. – Не надо волноваться. Мы ведь можем поговорить обо всем спокойно. Конечно, несчастье с Юрисом всех нас выбило из колеи, но, я думаю, вы понимаете, что долг каждого из нас помочь выяснить… – Гирт незаметно наблюдал за перепуганной женщиной и силился понять ее странное поведение. Несомненно, она что–то утаивала, но что? – Вы мне, например, можете сказать, сколько времени вы знакомы с Юрисом, разве не так?

Ирена, казалось, немного успокоилась, хотя поза по–прежнему оставалась напряженной.

– Несколько лет, – наконец несмело ответила она.

– Прекрасно. А с другими гостями этого вечера?

– Они мне совершенно чужие. Мы знаем только Уласов. И то очень мало.

– Если я правильно понял, сказанное вами относится также и к вашему мужу? Он тоже не знает остальных?

– Насколько мне известно, – нет.

– Значит, все чужие, за исключением Уласов… Между прочим, сколько Алберту лет?

– Моему мужу? – Ирена удивленно подняла брови. – Тридцать пять.

– И где он работает?

– В радиоремонтной мастерской. И еще в школе. Ведет кружок.

– Какой?

– Точно не знаю. Каких–то там юных техников.

– И кто он в этой мастерской?

– Как – кто?

– Ну, что он там делает?

– Чинит радиоприемники, разумеется! Что же еще!

– Ах вот как! – Гирт улыбнулся и как бы между прочим пояснил: – Я, видите ли, почему–то вообразил, что ваш муж – ученый. Он ведь учился в аспирантуре и писал диссертацию?