Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

Последствия все-таки оказались. В Нарвском гусарском полку, как когда-то и у конно-артиллеристов, задним числом вдруг сочли, что оскорбление корнета Карницкого все же перевешивает примирение. Собрание гусар решило, что не стрелявшийся по такому поводу Карницкий не может оставаться в их полку.

Для окончательного выяснения происшедшего уже в Белу приехала делегация гусарского суда чести. Снова заседал Деникин со своими офицерами, бывшими секундантами в Седлеце. Теперь им требовалось проработать позицию, с которой корнет Карницкий выглядел бы в благоприятном свете. Артиллеристам удалось убедить высокую депутацию гусар, что поведение Карницкого было безупречным. Благодаря этому и многим усилиям лично Деникина, корнета Карницкого суд общества офицеров его полка оправдал и оставил на службе.

Знал бы тогда подпоручик Деникин, как аукнется его доброе дело. Через четверть века к Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России генералу Деникину прибудет посланник Польши, бывший гусарский корнет, ставший генералом Карницким. Им надо будет договориться о взаимодействии добровольцев и польской армии на противобольшевистском фронте.

В Таганроге в 1919 году генерал Карницкий сразу же сделает вид, что никогда Деникина не встречал. А в донесениях своему правительству приложит все силы, чтобы Белая армия выглядела в самых черных красках. Он исказит политику белогвардейцев и их отношение к Польскому государству. Такой вклад генерала Карницкого уместно послужит Пилсудскому в предательстве Белого движения. Тот тайно от белых и их союзников заключит соглашение с большевиками…

Так шли два первых года службы Антона Деникина во 2-й артиллерийской. А на третий он с головой ушел в работу, которая только и могла вознаградить его беспощадную целеустремленность. Отец Антона грустил, что не увидит на плечах сына офицерские погоны, теперь сам подпоручик грезил, чтобы продеть под погон «ученый», серебряно-витой аксельбант офицера Генерального штаба.

Он замкнул себя в батареи учебников, решившись поступить в Николаевскую академию Генерального штаба. С этих пор, кроме служебных обязанностей и занятий, мир для Деникина не существовал. Требовалось проработать уйму материала, повторив весь научный курс военного училища. А также по расширенной программе – изучить иностранные языки, математику, историю, географию, ряд других общеобразовательных предметов.

Об этой поре Деникин вспоминал:

«Нигде больше не бывал. Избегал и пирушек у товарищей. Начиналось настоящее подвижничество, академическая страда в годы, когда жизнь только еще раскрывалась и манила своими соблазнами».

* * *

Начальным испытанием на прочность уже поручика Антона Деникина был предварительный экзамен в Академию при окружном штабе. Просеивали абитуриентов немилосердно. Набралось их по округам полторы тысячи, а на вступительные экзамены в Академию допускалось лишь 400–500 офицеров. И Деникин, взяв эту первую высотку, попал в их число.

Летом 1895 года поручик прибыл на конкурсные экзамены в Петербург. Здание Академии размещалось в монументальном месте столицы около Суворовского музея, но Деникину было не до экскурсий. Из полутысячи абитуриентов, приехавших вместе с ним, попасть в «академисты» предстояло только полутора сотне.

Окончившие полный трехлетний курс этого высшего элитного военного заведения, основанного в 1832 году и существующего в России и через сто лет, выходили в корпус офицеров Генерального штаба. Русская армия единственной в мире имела такой корпус генштабистов, отличавший его командиров высокой образованностью и интеллектом. Талантливая офицерская молодежь больше стремилась в него не из-за аксельбантов.

Пестрота мундиров и лиц, довольно разных выражением, царила в сводчатых академических коридорах. Самоуверенно поглядывали лейб-гвардейцы. Для них, под стать великим князьям, учившимся здесь, провал на экзаменах был не крахом надежд. Для непривилегированного же офицерства сделать военную карьеру в мирные годы без Академии являлось почти невозможным. Например, перед Первой мировой высшие командные должности подавляюще займут офицеры из корпуса Генштаба: четверть полковых командиров, приблизительно семьдесят процентов начальников пехотных и кавалерийских дивизий, шестьдесят процентов корпусных командиров.

Большинство офицеров, возбужденно вышагивавших в ожидании экзаменов, чувствовали себя как перед решающим сражением судьбы. Среднему армейцу с его небольшим ежемесячным содержанием в 81 рубль, да еще семейному, предстояло биться подлинно за право на существование. Провалившиеся в Академию возвращались в части с печатью неудачника, с весьма неопределенным будущим. Бывало, что, не доезжая обратно до полка, стрелялись.

На Деникина и его товарищей-артиллеристов с их воротниками из черного бархата посматривали неприязненно. Артиллеристы всегда отличались хорошими знаниями по математике. И как обычно в предэкзаменационной горячке, старожилы, поступавшие сюда уж не раз, дополнительно нагоняли страху. Рассказывали о свирепстве экзаменаторов. Например, обязательно впутывали генерала М. И. Драгомирова, по «Учебнику тактики» которого счастливчикам предстояло учиться:

– Да что ж, без ножа на экзаменах режут… А Драгомиров офицеру из сибирских полков так и сказал: «Охота была вам из такой дали тащиться, чтобы нам лапти плести». Другого он в конце экзамена спрашивает: «Знакома ли вам песня «Огород городить»? Офицер отвечает: «Я знаю другую – о камаринском мужике». А Драгомиров говорит: «За находчивость хвалю. И потому поставлю вам за удачный ответ вместо нуля единицу…» – Генерал еще душа-человек был, а нынешние-то неумолимы.

Генерал Драгомиров сам заканчивал эту Академию. С 1878 по 1889 год являлся ее начальником. Уважался и за то, что выступал за внедрение в армии строгой законности, обязательной для всех военнослужащих. Благодаря таким преподавателям вышел «Протест Ста Шести» – призыв 106-ти офицеров Академии Генштаба и Царскосельской стрелковой школы против телесных наказаний.

Треп старожилов в академических коридорах был небезоснователен. Абитуриент не должен был путать артикли в немецком языке, весьма грамотно писать на русском, не ошибиться в глубине устья Рейна или высоте пиков Апьп, давать исчерпывающие характеристики крупных военачальников старины. И ко всему этому в данном офицерском вузе не существовало понятия «шпаргалка». Честь офицера в этих стенах была такой же нормой, как вычищенный мундир…

Коренастый поручик Деникин взял свою первую академическую высоту. Он стоял в конференц-зале Академии среди ста пятидесяти счастливцев, уже рассеянно слушая напутствия на учебу. А жаль, что несколько расслабился, это настроение подведет его через год. Новоиспеченным «академистам» строго внушали, что любая оплошность в учебе или дисциплине незамедлительна отчислением.

Теоретический курс Академии, который Деникин начал изучать на лекциях, был, на первый взгляд, необъемен. Кроме массы военных предметов, он трещал от общеобразовательных: иностранные языки, история с основами государственного права, славистика, госправо, геология, высшая геодезия, астрономия, сферическая геометрия.

Правда, пройти курс требовалось за два года, но он, как позже утверждал Деникин, «был едва посилен для обыкновенных способностей человеческих».

В снятой Деникиным квартирке стопок учебников на столе, в сравнении с теми, по которым он готовился в Беле, куда как прибавилось. И к ним неутомимый поручик накупал и накупал самой разной литературы, приносил ее из библиотек: книги, брошюры, журналы. Его остро интересовали новые труды о войне, современная проработка армейских вопросов, и еще очень занимала художественная, очерковая литература. Бывший сочинитель стишков Антон Деникин теперь мечтал попробовать себя в серьезном литераторстве. Он засиживался, читая, Делая пометки на полях, за полночь.

Опаздывать же на занятия невозможно: каждый из «академистов» должен был расписываться в специальном журнале о своем прибытии в Академию.

В это время многие горячие головы были недовольны столпами Академии Генштаба. Шестой год ее начальником был генерал Г. А. Леер накануне своего 80-летия. Он имел заслуженную мировую известность по стратегии и философии войны. Его теория о неизменных основах боевого искусства была базой преподавания всех академических военных кафедр. Но по ней, на взгляд Деникина, выходило, что во многом приемы и в эпоху Цезаря, и Ганнибала, и Наполеона, и в современности не очень различаются. Догмы, переживал поручик, состарились вместе с их проповедником-генералом…

Деникин был слишком эмоционален. Труды и педагогическая деятельность крупнейшего русского военного мыслителя Г. А. Леера, которого всегда ставили рядом с М. А. Драгомировым, осталась золотым фондом отечественного военного искусства. После кончины генерала его память Академия будет глубоко чтить.