И в сотый раз я поднимусь - Галина Артемьева

В ноябре снова подали заявление. Тетя уже не плакала, уговор дороже денег. Купили белое платье, фату, туфельки. Разослали приглашения.

Иногда будущие супруги мечтали о том, что скоро осуществится: о детях, и как весело они заживут большой семьей: вот возьмут нарожают к концу института троих как минимум. И есть шансы в тридцать восемь стать бабушкой и дедушкой – здорово, да?

Но по-прежнему возникали эпизоды, после которых не верилось в возможность счастья. Вроде пустячные истории, пора бы привыкнуть, а задевало каждый раз, как в первый раз.

До свадьбы оставалось несколько дней. Они встретились в воскресенье утром у метро «Парк культуры». Пошли гулять. В храме Николы в Хамовниках, одном из немногих действующих в то время, шла служба. Саша предложила зайти. Она не ожидала увидеть столько верующих – люди стояли плотно, сосредоточенно молясь. Иногда Сашу трогали за плечо, прося передать свечку к иконе Богоматери или Николая Угодника. Она так же тихонько передавала свечу дальше.

Кто-то в очередной раз коснулся ее. Она оглянулась, уже протягивая руку, чтобы взять свечку.

– Николаю Угоднику, – пародийно-поповским голосом прогнусил Витька, вкладывая в ее ладонь палочку от эскимо.

Саша испытала нечто схожее с тем, что чувствует человек, которому плюют в лицо.

Сжала в кулаке обглоданную плоскую деревяшку и выбралась наружу.

Она не была крещеной и думала, что вера не имеет к ней никакого отношения.

Однако шутка была столь кощунственной, что сердце ее зашлось от стыда перед Богом.

Оказавшись на паперти, Саша сунула Витьке в карман его дар и побежала к метро. Витька ее не догонял.

Она и подумать не могла, что виделась с ним последний раз в жизни.

Обычно он первый звонил мириться. Но к вечеру воскресенья он не позвонил. И в понедельник днем не ждал ее после занятий. Она долго просидела в библиотеке, выписывала что-то по курсовой. Домой вернулась в десять вечера. Первый вопрос: звонил ли Витя. Нет, не звонил.

Тогда она сама набрала его номер, что делала обычно крайне редко. Обрадовалась, услышав голос его мамы: обычно подходил кто-то из соседей, допытывались, кто звонит, зачем.

Поздоровавшись, Саша попросила подозвать Витю.

– А его нет дома. Он будет позже, перезвоните, – беззаботно откликнулась мать.

Однако куда уж позже! В те времена после десяти звонить не полагалось ни в коем случае, кроме чего-то самого непредвиденного и печального. Их разговор вполне можно было отложить до завтра.

Утром тетя, всегда спускавшаяся до завтрака за почтой, принесла Саше невзрачный конверт без обратного адреса.

Знакомый почерк.

Саша достала из конверта открытку с пышным букетом цветов и птичками над ним. С обратной стороны было написано: «Все получилось, как ты хотела. Я улетаю на год на стажировку. Писать оттуда нельзя. Когда получишь это письмо, я буду далеко, в другой стране. Прощай».

Так Гораций отомстил за не состоявшуюся летом свадьбу. Дождался новой даты, заставил разослать приглашения, купить платье и кольца (летом они думали обойтись без всей этой ненужной мишуры и даже без гостей).

Из Витькиного института действительно посылали на стажировку за границу. Подготовка к этому занимала месяцы. Значит, он знал, проходил все комиссии, собирал документы, получал загранпаспорт и – молчал. А чему удивляться? Он – такой. Он именно так и мог. Разве можно допускать мысль, что переделаешь человека, указывая ему на некоторые не устраивающие тебя черты? Так не бывает, просто потому, что не может быть никогда. Но наивные девицы на заре своей туманной юности все как одна уверены в силе своего слова и влияния на избранника.

Саша долго не могла понять содержание открытки. Вдумчиво прочитывала по предложению, раз за разом. Задавала себе неразрешимые вопросы.

«Все получилось, как ты хотела».

Как это? Что она хотела? Чтоб он улетел? Чтоб не состоялась свадьба? Чтоб они расстались?

Нет, она ничего этого не хотела.

Что же содержалось в этой фразе? Злорадство, удар под дых или, скорее, в спину. Нечеловеческий поступок. Ведь вполне достаточно было высказать свою обиду, не продолжать отношений, наконец. Хватило бы и боли, и слез. Значит, этого показалось мало. Гораздо лучше так: с безопасного расстояния. И наповал.

И, главное, мать его знала о том, что он затеял. Может, именно она и порекомендовала развернуть весь этот сюжет. Как вчера весело советовала перезвонить позже! Это когда уже проводила в аэропорт. И даже узнала, что сынок долетел.

Что же за черви копошились в душе этой женщины? И женщина ли она вообще, если приготовила такое терзание подруге своего сына? Да, конечно, женщина, к тому же большую часть жизни проведшая в специфической атмосфере мести врагам всех сортов и мастей.

«И за око вырвем мы два ока, и за зуб всю челюсть разобьем!» – именно этим девизом эпохи позднего сталинизма и руководствовались многие обитатели державы, в которой повезло родиться Саше.

Саша очень хотела плакать. И не могла. Превратилась в ледяной камень.

Мир потерял краски. Все виделось серым, как на старой затертой пленке немого кино.

Странно, обиды поначалу совсем не было. Вертелись обрывки чувств: как же он будет без нее? Ведь ему там станет так одиноко. Дурацкие вопросы. Надо было заставить себя думать о себе. Или хотя бы разозлиться.

Совсем растерявшаяся тетя пыталась как-то утешать.

Саша попросила только забрать куда-нибудь из дома все свадебные причиндалы, хоть выбросить, хоть отдать, главное, чтоб не было этого в одном с ней пространстве.

Как она прожила первые несколько дней, потом не могла вспомнить. Помнила только серость вокруг и отсутствие звуков.

Слезы пришли неделю спустя.

Она радовалась им, освобождаясь от собственной холодной окаменелости. Она знала, что будет счастлива, что все у нее впереди. Сейчас главное – собрать все силы, начать улыбаться и потихонечку различать краски жизни.

– Я хочу, – рыдая, говорила она тете. – Я мечтаю, чтоб ему было когда-нибудь так же больно, как он сделал мне. Он мог как угодно поступить. Орать, ругаться, обижаться. Но мстить такой черной злой местью… Он совсем не человек, что ли?

– Конечно, пока не человек, – подтверждала Сашину догадку тетя. – Вот поймет, что такое боль, тогда, может, и станет человеком. А может, и не станет. Кто его знает.

– Пусть, пусть ему будет плохо, – повторяла Саша, но вдруг спохватилась: – Хотя что мне с того? Я же про это все равно не узнаю…

– Узнаешь, – пообещала тетя. – Узнаешь. Только не тогда, когда тебе этого захочется, а когда придет пора.