Ошибка (СИ) - Эдельвайс Алекс

— Я попробую, — Глен сверкнул глазами. — Но это будет сложно.

— Я знаю, ты любил играть в шахматы. Уж извини, предоставить тебе это не могу… но могу провести аналогию. Ты ведь во время партии проявляешь собственную волю, да? Хотя она и диктуется условиями, но, насколько я знаю, у тебя всегда есть несколько вариантов. А твой соперник — он может быть кем угодно; это для тебя не имеет значения, ты просто выбираешь ходы, которые наиболее верно приведут тебя к победе.

— Подожди, кажется, я немного понял… А в нашем случае, получается… чего может захотеть жрец? Ну разве что — самому стать божеством?

— Прекрасно.

— А зачем?..

— Да в том-то и дело, что неизвестно, зачем! Главное — это его воля, она не зависит от внешних обстоятельств, и он может себе её объяснить, ну там, к примеру, какими-то своими выдающимися качествами, возможностями, которыми другие не обладают, и так далее, и тому подобное; да что угодно! Прояви фантазию.

Глаза Глена блестели инициативой.

— Знаешь, это звучит… замечательно!

— Ну что ж, — сказал Эйи, — тогда я буду тем самым божеством. И не переживай, если у тебя вдруг сразу что-то не будет получаться — это к тому же своеобразная импровизация выйдет — я буду направлять твои действия и слова, тебе останется только войти в роль и не выходить из неё до конца; это должна быть крайняя степень сосредоточенности — отнесись к этому серьёзно.

— Хорошо. Я понял.

…Играли едва не до рассвета. Поначалу Глен и правда чувствовал неуверенность: он всё никак не мог синхронизировать свою роль и собственный разум, отсюда было ощущение, будто он всё делает неестественно. Эйи это понимал; именно поэтому до самой кульминации они воспроизвели несколько «ознакомительных» сценок для того, чтобы Глен адаптировался. Да Эйи и самому, по правде говоря, сложно было без предварительной подготовки войти в роль.

Теперь, когда оба немного попривыкли, самым важным было не просто отождествить себя с персонажем на уровне сознания, но и не упустить этого, продержаться так до конца. Это не было бы необходимо, находись они в простом театре, где сценарий расписан и выучен заранее; но в данном случае это было обязательным условием. Основной целью, с которой Эйи всё это задумал, было заставить Глена почувствовать свободу, причем аж двойную: не просто свободу игры, освобождение от личного «я», но и ту самую свободу воли внутри этой игры, подразумеваемую сценарием. Для этого — Эйи понимал — Глену нужно было проделать значительные усилия.

На самом моменте прямого проявления конфликта у Глена поначалу возникли проблемы: из-за умственных усилий, направленных на осознание понятия «свобода воли», он не мог должным образом сконцентрироваться на роли. Он озвучил то, что должен был сказать, но как-то машинально; Эйи показалось, что синхронизация в этот момент была упущена. Тогда он решил немного помочь, проявив неожиданно сильные эмоции; в совокупности с ними слова, которые они сопровождали, вернули Глена в роль отступившего от правил жреца. И в ответ на эти слова, уже вполне искренне, с каким-то экзальтированным взглядом, Глен прокричал:

— Потому, что я так считаю нужным!!!

Эйи не мог не прикрыть глаза с удовлетворением.

Развязку доиграли с меньшим жаром, но всё с той же сосредоточенностью; больше Глен её не терял.

В конце, когда они уже возвращались в шале, он сказал:

— А знаешь, я ведь в тот момент действительно почувствовал, что значит «свобода воли» … У меня были такие сильные эмоции. И такие необычные. Правда, сейчас я вряд ли смогу это описать…

— Это нормально, — улыбнулся Эйи. — Поверь, большую часть времени твоё сознание живет отдельно от тебя и выносит свои уроки; главное, не запускать его совсем. Даже человек, уподобившийся животному, имеет ценность, пока в нём продолжает гореть этот огонь: по крайней мере, у него есть надежда на дальнейшее освобождение, если он предпримет усилия; но даже если нет, то у него хотя бы есть шанс прожить более-менее наполненную смыслом жизнь.

«И всё-таки Вы были не совсем правы, когда сказали, что все его увлечения служат исключительно для того, чтобы отвлечься» — подумал Эйи затем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глен обдумывал его слова. Затем сказал:

— Спасибо тебе ещё раз огромное за всё.

Эйи поравнялся с ним и взял его за руку.

— Ты не боишься?

— Чего бояться… Просто необычно, что раз — и всё… Кстати, только сейчас понял — я ведь не думал об убийстве тогда, когда полностью входил в роль и даже сейчас, когда ты говорил это всё.

— Что ж, Глен, это прекрасно. Но сейчас, конечно же, опять думаешь…

— Куда деваться.

— Хвала богам, тебе есть куда. Просто — если будет страшно, или ещё что — ты не стесняйся, говори. Я поддержу, как смогу.

— Да я, если честно, не осознаю это как-то… За всё время моей жизни я уже настолько отождествил себя со своим желанием, что оно меня вытеснило, и окончательную смерть я могу рассматривать только в качестве освобождения. Хотя, в последнее время я и правда смог почувствовать, как это — быть чем-то большим, чем просто непрекращающийся инстинкт.

— Вот поэтому я и предупредил тебя о том, что может быть страшно — такие есть минусы у обладания личностью, — Эйи слегка рассмеялся. — Но это ничего не значит. Всем рано или поздно приходится через это проходить; просто обычно это происходит с людьми осознанно и после тщательной подготовки (тут он вздохнул: ему-то ещё работать и работать), а у тебя случится чуть раньше в силу экстренных обстоятельств.

«И в силу того, что кое-кто всё-таки должен исправить свою ошибку, которая и так уже настрадалась» — подумал Эйи после этих слов.

***

Когда глава организации увидела Глена, она, как ни странно, не смогла его сразу узнать. Это был человек, глаза которого светились мыслью; и более того — что-то ещё в них было, то, чего она не замечала ранее, тогда, ещё до периода полнейшей дикости. Сама того не осознавая, она ощутила подобие стыда.

А это его спокойствие и смирение. «Ну Эйи… тебя так скоро в статусе повышать можно будет, только вот непонятно, до степени кого. Хотя, наверное, то, что вы с ним, считай, на одной линии, многое объясняет…».

***

После смерти Глена Эйи ходил сам не свой. Поначалу он даже ни с кем не разговаривал; просто не видел никого вокруг, шатался по улицам, или висел на верёвках под потолком своего небольшого дома. Когда он, по прошествии примерно недели, стал чуть более коммуникабельным, Лоренс не отходил от него ни на шаг. Это было довольно необычно — раньше похожие состояния, или «кризисы», он проводил исключительно с главой организации. В этот раз, по вполне понятным причинам, он предпочёл провести это время в одиночестве, ну а позже не совсем.

Лоренс в это время, помимо сопровождения Эйи в его бесконечных шатаниях, занимался выяснением очень важного для себя вопроса. Слова главы организации о том, что он должен доходить до всего сам, не выветрились просто так из его головы; он теперь — как и изначально — считал своим долгом узнать, какова же цель существования организации и, самое главное, кто эта женщина (за всё это время он так и не смог определить пол). Поскольку Эйи тоже не удостоил его ответом, Лоренсу ничего не оставалось, кроме как допытываться самому.

Со сложностями он столкнулся сразу: в первую очередь — в каких источниках искать? И что вообще искать? Можно ли найти отправную точку? Она в первую их встречу говорила о разных видах людей, о достойных и недостойных жить категориях… «Так, стоп» — Лоренс передёрнулся. «От этого отталкиваться явно нельзя». Но тогда от чего?

Он стал рассуждать о том, на что вообще походит эта организация. Элитарный характер, исключительные способности… какой-то тайный орден? Тайные ордены часто основывались на религии, но это было только прикрытием, так что от этого тоже, казалось, не оттолкнёшься. Но, с другой стороны, они используют духовную силу. Да разве ж здесь такое когда-либо встречалось? Ну, разве что в некоторых восточных религиях, но и то после многолетней практики, а не так вот, как он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})