Сестры лжи - К. Тейлор

– Эмма, что с тобой? – Айзек оседает на пятки и дарит мне улыбку.

– Ничего. – Я хватаю одежду. – Где Кейн?

– Он понадобился в другом месте и отошел. А ты смотрелась такой умиротворенной, что я не рискнул нарушать твой покой. Просто подумал, что ты не станешь возражать, если я его подменю…

Не стану возражать? Он что, издевается? Не могу сказать, чтобы у меня была масса массажных сеансов, однако даже мне известно, что массажисты-профессионалы никогда не передают своих клиентов без их согласия, не говоря уже про троганье в разных там местах. И вообще, следовало прислушаться к собственному чутью и настоять на массажистке.

– Мне надо идти. – Улыбка не покидает физиономию Айзека, пока я выбираюсь из-под него и пячусь к двери, прикрываясь ворохом одежды. – Мне надо идти.

* * *

Кто-то хватает меня за руку, едва я захлопываю за собой дверь хижины.

– Нет, ты слышишь? – дергает меня Ал, показывая в сторону реки, точнее, на третий по счету сарай.

Я, в свою очередь, без лишних слов увлекаю ее за собой, припустив к плодовому саду. Ал в полнейшем недоумении, но охотно подчиняется; я несусь босиком, обдирая ступни на камешках. Достигнув наконец наших облюбованных гамаков, я разворачиваюсь к ней спиной, надеваю лифчик, футболку и шорты, ни на миг не спуская глаз с хижины номер один.

– Дейзи дорвалась до секса, – говорит Ал, кивая на третий домик, когда я вновь разворачиваюсь к ней лицом. – С Йоханном, тем самым длинноволосым шведом.

Я лично слышу лишь стрекот цикад, чириканье птах и буханье собственного сердца в ушах; по прошествии какого-то времени до меня наконец долетают иные звуки. Мужское кряхтенье и женское повизгивание. Это мне знакомо. Уже довелось однажды слышать, а именно шесть лет тому назад. После ночной попойки я проснулась на диване и обнаружила у себя в спальне Дейзи, причем не одну, а с тем парнем, которого я себе присмотрела.

– Ал, – говорю я, – мне надо кое-что тебе рассказать про массаж. Сначала мне его делал Кейн, но потом… – Она оборачивается, и я вижу залитые слезами глаза. – Ал, что случилось?!

Она ладонью обтирает лицо, трясет головой, однако слезы не унимаются.

– Да говори же! – дергаю я ее за руку. – Ну?

– Ты… – Она откашливается, затем делает глубокий вздох. – Ты ничего странного не заметила в его словах? Кейн тебе не говорил про людей, которых ты потеряла?

– «Потеряла»?.. В каком смысле?

– Зато Айсис знает про Томми… Эмма, она назвала его имя! – Ал выдергивает руку, запускает обе пятерни себе в волосы, делает пару шагов в сторону главного корпуса и вдруг резко оборачивается. – Она делала мне японский рэйки… это когда исцеляют наложением ладоней на лицо… так вот, глаза у меня были закрыты, и я чувствовала что-то теплое и мятное у нее на руках, и тут она называет его имя! Представляешь? Говорит, «ты потеряла своего брата Томми».

– Быть не может…

Ее брат погиб в мотоциклетной аварии, когда ему было восемнадцать, а ей – пятнадцать. Случилось это на следующий день после того, как Ал сказала родителям, что ее отстранили от школьных занятий. За драку: она ударила в лицо одноклассницу, которая распускала слухи, будто Ал – грязная лесбиянка, любящая подсматривать за девочками в раздевалке. Отец напрочь отказался обсуждать эту тему, а мать ударилась в слезы, обвиняя всех и вся: начиная от ибупрофена, который принимала во время беременности, и заканчивая тем фактом, что они разрешали Ал возиться с игрушками брата. Ал не выдержала, собрала вещи и села на автобус. Томми, вернувшись с работы, увидел записку, которую она оставила на кухне, и бросился за сестрой. На перекрестке его сбила машина. Очевидцы утверждали, что он значительно превысил разрешенную скорость и что сидевшая за рулем автомобилистка заметила его слишком поздно.

– Эмма, я серьезно. Она все-все про него знает. Знает про мотоцикл. Про наш возраст в то время. Про его последние слова и ту ссору между родителями, когда они спорили, одобрил бы Томми донорство своих органов. Она все знает…

– Верится с трудом. Может, ты это обсуждала здесь с Линной или Дейзи? А она взяла и подслушала…

– Нет. Ни разу и ни с кем. Ни разу… А про его последние слова вообще, можно сказать, знаю только я да родители.

– Значит, кто-то еще ей рассказал.

– Кто? Я никому об этом не говорила, кроме вас троих… А потом Айсис заявила, дескать, если сумеешь избавиться от всех своих земных привязанностей, то внутри тебя откроется канал, через который можно выйти на мир духов и… и… – Ал стискивает виски и мотает головой, будто хочет вытрясти мысли. – Ты знаешь, что она мне сказала? Будто он с нами, прямо в той комнате! И давай повторять его последние слова вновь, и вновь, и вновь!.. Нет, Эмма, я здесь больше не могу. Не для того я сюда приехала. На черта мне эта хрень? Чтобы спятить?!

Я ловлю Ал и глажу ее вздрагивающие плечи, когда она бросается мне на шею. В ближайшей хижине распахивается дверь, оттуда, помаргивая на солнце, выходит Айсис. Она ловит мой взгляд и улыбается. В отличие от меня.

Глава 13

Наши дни

Сижу, не сводя глаз с письма. Нет, все-таки у Уилла другой почерк. Например, форма буквы «а» напоминает скорее печатный вариант, а не рукописный, где присутствует «о» с хвостиком.

Я с досадой бью ладонью по рулевому колесу. Уилл тут ни при чем. Какой ему вообще интерес меня пугать? Любой, кто с ним знаком – включая школьного завуча да и весь попечительский совет, – считает Уилла хорошим человеком. Одно из двух: или он нас всех обдурил и на самом деле является гениальным социопатом, или вправду столь же добр и заботлив, как оно и кажется со стороны.

С чего я решила, что за письмом стоит именно он? Хоть плачь, хоть смейся. А ведь это чуть ли не паранойя… Выходит, самой себе соврала, заявив, будто прошлое не влияет на будущее. Приняла желаемое за действительное. От собственных воспоминаний никуда не удрать.

Я вытаскиваю мобильник и начинаю печатать большим пальцем. Надо извиниться перед Уиллом, а то прошлым вечером взяла и сбежала, пока он укладывал ребенка. Психанула, когда увидела интервью Ал у него на айпэде. С чего вдруг он взялся это читать – другой вопрос; главное, что тут нет злого намерения. Надо просто с ним поговорить.

«Извини, пожалуйста, за вчерашнее. Сработала сигнализация, я и подумала, что кто-то хочет выкрасть свою собаку».

Стоп. Я удаляю последнюю фразу. Хватит врать, в самом деле.

«Извини, пожалуйста, за вчерашнее. Мне надо с тобой поговорить. Мы могли бы встретиться сегодня в «Короле Георге»? Часов в 8? Х».

Я нажимаю «Отправить», затем прокручиваю список контактов в телефонной книжке и на секунду замираю, наткнувшись на строчку «Мама, мобильный». Мы уже три месяца не разговариваем. Когда я вернулась из Непала, она потребовала – как и всегда, – чтобы я «прекратила тратить время на дурацкую благотворительность и нашла наконец настоящую работу». Ах да, и еще «сходи-ка к психиатру». Я ей сто раз повторяла, что все со мной в порядке, что я занимаюсь делом, о котором всегда мечтала, что сейчас я счастливей, чем когда бы то ни было… Она и слушать не желает. По ее словам, я должна вернуться в родительский дом, чтобы, значит, «врачевать психотравматизм». И где только таких словечек нахваталась? Не иначе, из желтой прессы…

Даже не знаю, почему после возвращения я думала, будто она в чем-то изменится. Наверное, потому, что я изменилась сама, вот и ждала того же от других.

Я запихиваю мобильник обратно в карман и распахиваю дверцу минивэна. Сегодня утром Шейла прислала эсэмэску, где просила забрать кое-каких животных; мол, «это недалеко от твоего дома». Обычно такую работу поручают инспекторам, но здесь шла речь всего-то о паре кроликов у старушки, которая сама до нашего приюта добираться не желает.

* * *

Джоан Уилкинсон встречает меня, уже стоя в дверях; в руках по кролику, в запавших глазах – слезы. Она до того худа, что ключицы выпирают из-под домашнего платьица в цветочек. Провалившийся, морщинистый рот; венчик седых волос заколот ярко-розовыми клипсами «Хэллоу Китти». Ей явно под восемьдесят.

– Вы из «Гринфилдс»? – спрашивает она, щурясь на мой бейджик над кармашком тенниски, затем вытягивает шею, чтобы получше разглядеть фургон за моим плечом.

– Да. Я Джейн. Мне сказали, вам надо помочь с кроликами. В последнее время совсем от рук отбились, да?

Джоан теснее прижимает к себе хулиганистую пару. Один из них, серенький, принимается лягать ее в живот.

– Ничего подобного! Я и сама могу с ними справиться! Я даже звонить вам не хотела, соседка заставила. Говорит, они к ней в огород повадились, и теперь она на них свою собаку спустит.

– Ох, какие симпатяшки, – показываю я на кроликов, чтобы немного ее успокоить. – И шкурка у них лоснится, и глазки сияют, все такие бодренькие… Может быть, зайдем внутрь, немножечко поговорим о них?