Серебряная свадьба - Мейв Бинчи

Она ничего никому не сказала. Сестры говорили, что она какая-то взволнованная и возбужденная, и Хелен приходилось развлекать сестер рассказами про свой замечательный сад.

— Кто-нибудь приходил? — спросила Бриджид.

— Нет. Никого не было, — Хелен старалась не смотреть на Бриджид. Впервые за все время пребывания в монастыре она солгала. Конечно, нехорошо, но это во имя благой цели.

Если она справится, если сумеет сделать то, что пришло ей теперь на ум, значит, уже, к двадцать одному году, жизнь ее прожита не напрасно.

Во второй половине дня была очередь Нессы работать на кухне. Несса, единственная в монастыре, совершенно не могла выносить Хелен. Обычно, когда им случалось работать вместе, Хелен приходилось просто исчезнуть куда-нибудь на некоторое время, чтобы не раздражать Нессу и не болтаться у нее под ногами. Но на этот раз она прямо-таки вешалась Нессе на шею.

— Скажи, Несса, что происходит, когда дети рождаются у абсолютно неприспособленных к этому матерей? Разве не хотелось бы тебе, чтобы они попали в какую-нибудь более подходящую для них семью?

— Мало ли что бы мне хотелось, ведь я не Господь Бог. — Нессе было некогда, она мыла на кухне пол, а Хелен вертелась у нее под ногами.

— Но разве это было бы не лучше для ребенка?

— Хелен, отойди, пожалуйста. Я здесь только что вымыла.

— А ты должна регистрировать каждого ребенка, вне зависимости от того, кто его родители?

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе что, каждый раз приходится самой идти в ратушу или офис по регистрации, вне зависимости от того, откуда взялся ребенок?

— Нет, не всегда.

— А почему?

— Потому что чаще всего это не от меня зависит. Послушай, Хелен, если у тебя нет здесь никакой работы, выйди, пожалуйста, с кухни, чтобы я могла хорошенько прибраться здесь.

— И никто из младенцев не остается незарегистрированным?

— Как бы это могло произойти?

— Я не знаю. — Хелен была сбита с толку. Она думала, что всегда есть какой-то промежуток времени, когда никто еще не знает, что ребенок появился на свет.

— А найденыши, младенцы, найденные в телефонных будках и подобранные в церкви?

Несса посмотрела на нее в тревоге:

— Боже мой, Хелен, уж не хочешь ли ты сказать, что нашла одного из них?

— Нет, Боже упаси, но если вдруг найду, я, что, должна буду как-то его зарегистрировать?

— Конечно нет, Хелен. Если ты вдруг найдешь ребенка, ты должна будешь прежде всего позаботиться о нем, одеть, накормить, если, конечно, тебе нечем больше будет заняться.

— Почему ты так сурова со мной, Несса? — спросила Хелен.

— Потому что я вообще очень суровая женщина.

— Ты не можешь быть суровой, ведь ты — монахиня. И ты совсем не сурова со всеми остальными.

— Да, конечно. Наверное, по-настоящему суровой можно быть лишь с немногими.

— А почему среди этих немногих — я? — Хелен не собиралась отступать, ей было интересно. Ей и в самом деле все это было интересно.

Несса чувствовала себя очень виноватой:

— О Боже мой, у меня, знаешь ли, очень взрывной характер, к тому же, я терпеть не могу возню с этим чертовым полом, а ты молода, беззаботна и делаешь тут, что захочешь. Прости уж меня, Хелен, сегодня мне все время приходится просить у тебя прощения. Ведь я и в самом деле перед тобой виновата.

— Я знаю, — задумчиво сказала Хелен, — люди часто поступают дурно по отношению ко мне. Наверное, я пробуждаю все самое дурное, что скрывается в их душах.

Сестра Несса тяжелым взглядом смотрела вслед Хелен, которая поплелась в сад.

Хелен позвонила Ренате Куигли. Тот же адрес, та же квартира и, наверное, та же кровать. Она сказала, что все еще наводит справки и что все это гораздо сложнее, чем многие себе представляют.

— Я никогда не думала, что это будет просто, — вздохнула Рената, — но одна мысль об этом превращает мою жизнь в праздник, подготовиться к которому мне будет гораздо проще, если я буду сознавать, что кто-то наподобие вас, сестра, заботится обо мне.

При словах о празднике Хелен вдруг с ужасом осознала, что ей придется встретиться с Фрэнком и Ренатой Куигли на праздновании серебряной свадьбы ее родителей.

Фрэнк Куигли был шафером в те дни, когда они с отцом были еще равны по своему положению в обществе. До того, как все изменилось.

Хелен уже не нужно было возиться с садом, он стал разрастаться более или менее самостоятельно. Сестре Джоан нравилось бывать в центре одежды для неимущих, она ловко управлялась с иглой, могла спрятать пятно, перешить пуговицы на пиджаке для какого-нибудь старика, похвалить его, восхититься им, дать ему почувствовать себя на примерке у собственного портного.

Но для Хелен там не было подходящей работы. Наверное, это было не ее место.

Еще раз она решилась обратиться к Бриджид с просьбой о вступлении в монастырскую общину.

— Вы не позволяете мне окончательно стать одной из вас, как это несправедливо, ведь я так давно работаю здесь. Всем уже ясно, что это не каприз, — Хелен просила, умоляла.

— Ты спешишь, Хелен, — отвечала Бриджид, — ведь у нас здесь не монастырь из фильмов, не затерянная в лесах обитель, куда люди приходят, чтобы обрести мир в душе, нет, у нас здесь работный дом, и ты должна обрести мир в душе до того, как решишь остаться здесь.

— Но я уже готова, — настаивала Хелен.

— Нет, ты боишься людей: вот почему ты здесь.

— Вы не правы, просто нигде, кроме этого монастыря, я не встречала людей, которых искренне смогла бы полюбить.

— Но это еще не все. Мы как бы защищаем тебя от чего-то. Однако дальше так продолжаться не может. Вероятно, причина заключена в мужчине, или в сексе, или в несправедливости мира… Каждый из нас должен быть готов к тому, чтобы встретить трудности лицом к лицу, а потом справиться с ними. А ты по-прежнему прячешься в монастыре от чего-то.

— Наверное, дело в сексе.

— Отлично, но не воображай, что тебе будут отпущены все грехи, — Бриджид рассмеялась. — Возвращайся в мир, Хелен. Проведи там пару лет, не прерывая отношений с нами, и возвращайся, если по-прежнему будешь ощущать, что твой дом — здесь. Возвращайся, и тогда мы возобновим наш разговор. Я и в самом деле думаю, что теперь тебе надо уйти. Для твоего же собственного блага.

— Вы действительно предлагаете мне уйти?

— Я даже настаиваю на этом. Вот видишь, у нас здесь не так, как в реальном мире. Там я либо приказала бы тебе уйти, либо посодействовала твоему дальнейшему продвижению. А здесь я всем своим существом ощущаю, что это место чересчур безопасно для тебя.

— Разрешите мне остаться еще хотя бы ненадолго, прошу вас!

— Ты можешь жить здесь вплоть до двадцатипятилетней годовщины свадьбы твоих родителей, — неожиданно заявила Бриджид. — А там посмотрим.

Выйдя из крохотного кабинета сестры Бриджид, Хелен почувствовала себя очень несчастной. У нее был такой удрученный вид, что сестра Несса попросила ее помочь ей сегодня с несовершеннолетними мамашами. И это был первый случай, когда она обратилась к Хелен с подобным предложением.

Хелен безмолвно последовала за Нессой.

— Послушай, Хелен, с тобой что-то не так? — спросила Несса. — Мы не должны строго судить этих людей; мы только им помогаем.

— Конечно, — ответила Хелен. Она выглядела совершенно обреченной, как те девушки, что принимали небольшие дозы антидепрессантов или жили в постоянном страхе перед сутенерами, вечно склонявшими их поскорее сделать аборт. Время от времени Несса оборачивалась назад и посматривала на нее с беспокойством. Хелен уже была спокойна, но странно безучастна. Она сделала все, о чем ее просили, — обошла квартиры не явившихся вовремя на очередной осмотр девушек. После случая с маленьким Саймоном, чуть не выползшим на мостовую в самый час пик, Несса очень беспокоилась за них.

Поздно вечером Несса попросила Хелен разыскать Ивонну, которая была на восьмом месяце беременности, и уже во второй раз. Дверь отворила очаровательная девчушка с глазами темными, как у отца, давно бесследно исчезнувшего из жизни Ивонны, и акцентом, шотландским, как у матери, произведшей ее на свет шестнадцати лет от роду.

— Мама пошла сделать пи-пи, — сказала она доверительно.

— Отлично! — ответила Хелен и рванулась в дом. Из ванной доносились стоны и крики Ивонны. Хелен набралась храбрости.

— Посиди-ка пока у себя в комнате, — сказала она круглолицей малышке и для верности приперла дверь сундуком.

А потом направилась в ванную, чтобы помочь разобраться с результатами выкидыша, как она тогда полагала.

Но из лужи крови, сопровождаемый воплями и заполнявшим все вокруг запахом рома, доносился тихий плач.

Ребенок был жив.

Ивонна не помнила ничего. Она была так пьяна, что весь тот день смазался у нее в одно кошмарное пятно.