Русский, красный, человек опасный. - Александр Коммари

Документация была разбита на несколько частей – при этом консультанты, два старика-физика из Физико-технического института, одного из них звали по революционному, Жорес, позаботились о том, чтобы без любой одной части документация не имела бы никакой ценности. Были разработаны несколько маршрутов движения курьеров, место встречи и хранения документации на конспиративных квартирах. На случай провала одного или более курьеров были сделаны два дубликата документации, спрятанные в разные места, о которых знали опять же только разные члены ЦК и Боевой организации.

Паук и Марк сидели на скамейке в небольшом скверике. Все вопросы были решены, и Урбан уже встал, собираясь уходить. Вдруг он повернулся, посмотрел на Алексеева и сказал:

– Игорь, мне самому не лежит душа отдавать это китайцам. Или бирманцам – не суть. Но нашей страны уже не будет… как это ни горько. А это будет последним приветом из СССР нашим нынешним демократическим друзьям. Сделай это, пожалуйста.

Игорь вошел в вагон. Хотя час пик прошел, сесть не удалось. Он пристроился у стенки, достал из кармана сложенную в трубку газету, попробовал ее развернуть, вызывая недовольные поглядывания прижатых к нему сограждан. Но читалось плохо, он думал об Ольге, о ее проблемах. Ее мать попала в больницу, и перспективы были очень мрачные.

– "Осторожно, двери закрываются!" – сказал механический голос. Поезд тронулся с места. В этот момент неподалеку от него стоявшая черноволосая девушка подняла вверх руки и закричала: "Аллаху акбар!" Сразу после этого раздался взрыв – и мир для Алексеева превратился во тьму. Он не узнал, что, кроме него, жертвами взрыва смертницы-самоубийцы Розы Арчаковой из московского джамаата "Праведность", стали еще 17 человек. Жертв могло быть больше, но благодаря умелым действиям водителя локомотива во время пожара никто не погиб, а раненым была оказана своевременная помощь. Игорю помощь не помогла, он умер сразу. Когда он умирал, перед ним пролетела вся жизнь, но почему-то не его, а чья-то другая. Точнее, какого-то другого Игоря Алексеева. В этой жизни он ходил на работу в своем НИИ Центромаш, где потихоньку вырос в карьере до старшего инженера и замдиректора, ездил летом с семьей и двумя детьми в отпуск – сначала в Юрмалу и в Крым, а потом, когда оба сына подросли, в Карелию и на Кавказ, где они лазали по скалам. Один сын стал легкоатлетом, и выступал за сбоную СССР – а в этой жизни СССР почему-то был – на Олимпийских играх в Кабуле, где получил, правда, только бронзу, затем учителем в спортивной школе во Фрунзе, другой же пошел по стопам отца, стал хорошим инженером, даже летал в космос и работал над строительством первой советской лунной станции. Впрочем, к этому времени работа в космосе стала уже обыденностью, хотя платили неплохо и сын купил себе весьма неплохой китайский джип, предмет зависти соседей. А потом были внуки, дача в Подмосковье, тихая старость, в общем, совсем обычная жизнь.

Московская колонна Боевой организации Компартии была разгромлена в результате предательства одного из ее руководителей. И вместе со всеми, на даче около Пущино, взяли Паука-Алексеева, вернувшегося из Сахарова после выполнения задания ЦК. В последний момент он что-то почувствовал, но взорвать под собой гранату не успел – его брали спецы из группы "Бета", проходившие подготовку в Штатах. Паука доставили в казарму национальной гвардии около Поклонной горы. Там он несколько дней формально был жив – если можно назвать жизнью существование в виде окровавленного куска мяса, в который врачи ФСБ иногда вкалывают лекарства, чтобы не удрал в забытье. Он ничего не сказал, да, в общем, от него ничего уже и не добивались. Московская колонна Организации была разгромлена вся, и за одну ночь всех, кроме него, расстреляли. Но, в конце концов, смерть и над ним смилостивилась и он умер. Когда он умирал, перед ним пролетела вся жизнь, но почему-то не его, а чья-то другая. Точнее, какого-то другого Игоря Алексеева. В этой жизни он ходил на работу в своем НИИ Центромаш, где потихоньку вырос в карьере до старшего инженера и замдиректора, ездил летом с семьей и двумя детьми в отпуск – сначала в Юрмалу и в Крым, а потом, когда оба сына подросли, в Карелию и на Кавказ, где они лазали по скалам. Один сын стал легкоатлетом, и выступал за СССР – а в этой жизни СССР почему-то был – на Олимпийских играх в Кабуле, где получил, правда, только бронзу, затем учителем в спортивной школе во Фрунзе, другой же пошел по стопам отца, стал хорошим инженером, даже летал в космос и работал над строительством первой советской лунной станции. Впрочем, к этому времени работа в космосе стала уже обыденностью, хотя платили неплохо и сын купил себе весьма неплохой китайский джип, предмет зависти соседей. А потом были внуки, дача в Подмосковье, тихая старость, в общем, совсем обычная жизнь.

Дворник.

Я работаю дворником.

Утром, в любую погоду, я выхожу из дома, в котором живу, сажусь на свой «Т-34» – это я так называю свой маленький дворницкий миникомбайн, на нем даже сбоку я нарисовал красную звезду с серпом и молотом и написал «Комсомолец Эстонии» – в память о наших предшественниках, которые на танках с красными звездами разгромили немецких фашистов (молодежь, увы, часто их путает с американскими фашистами, которых, правда, мы тоже разгромили, но попозже, в другом столетии) – и выезжаю из гаража на работу.

Если лето, я поливаю улицы, если осень или весна, то комбайн работает как пылесос, втягивая в себя грязь и мусор, зимой же я расчищаю им снег.

Во время работы ко мне подходят соседи. Чаще всего – старик Кротов, наш писатель. Он сейчас пишет роман о Революции 2022 года – и интересуется у меня какими-то деталями, отсутствующими во Всемирной Сети – ведь моя коллекция старинных бумажных книг знаменита среди знатоков. Хотя подозреваю, что иногда он просто хочет поговорить. Каждое утро после пробежки ко мне подходит другой сосед, Муталибов, физик-теоретик, очень славный и очень веселый человек, занимающийся при этом крайне мудрёными вещами. И, если все получится, то может еще при жизни нашего поколения корабли Коммунистической Федерации Земли достигнут ближайших звезд.

Если другой сосед, Гриша Степанов, в отпуске, то он обязательно приходит ко мне в течение дня. Тут уже я его больше расспрашиваю – Гриша летает на транснептуновых орбитах, в поясе Койпера, и именно он нашел там загадочный объект-18, о котором уже второй год кричат все средства информации. Так что у меня есть возможность узнать все новости из первых рук.

Композитор Левинсон выходит обычно к обеду – любит поспать наш композитор. Зато он всегда помогает мне с ручной работой – есть места, из которых старую листву или случайный мусор машиной не выковыряешь, а я человек отвественный, жена даже иронизирует и называет педантом. Да, есть такое дело – я привык все делать аккуратно. И вот мы с Яков Марковичем просто берем метелки или лопаты, – коль навалил снег- ну совсем как дворники из старых времен! – и на пару работаем, обсуждая наших детей, – его работают на Марсе, мои разъехались кто куда, хотя звонят каждый день, не забывают старика.

Профессию я свою люблю и удивляюсь, почему когда-то ее называли непрестижой. Конечно, космонавт или физик-теоретик занимаются более возвышенными вещами, но результат их труда не виден каждый день. Когда еще Муталибов раскроет тайну метапространственного взаимодействия, и полет Степанова даже до Юпитера длится месяц, а вот у меня все как на ладони: чистые улицы, подстриженный газон, свежепокрашенные игровые аттракционы и автоматы на детской площадке.

Недаром в прошлом году я вошел в число лучших дворников Евразийского сектора Федерации и был награжден экскурсией на Луну. Это был единственный раз, когда я летал в космос – и мне там не понравилось, хотя организовано было все просто прекрасно. Нет, я уж лучше поброжу с рюкзаком и палаткой по карельским лесам или порыбачу на тихих финских озерах. Ракеты, станции, мощь силовых установок – это все романтика для молодежи.

После обеда начинают приходить дети со школы. Час – это уже вынь да положь – я катаю малышню на своем славном «Т-34», а тем, кто отличился в школе, даю самим поуправлять. Дети визжат от восторга, я тоже доволен.

Когда ребятня разбегается, я ставлю свой «танк» в гараж, жена кормит обедом – аппетит после работы будь здоров, и отправляюсь на своем маленьком летающем «москвиче»-попрыгунчике на другую работу. Еще два года мне работать мэром Москвы – хотя, конечно, это называется не так, а председатель Городского Совета, но из Темных времен как-то прицепилось это дурацкое слово – «мэр». Да и работа дурацкая, я бы лучше переплетал старинные книги или гонял чаи с Кротовым, обсуждая с ним всякие исторические интересности. Но и такую работу надо делать – раз народ так решил. Ну и – ведь непрестижной работы не бывает.