Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов

Когда я несколько дней назад прилетел из Москвы в Веллингтон, выживший из ума Калью городил несусветное про шимпанзе, у которого Лайонел и Тамара "напрочь отбили поступление в мозг сигналов удовольствия от алкоголя". Я немедленно вытащил Наташу из клиники под свою расписку, честное слово её духовника отца Афанасия Куги-Куги и надзор Нэнси. Пока лишь - на десять дней. "На предмет рекреационной поездки в лоне семьи и в сопровождении священнослужителя, а также квалифицированной сиделки". Отца Афанасия и Нэнси я выслал как авангард на Фунафути, а сам отправился с Наташей и Колюней следом, чтобы оказаться как можно дальше от Коламски, Филлипс, шимпанзе и бывшего красноармейца.

Наверное, я впал в панику. А кто бы не впал?

Семья жила врозь. На душе тяжестью лежало чувство вины за то, что я втянул Наташу в кимрское болото. Колюня дичал без матери, которая в одиночку, конечно же, не выздоровеет. Имевшиеся средства таяли. Я продал одну из двух своих московских квартир, ту, которая служила конторой, чтобы оплатить лечение Наташи и нынешнюю поездку. Расходный счетчик при этом только ещё набирал обороты. Положение не выправлялось, и, что бы я ни предпринимал, лишь глубже завязал в дурных обстоятельствах.

Я намеревался запросить свой Цюрихский банк относительно остатка на моем счете. В общем-то ответ я знал заранее. Знал и то, что придется, наверное, трогать основной капитал, приносивший небольшой, но стабильный доход, - продавать нашу бангкокскую квартиру, которую я сдавал в наем. Я проедался. Я превращался в ненадежного мужа и подонка-отца. Господи, дошло до того, что ночью на перелете из Веллингтона на Фиджи я подловато прикидывал: хватит ли старому Калью Лохву пенсии, чтобы прокормить мою жену и моего ребенка?

Что я сделаю через девять дней, предстояло подумать. На всякий случай я спросил добряка Уаелеси Туафаки, когда и откуда я смог бы переговорить со своим банкиром в Цюрихе.

Разумеется, в любую минуту из почтового барака.

Островитяне наблюдательны. А Туафаки ещё и вылавливал велосипедных угонщиков в толпе соотечественников. Глаз имел алмаз.

- Что-то не так, Ваеусилью?

- Зови как привык, Уаелеси, - сказал я. - Так длинно только в паспорте пишется...

- Хорошо, Бэзил. Что у тебя?

Афанасий, Нэнси и Наташа шли впереди. Пришлось понизить голос:

- Я теперь пью кокосовое молоко...

- Ну да, Бэзил. И поэтому привез не фельдшера, а сиделку. Я догадался?

- Что я могу сказать, Уаелеси?

- Это большое несчастье, Бэзил. Госпожа такая красавица. Я действительно сожалею.

- Будем считать, что поговорили... Дождит часто?

От количества осадков на Фунафути зависела цена воды, а от их качества - здоровье. Атолл, в сущности, был лысиной потухшего вулкана, высунувшейся из океана на десяток метров. Страна Тувалу не имела ни одного ручейка.

- Обходимся, - сказал Уаелеси. - Радиационное наблюдение постоянно. Экологически мы самые чистые в мире... И вот что... Ну да, пожалуй... Как насчет прогуляться завтра на атолл к одному немцу на моем катере? Но именно ты и я. Если хочешь, возьмем священника...

- Зачем этот немец?

- Немец ни зачем. С немцем работает вака-атуа.

На местном это значило "святой". Не обязательно христианский. Святой и все.

- И что?

- Он даже девственность восстанавливает.

- И что?

На том разговор кончился, мы пришли на место.

Колюня носился по бунгало, и я приметил, как побледнело его лицо с капельками прозрачного пота на конопушках возле носа. Он уродился в мать. Даже, прыгнув на меня и повиснув на шее, попахивал таким же потом, как и она, когда ткнулась в мое плечо в самолете.

- Завтра в шесть утра, - сказал мне Уаелеси. И по всей форме, сдвинув каблуки на песке, отдал Наташе честь.

- Спасибо, инспектор, - сказала она. - Заходите в любое время. Без формы... Хорошо?

Постояв по очереди на одной ноге, Уаелеси сбросил начищенные ботинки и стянул носки-гетры, потом вытянул из шортов форменную тенниску, снял картуз и, зайдя по щиколотку в малахитовый океан, отправился на прогулку по берегу. Высматривал отпечатки шин угнанного велосипеда?

- Василек, - сказала Наташа, - я отпущу Нэнси и батюшку до вечера?

- Отдыхайте, мои дорогие, - пожелал нам Афанасий Куги-Куги. - Вечером увидимся... Нэнси поживет эти дни с вами.

Назначил дневального, подумал я. И тревожный караул одновременно.

В Веллингтоне я увез жену в аэропорт, где нас ждали тесть и Колюня, прямиком из клиники доктора Коламски. Так что первый раз за полгода мы остались вдвоем в фале на Фунафути. К утру я твердо знал, что если жене и суждено выздороветь, то только не в разлуке со мной...

Ночью, как сказала Наташа, мы вели себя опрометчиво.

- Отчего бы теперь не девочка? - спросил я. - Будет приносить мне шлепанцы, а ты разогревать ужин...

Наташа рассмеялась. В первый раз на моей памяти за много-много месяцев.

Мы так и не поспали. А перед рассветом разразилась гроза.

Я видел лицо жены, высветившееся молнией сквозь порванную ветром пальмовую рогожку, когда она сказала:

- Василек, я знаю, как ты нас любишь... Я справлюсь.

Гроза уходила, припустил ливень, резко посвежело. Прибой за стенами фале, щели в которых светлели и светлели, ещё громче швырял на песок и колол о коралловые коряги тяжелые волны.

Знал и я, что справлюсь. Теперь - в особенности.

Наташа первой услышала, как Колюня, разбуженный штормом и всполохами почти что атомных взрывов над островом, бродит по путаным отсекам фале, спотыкаясь о кокосовые маты, и не решается нас позвать. Он появился из-за плетеной "стены", ещё шатаясь спросонья, и плюхнулся возле Наташи, обняв её по всегдашней привычке и рукой, и ногой. И заснул снова.

Колюня так и не пробудился, когда мы вышли размяться на серый мокрый пляж. Через край алюминиевого чана, поставленного возле фале на подпорки из пальмовых бревен, лилась набравшаяся с избытком дождевая вода.

Прибой выглядел страшно. О морском купании приходилось только мечтать. И вдруг Наташа сказала:

- Присмотрись к отсеку Нэнси. Тебе не кажется, что она не ночевала дома?

Я покрутился вокруг стен из пальмовых листьев. Дождь оспинами исконопатил песок, в который ввинчивались, разбегаясь из-под ног, мелкие крабики. Какие ещё следы, кроме наших свежих, могли сохраниться?

Колюня и отец Афанасий два дня раскапывали на пляже саперными лопатками ствол японской пушки, которую полвека засасывали зыбучие плавники. Лопатки предоставил инспектор Туафаки. Американские, складные, с винтовым фиксатором штыка, имевшем боковую насечку для рубки лиан в джунглях. Все, что "Шемьякингс младший" и преподобный Куги-Куги выкапывали за день, ночью снова затягивало песком. Не помог и джутовый канат, который они привязали к стволу. Чтобы вытянуть пушку, понадобился бы трактор, ввоз которого на остров Фунафути не предвиделся.

Нэнси занималась с Наташей. У меня сердце останавливалось, когда начинались утренние и послеполуденные инъекции в отведенном для медпункта отсеке фале, который иначе как "пыточная" мы с Колюней между собой не называли...

И в то же время, может, из-за того, что семья собралась вместе, во мне крепла странноватая надежда. Словно бы предчувствие. Возможно, и из-за того, что отчаяние имеет пределы. Восстание воли?

В надежде, что поправка Наташи состоится, я укрепился, после того как съездил за две сотни миль вместе с Уаелеси на безымянный атолл к "немцу" и вака-атуа.

Мы выбрались, едва шторм затих и перешел в ленивую зыбь. Все долгие шесть часов перехода на катере меня мутило. Но мучения стоили увиденного.

На низком островке три километра на полтора в окружении кокосовых пальм с растрепанными из-за постоянных ветров челками стояли под парусиновым навесом, едва возвышаясь над уровнем моря, пианино и звукозаписывающая аппаратура. Питание к ней подавалось от ветряного генератора. Ветряк, издававший жалкое, похожее на вопли чаек поскрипывание, отстоял от "студии" на километр, чтобы не портить запись, и соединялся с аппаратурой кабелем. Немец, седой старик с венозными ляжками, торчавшими из-под коротких, словно у "голубого", бабьего покроя шортах, импровизировал "натуральные музыкальные моменты", на которые накладывались "природные звуки" - прибоя, ветра, птиц, скрипа пальм и заклинаний вака-атуа, если на святого находило вдохновение. А когда оно на него нашло, нашло и на меня воспоминание о взводном Руме, если полностью - Румянцеве, у которого приблудная болоночка, стоило заиграть на губной гармонике, принималась подвывать... Пьесы назвались "Серенада из глубин океана", "Летний любовник", "Не говори нежное прощай", "Зов Борея", "Вчерашние слезы" и в этом духе.

Кто его знает, может, парочка влюбилась друг в друга...

Во всяком случае, бизнесом они занимались семейно.

В фале, где оба обретались, под туристским столиком размещалась коробка из-под кассет "Sony" с пачками долларовых купюр. Во вторую такую же коробку ссыпались черные жемчужины. Зеленые бумажки из одной менялись на ювелирные шарики в другой. Качество товара консультировал вака-атуа. Он же взвешивал драгоценные горошины на электронных весах японской фирмы "Танита" и выдавал деньги из расчета за карат, округляя десятые доли в собственных комиссионных интересах.