Искушение чародея (сборник) - Андрей Рябоконь

После окончания школы Коля, к удивлению и радости родителей, вступил во владение квартирой своего соседа Николая Николаевича. Пожилой агент явился подписывать документы и слишком долго знакомил сменщика со своим «штабом». «Внешнюю дверь сильно тянуть на себя не нужно, можешь замок повредить», «Вечером на пятнадцать минут обязательно проветривай — плесень образуется», «Кактус не поливай, а «декабриста» — обязательно, и только теплой водой», «Соседский кот иногда на балкон приходит, дай ему рыбки» и так далее. Потом Николай Николаевич долго стоял на кухне, смотрел в окно на весенний сквер и шептал: «Двадцать лет. Только подумайте… двадцать лет». Когда пришло время уходить, старик вырвал из блокнота листок и принялся что-то черкать карандашом, неудобно привалившись к стене и придерживая коленом неустойчивую коробку с моделью фрегата. Потом передал лист Коле и сказал, по какому адресу нужно доставить послание. Затем вошел в помещение с машиной времени и, не прощаясь, захлопнул дверь. По инструкции доступа к машине у Коли не было. «Чтобы не множить вероятности», — сказала Полина. После консервации точки доступа в подвале старого дома это был единственный портал в центре Москвы.

По указанному агентом адресу открыла немолодая, но еще симпатичная женщина в аккуратном сером платье. Удивленно взяла записку, прочла и вдруг заплакала так горько, по-детски, что Коле сделалось неловко и он не нашел ничего лучше, как сбежать.

— Эй! Герасим! Топиться собрался? — от черного глянцевого лимузина к нему катился колобок Фима. Дорогой костюм, на пальцах блестят перстни, на шее — «голда» в палец толщиной. За хозяином едва поспевал тумбообразный секьюрити в черных очках на пол-лица. «Наверное, бронированные», — подумал Коля.

Фима докатился до лужи. Друзья обнялись.

— Жора, брысь! — внезапно скомандовал Фима из-за острого Колиного плеча. Герасимов сначала не понял, с кем говорит приятель, и только когда услышал расстроенный бас охранника — разобрался.

— Ефим Петрович, Ефим Петрович… — передразнил бизнесмен, — ты мне интим портишь. Брысь, сказал! Брысь за ларек!

Недовольный охранник ретировался.

— Тяжело с ним, — пожаловался Фима, — очень исполнительный. — Ну как ты? Сколько мы не виделись-то? Полгода? Больше? Все учишься?

— Скорее прогуливаю, — улыбнулся Коля. Театральное училище было самостоятельным искренним выбором Герасимова. И выбором неудачным. Роли ему не давались. Невероятных усилий стоило справиться с природной застенчивостью и страхом перед сценой, войти в образ. В конечном итоге он стал забивать на занятия и со дня на день ждал прощального листка.

— Ясно, — Фима достал пачку аккуратненьких сигарилл с костяными мундштучками, закурил. — На личном фронте как?

— Да так… была парочка интересных вариантов.

— Не склалось, — констатировал Фима, — ты их домой приводишь, а там Она.

Коля кивнул. Алису он больше не видел, ничего про нее не знал. Агентов расспрашивать запрещалось. Они были психологически кондиционированы на внедрение, и воспоминания о будущем могли нарушить тонкую ментальную настройку. Оставалась собственная память и маленькая плохонькая фотография шестого «В». Невысокая девочка в темно-коричневой форме и пионерском галстуке почти терялась на фоне рослых одноклассников. Коля долго думал, а потом отнес фотографию знакомому художнику. И тот сделал портрет. Коля очень боялся, что не получится, но мастер не подвел. Может, не совсем такая, как помнилось Герасимову, но все же это была Она. Его тайна, его маяк и надежда на счастливое будущее, которое он видел. На картине Алиса выглядела старше, и это тоже было хорошо. Словно она выросла вместе с Колей. Девушки, которых у Герасимова было предостаточно, — еще бы, одинокий юноша с отдельной квартирой, — приходили, проводили ночь, а на следующий день непременно спрашивали, кто на портрете. О мечте врать нельзя. И Коля вместо успокаивающего «сестра» или трогательного «мама» отвечал тревожное: «Одноклассница». Очередная кандидатка производила нехитрый арифметический подсчет и быстро выдвигала традиционный ультиматум. На требование убрать картину Коля всегда реагировал категорическим отказом, и девушки уходили.

— А у тебя как? Женился? — Герасимов с опаской взглянул на Фиму, но увидел кислое выражение на лице приятеля и расслабился. Хоть в чем-то пухлый друг его не обошел!

— Не выходит, — вздохнул бизнесмен — Маме мои ба… барышни не нравятся. Я уж и моделей водил и аристократок из консерватории — все без толку. Требовательная она у меня.

— Смотри, вон Юлька идет. Каблуки какие! — Коля указал на зев подземного перехода, из которого показалась Юля Грибкова. Шикарные туфли ей очень шли, но видно было, что носила она их нечасто.

— Кстати, ничего себе девица. Я бы за ней приударил, — улыбнулся Герасимов, вспоминая, какой Юлька была в школе — острый нос, гонор да косички.

— Несчастный! — Фима возвел очи горе. — Знаешь ли ты, сколько зарабатывают микрохирурги? Ты будешь обузой. Может, мне попробовать? Одноклассница. Вдруг маме понравится?

— Этого я тебе никогда не прощу! — патетично воскликнул Коля, принимая позу оскорбленного патриция из пьесы Джакомо Риньери.

С деньгами у него всегда было так себе. Люди будущего плохо понимали, что такое ежемесячная зарплата, и средства приходилось просить. Этого Коля совершенно не умел, а стипендии в училище Герасимов не видел никогда. Чтобы как-то сводить концы с концами, приходилось подрабатывать ночным сторожем у Коли Садовского в Институте экспериментальной физики. Благо он располагался рядом с домомом Герасимова, в бывшем здании Австрийского посольства на углу Староконюшенного и Пречистенского.

— Кого это ты не простишь? — Юля подошла к ребятам.

— Да вот, Юлькин, тебя делим, — заулыбался Королев.

— Ну, зачем это, мальчики? Я вас обоих люблю-люблю, — Юля поцеловала в щеку Колю, затем Фиму, взяла ребят под руки. — Ну что? Пойдем?

Вместе они обогнули здание дома номер тринадцать по Смоленской площади. Прошли вниз вдоль Садового кольца и через высокую арку проникли во двор. За ними, точно медведь на поводке, следовал верный Жора.

Здесь в тенистом дворике располагалось компьютерное кафе «Терра-Фима», один из Фиминых гениальных проектов. Кафе начинало работать вечером и сейчас пустовало. Бизнесмен достал из кармана ключи и открыл обитую металлом дверь, оформленную в виде люка звездолета. Внутри также превалировала космическая тематика. Коля как мог описал приятелю московский космопорт, который видел в будущем, и заведение Фимы выиграло Гран-при среди клубов за оригинальный дизайн.

Яркий свет зажигать не стали. Так и сидели в полумраке за длинным пустым столом, точно Дарт Вейдер на «Звезде смерти».

— In nomine futurum! — громко сказал Коля.

— Futurum est! — хором отозвались ребята.

Клясться на латыни придумал, конечно, Фима, а Юля предложила слова. Но говорить все же выпало Коле как единственному свидетелю будущего.

— Класс! Мурашки по коже. Я, честно говоря, уже не ждал, что позовешь, — вздохнул бизнесмен. Общество Хранителей будущего решили организовать почти сразу после событий с миелофоном. Фима хотел устроить тайный орден по принципу иезуитов, но умный Сулима сказал, что они плохо кончили. Сначала в Обществе состоял почти весь шестой «В» и еще несколько ребят из параллельных классов. Каждый месяц они собирались в школьном дворе. Члены Общества отчитывались за проделанную работу по приближению светлого будущего. В конце собрания Коля немного рассказывал о чудесах, которые видел по ту сторону времени, или читал стихи.

На далекой звезде, на ВенереНебо пламенней и светозарней,На Венере, ах, на ВенереБродят между хвощей динозавры…

Однако со временем мероприятие утратило новизну. К тому времени как Коля стал настоящим агентом, в Обществе их осталось трое. О том, что «прекрасное далеко» вновь обратилось к друзьям в двадцатый век, Коля рассказал только Фиме и Юле.

— Ну что там потомки? — Фима заерзал на стуле. — Нужна помощь? Говори. Не томи.

— Тут вот какое дело, — медленно заговорил Коля, — два месяца назад просыпаюсь я среди ночи, а дверь открыта.

— Какая дверь?

— Та самая дверь. И свет неяркий, тусклый. Обычно там белым-бело, в комнате. Ну, я и зашел.

— Что? Опять?! — просипел Фима голосом мультяшного волка.

— Да нет. Я только заглянул. Мало ли… поломка или еще что. Все было, как и тогда. Пустое помещение, в середине — машина. Я к ней подошел. Смотрю — на приборном щитке бумажка, — Коля положил на стол сложенный вдвое листок. Фима развернул бумагу, снял с пояса пейджер и при его свете прочитал послание.