Дочь Ленина. Взгляд на историю… (сборник) - Эдвард Радзинский

Действие третье – Плач Казота

КАЗОТ. Они уже пошли – часы революции. Волшебные часы, где минута равна веку. Лавина событий. Но тонущая королевская власть продолжит жить в прежнем неторопливом течении времени. И бедный король не сможет понять, куда исчезло его преданное дворянство, где они – верные вчера солдаты. Он не знает, что все уже волшебно переменилось, ибо за день Революции проходит столетие… Однако глух и слеп не только несчастный король. Слепы и они – наши просвещенные философы, вольнолюбивые аристократы. Ведь народ, который они освободили сегодня, уже завтра возненавидит освободителей. Торопливые часы мчат к невиданной крови. Начнут рушиться авторитеты опыта, таланта, происхождения. На вершины поднимутся исполины, которые при падении окажутся карликами. И топор нависнет над всеми… Горе тебе, Сион! Горе и мне!

По команде Режиссера М. танцевальная зала поднимается и становится эшафотом. Преображается и карета. Верх ее улетает к колосникам, и карета оказывается телегой палача.

В Национальном собрании.

Председательствует депутат Верньо.

ВЕРНЬО. Слово депутату доктору Гильотену.

ГИЛЬОТЕН. Граждане депутаты! Поступило обращение к депутатам от палача города Парижа Шарля Сансона. Предлагаю заслушать этого достойного человека. (Сансону.) У вас три минуты.

САНСОН. Граждане депутаты! Как известно, палачи казнят преступников, приговоренных законом. Однако откуда взялся этот позорный предрассудок – что мы, берущие на себя исполнение закона, считаемся гражданами второго сорта?!

ГОРЗА. Это справедливо! Каждый человек должен испытывать содрогание при виде палача, многократно лишавшего жизни своих ближних. Это основано на понятиях гуманизма.

САНСОН. Решительно возражаю! Палач – одна из самых гуманных профессий. Кто ободрит идущего на смерть? Палач. Кто старается причинить ему как можно меньше страданий? Палач! И если вы, господин Горза, не дай Бог, очутитесь на эшафоте… клянусь, вы оцените мою заботливость.

Смех в зале. Хохочет и Горза.

САНСОН. А ведь смеялся-то он зря…

ВЕРНЬО. Слово депутату Робеспьеру.

РОБЕСПЬЕР. Я не любитель длинных речей. Скажу коротко. Гражданин Сансон прав. Но, покончив с неравенством служителей эшафота, мы должны покончить и с неравенством на эшафоте… Как известно, головы рубят только дворянам. Простым людям суждено качаться на виселице. Защитим же равенство, граждане! Рубить головы следует всем!

САНСОН. Я в ужасе следил за тем, как они голосовали. Рубить голову всем! Сколько работы прибавится! И мне с ней попросту не справиться… После заседания я бросился к доктору Гильотену, этому замечательному человеку, так радеющему о нас – палачах.

Сансон и Гильотен.

ГИЛЬОТЕН. Вы хотите предложить виселицу для всех?

САНСОН. Нет-нет! Трупы повешенных портят нравы – преступники подолгу висят на потеху толпе. (Вздыхает.) Нет, доктор, отсечение головы – самый передовой способ казни.

ГИЛЬОТЕН. И как прекрасно, что, благодаря революции, этим передовым способом теперь смогут воспользоваться все!

САНСОН. Но сколько может быть таких казней? (О, если бы я мог тогда представить!) И какой поистине железной должна быть рука палача… Ведь если осужденных будет слишком много, устанет рука, и казнь обратится в страшные мучения…

ГИЛЬОТЕН. Мне нравится, что вы заботитесь о высоком качестве своей работы… Значит, следует найти механизм, который действовал бы вместо руки человека!

САНСОН. Браво! Именно!

ГИЛЬОТЕН (с упоением). Конечно! Нужна машина! Мы обратимся к нашим ученым. В век Революции передовая нация должна казнить передовым способом!

САНСОН. Браво!

ГИЛЬОТЕН. Механизируем вашу работу! С наслаждением общаюсь с вами! Нечасто встретишь такого думающего палача.

САНСОН. Все – для блага Отечества, гражданин… И у меня уже есть на примете один изобретатель.

САНСОН. Вечером ко мне пришел Шмидт – немец, настройщик пианино, один из тех двух-трех людей, друживших со мной в те годы.

Дом палача Сансона. Входит Шмидт.

САНСОН. Воскресными вечерами мы с ним играем дуэтом – он на клавесине, я на виолончели. И моя жена Мари – у нее отличный голос – поет… Да, наконец, я женился. С возрастом страсти улеглись, и дочь палача из Марселя дала мне тихое семейное счастье… Шмидт – прекрасный механик, и я поведал ему о своих затруднениях.

Шмидт и Сансон играют арию Орфея. Мари, Шмидт и Сансон вместе нежным хором поют: «Потерял я Эвредику, Эвредики больше нет…»

ШМИДТ. Надо, чтобы твоя приводила человека в горизонтальное положение… Она самая удобная для любого механизма… (Все втроем продолжают петь: «Потерял я Эвредику, Эвредики больше нет… Больше нет!») Жди моя до воскресенья… Моя будет думать.

САНСОН. И чудо! Уже в следующее воскресенье Шмидт придумал. Я позвал Гильотена. В то воскресенье у нас как всегда проходил музыкальный вечер…

Сансон, Шмидт, Гильотен и Мари – жена Сансона.

Мари поет: «Потерял я Эвредику, Эвредики больше нет… Больше нет!»

САНСОН. Гражданин Шмидт изучил все способы, применявшиеся прежде. Сохранились две немецкие гравюры Луки Кранахского и одна итальянская – Ахила Бончи, рисующие механические способы казни. (Разворачивает чертеж.)

ШМИДТ. Но моя сделала сама. Ставь два столба, и между ними висит лезвие. Она двигается между столбами.

САНСОН. Осужденный при этом лежит на животе, привязанный к доске.

ГИЛЬОТЕН. Прекрасно! Использует право на последний отдых… К тому же это не только поза отдыха – это поза любви, если хотите… Это важно для наших депутатов-гуманистов.

ВСЕ (поют). «Потерял я Эвредику… Эвредики больше нет…»

ШМИДТ. Она… осужденный кладется на доску точно под лезвие. Лезвия опускается и поднимается при помощи рычага. Раз (радостно) – и лезвия летит прямо на шею.

САНСОН (поясняя). Дернул веревку – и уже лезвие скользит между двух перекладин и точно падает на шею осужденного. Как это облегчит наш нелегкий, вековой труд!

ГИЛЬОТЕН. Браво! Браво! (Все по очереди целуют Шмидта.) Сегодня счастливейший день моей жизни!

ВСЕ (поют хором страстно). «Потерял я Эвредику… Эвредики больше нет».

ШМИДТ. Но мой не хочет вмешивать себя в этот штук. Не надо говорить про мой.

САНСОН. Я предлагаю назвать этот… не побоюсь слова «великий»… великий механизм в честь главного энтузиаста – доктора Гильотена!

ВСЕ (хором). Гильотина!

ГИЛЬОТЕН (прослезившись). Благодарю вас за доверие, друзья мои…

САНСОН. Однако в Национальном Собрании потребовали медицинского заключения. Первый медик Франции – лейб-медик короля месье Луи Дерю находился в Версале. И я отправился к нему… Как изменился великий дворец! Я шел по пустым великолепным залам… Несколько слуг с жалкими, испуганными лицами, увидев меня, тут же попрятались… Пока я ждал приема, слышался грохот колес по булыжнику. Это уезжали кареты. Вчерашние вельможи – «наши», как их звала Мария-Антуанетта, спешили покинуть опасный дворец и своих владык.

ЛЕЙБ-МЕДИК. Здравствуйте, месье Сансон.

На столе, покрытом зеленым бархатом, Сансон раскладывает чертеж.

Потом на доске, висящей на стене, мелом чертит топор гильотины – в форме полумесяца.

ЛЕЙБ-МЕДИК. Его Величество, конечно же, заинтересовался подобной переменой в исполнении наказаний…

САНСОН. Безвластный король номинально оставался главой нации. К тому же, король… обожал слесарничать!

Входит король в черном камзоле. Нарочито не замечая Сансона, он рассматривает на доске рисунок топора.

КОРОЛЬ. М-да. (После паузы доктору Луи.) Что думаете вы?

ЛЕЙБ-МЕДИК. Мне кажется, это весьма удобно…

КОРОЛЬ. Удобно… (Усмехается.) Очень удобно… М-да… Но уместен ли тут такой изгиб? Я говорю о форме лезвия. (Подходит к доске.) Лезвие подобной формы придется впору не каждой шее. Для одной оно будет чересчур велико… В то время как толстую шею ваше лезвие даже не охватит…

САНСОН. И тут я инстинктивно взглянул на его шею, которая была хорошо видна из-под тоненьких кружевных воротничков. Шея короля явно превышала размер, заданный Шмидтом лезвию гильотины…

КОРОЛЬ. Я уверен, что куда правильней… вот так!.. (Король заменяет полукруг лезвия одной косой линией. По-прежнему не оборачиваясь, стараясь не глядеть на Сансона, обращается к лейб-медику.) Видимо, это тот человек? Спросите его мнение о моем предложении…

САНСОН. Думаю, замечание Вашего Величества превосходно. (На лице короля появляется довольная улыбка)… Я, было, откланялся, но уехать мне не удалось…

Играют тревогу.

Вбегает командир швейцарских гвардейцев.

КОМАНДИР. Ваше Величество! Голодные женщины… Они вооружены… Подходят к ограде дворца!

САНСОН. Сразу после Революции всё начало куда-то исчезать. Исчез и хлеб в Париже… Как я узнал, уже вернувшись, чья-то рука… думаю, в перстнях, ведь в заговоре участвовал герцог Орлеанский… ударила в барабан. И шесть тысяч «библейских Юдифей», шесть тысяч голодных женщин пошли на Версаль. В тот день с утра шел ледяной дождь. Они шли ко дворцу, задрав юбки и покрыв ими голову. Шесть тысяч дам с задранными юбками! Это был галантный поход!