Чудо в перьях (сборник) - Галина Артемьева

Что я после этого сделал? Окна теперь не откроешь. Стекла пуленепробиваемые. Решетки видел? Потом: ни одного источника огня – ни спичек, ни зажигалок, плита на кухне отключена, нет электроприборов. Теперь если только трением огонь добывать будет, как пещерные люди.

Дубль два. Вообще проще некуда, но надо ж сообразить! Звонит по телефону спасателям: помогите, родители ушли, дверь заперли, я куда-то ключи потеряла, а мне срочно к врачу, угроза выкидыша. На раз-два-три приезжают спасатели, кричат из-за двери: «Паспорт со здешней пропиской показать сможешь?» «Конечно!» Они за работу. Бригада «Умелые руки». Пожарные не смогли, а эти и пяти минут не трудились. Путь открыт. Паспорт с пропиской посмотрели. Теперь, говорят, плати за вызов. У нас такие вызовы – по дверям – платные, мы предупреждали! А денег-то и нету! Она за живот: выкидыш, мол, выкидыш. Но тут стальные орлы попались: плати, и все тут. Пока слово за слово, соседка по этажу из магазина вернулась. Дала им мой телефон, я примчался… Дальше все как с пожарными. Телефонов больше в квартире нет, обратил внимание?

Замки пришлось менять. И вот когда меняли, она то ли слепки с новых ключей сделала, то ли что. Рабочему не до того, и я не углядел. Психолог мне объясняет: «Ей нужно общение, участие человеческое. Она не столько к наркотикам сейчас сбегает, сколько из-за тюрьмы». Но из тюрьмы я ее выпустить не могу, потому что любое человеческое участие к ней кончится одним – очередной дозой. Все же дал ей со своего сотового кое-кому из друзей позвонить. Пусть приходят, когда я здесь. У нее в школе нормальные вроде были ребята. Училась легко, отличница. В кино в двенадцать лет сняли в главной роли. Три языка знала. Китайскую спецшколу окончила – есть такая в Москве – не знал? Это я все думал: пусть из девочки получится человек мира. Пусть понимает и Запад, и Восток. Теперь много она понимает! По-русски двух слов связать не может! Так вот стали к ней друзья иногда забегать. Я их, конечно, шмонал. Кому это понравится! У меня другого выхода нет, а им-то что за дело. У них униженное самолюбие. Сошли визиты на нет. Я и не догадывался, что ключики запасные у кого-то уже заимелись. Только сегодня утром, когда тебя обнаружил, сообразил. Двери опять поменял целиком. Ее в запертой комнате держал во избежание новых изобретений. Матери говорю, что доченька поправляется, беременность протекает отлично. Та верит, оживает.

…Зачирикал мобильник.

–  Медсестра подъехала. Сейчас процедуры начнутся, а мы с тобой договорим, – пояснил Никин отец, направляясь к дверям.

Игорь кивнул девушке, казавшейся абсолютно безучастной за все время отцовского монолога. Однако до прихода отца они почти нормально общались, в меру ее возможностей.

–  Ты как? – спросил из интереса, чтобы проверить, не спит ли она с открытыми глазами.

–  Уколы сейчас, – выговорила она. Как пожаловалась.

Надо же! Уколов боится! Столько сама кололась, а тут трусит! Не убитая до конца, значит. Отец ее от затравленности семейными делами уже ничего не видит. А зря. Надо ему сказать. Может, обрадуется. Хороший мужик. Несчастный. Везет же людям с отцами… Ему бы такого…

–  Такие дела, брат. Ну, пошли пожуем что-нибудь. Мы вам не нужны?

–  Справимся, Никита Андреевич. – Медсестра привычно готовила капельницу.

–  Может быть, я пойду уже? – попросился Игорь.

–  Нет. Главное впереди.

Они сидели на кухне за огромным стеклянным столом. Из-за медицинского запаха, привнесенного медсестрой, все казалось похожим на жутковатую больницу в отсеке космического корабля. Холодная пища. Наружу не выйдешь. Внешняя среда смертельна.

–  Хочу предложить тебе работу. После небольшой проверки, конечно.

Ух ты! Сейчас телохранителем назначит. Неплохо бы. Только что ж это «Он» до сих пор до этого не додумался?… Будет с чем к Тоше вернуться, все к лучшему оборачивается, даже скандал этот позорный.

–  Очень высокооплачиваемая работа. Очень. Суть вот в чем. Я давно мог нанять ей охранника. Но знаю ее хитрость. Она на другой же день сбежит. Или ключи у сонного сопрет, или его охмурит, и сбегут вместе. Я ни на кого положиться не могу, кроме как на себя самого. А я сейчас нужен жене, в больнице. Раз там есть шанс, я должен его на тысячу процентов использовать. Эту, здесь, спасет не сторожевой пес, ее муж спасти может. Законный супруг, со всеми юридическими и церковными правами. Ты верующий?

–  Не знаю, – оторопел Игорь.

–  Крещеный?

–  Да.

–  Хорошо. Тогда вот что: ты на ней женишься. Повенчают вас. Ты будешь отцом ребенка. Если после родов сбежит – ты не в ответе. Только за ребенка – как отец. Это и будет твоя работа. Стоп! Сейчас ничего пока не говори. Изложу условия, потом здесь и теперь обдумаешь, примешь мое предложение – закрутится дело; нет – свободен, прощай. Работа тяжелая, измотаешься. Что будешь иметь? Однокомнатная в Москве – это в любом случае останется при тебе. Пойдешь учиться, глава семьи себя уважать должен. В мед не раздумал?

–  Не поступлю. Забыл все, – ошеломленно вовлекся в фантастические планы Игорь.

–  Поступишь. Поможем. Диплом при любом раскладе – твой. И регулярный заработок: на эти деньги будешь содержать семью. Деньгами не обижу, не в них проблема. Рай обещаю, а? Но это не рай. Ты лишаешься свободы. Как она. Твое время – в институте. Туда и обратно отвозит мой шофер. Здесь встречаю я, потом ты с ней. Без связи с внешним миром. Пока не появится ребенок. А там – по ходу дела. Сиди, думай. Если да, сестра проведет все анализы. Моя на сегодняшний день абсолютно чиста.

3

Таким несчастным Игорь еще никогда не был. Что он мог решить? В голове трепыхались заветные слова – «не знаю… не знаю…». Все! Хватит! Все ты знаешь. Помнишь, как в один бездомный московский вечер, еще до Тоши, бродил по бульварам, мечтая найти чемоданчик с миллионом? Или хотя бы туго набитый кошелек? Сколько раз в кино видел эти чемоданчики! Дуракам они всегда в руки попадают по воле слепого случая. Открывает лениво, думает, там пара грязных носков и яблоко подгнившее, стыренное где-то по бедности, а там – уя! – пачечки, пачечки, пачечки зелененькие. И эти козлы-киногерои, как водится, их еще и теряют, чтобы зрителю нервы пощекотать. Что ты тогда думал? Вот бы мне! Я бы! Я бы! Я бы – сразу – хвать! И спрятался бы от всех. Год бы тихо сидел, не рыпался. Хлеб сухой жрал бы, водой запивал. Последний нищий. Неприметный. А по-о-отом, по-о-о-отихонечку, в незаметненьком мешочке все миллиончики в другое место перевез, перепрятал и тут уж зажил по-человечески…

…Как ходил, судьбу молил послать хоть что-нибудь. И вот сейчас такой шанс. А что с Тошей – разве не был шанс? И учиться пойти она не раз предлагала. Нет, это было не то.

Встретились они на равных. На основе взаимного уважения. Ее действительно было за что уважать, а он представление тянул, пока не сорвался. Эх, почему они с Тошей не поженились! Не было бы сейчас этого жуткого разговора, искушения. Ему и в голову не приходило ей предложить. Если бы он мог разговаривать, как этот мужик! Вот так: «Тоша! Я тебя люблю. Но все мое время в Москве я был абсолютным ничем. Ни влиятельных знакомых, ни денег, ни понимания здешней жизни. Я устал и боялся. Думал только, как на плаву удержаться. Сейчас, с тобой, я хочу попытаться. Давай поженимся. Я все сделаю, чтобы ты была счастлива». Не предлагал. Боялся. Что он мог ей дать? К чему ей это? О ребенке и речи идти не могло: она панически боялась беременности, карьере бы помешало. А так – зачем? Все шло как-то само собой.

Ну, хорошо, женится он на Нике. Интересно, она сама понимает, что ее замуж выдают, или действительно безголовая? Женится, будет за ней смотреть, как сторож, дотянет до рождения ребенка. Времени тянуть – всего ничего, месяца четыре. За ребенком потом ходить – мать поможет, ей про брачные условия знать ни к чему, за своим внуком разве не приглядит. Стоит потерпеть, стоит. А Тоша… Пусть я для нее умер. Попал той ночью пьяный под машину. В морге лежит неопознанный труп… Она, бедная, мечется сейчас, ищет… Все равно… Решено.

Голова раскалывалась. Пить хотелось. И спрятаться куда-нибудь в темноту на веки вечные. Чтоб никто не достал.

–  Ты что-нибудь решил?

–  Да. Я согласен.

Узница выслушала отцовскую волю безучастно. Для нее ничего не менялось. Отец дождался, когда посланный по Тошиному адресу шофер вернулся с Игоревым паспортом и объемной дорожной сумкой, тут же детально обысканной. Игорь спокойно смотрел, как его вещи, уложенные Тошей, вываливают одну за другой прямо на пол. Удивлялся отстраненно, как много набралось шмоток за прошлую жизнь. Оставшись наконец один (Нику можно было не принимать во внимание), он лег и прислушался к тишине. Тоши больше нет. Интересно, она пожитки заранее уложила сразу после его пьяной выходки или уже при шофере? Теперь не узнаешь. Хоть бы какую-то записочку написала, упрекнула, прокляла. Так легче было бы расстаться. Он тупо перелистывал свои книги, не понимая, как он когда-то мог их читать, удивляясь себе прежнему. Сутки-двое – и нет человека. Того человека больше нет.