С. Х. В. А. Т. К. А. - Андрей Левицкий

— Четыреста, значит. — Лохматый, скривив губы, плюнул в траву под ноги Растафарыча.

— Наш промысел себе забрал! — поддакнула Вояка. — Гад волосатый, из-за тебя мы…

— А, так это НИИЧАЗ ваш бизнес порушил? — догадался наконец Тимур. — Институт в этой части Зоны все под себя подмял, да?

— Да! — Вояка дернулась, но Тимур держал крепко. — НИИЧАЗу, блин, не выгодно, чтоб свободные сталкеры в этом районе шлялись… А этот гад патлатый теперь сам людей в Зону провозит, да еще всего за четыреста!

Выстрелы у канавы звучали совсем редко, но не смолкали. Лохматый напряженно думал, разглядывая Раста-фрыча с Тимуром, а Вояка разорялась:

— От послала Зона работку! А чё еще делать, а, Шульга? Теперь мы народные мстители — грабим машины НИИЧАЗа да на базы их нападаем, на экспедиции… У них уже две базы в этом районе. А мы как Робины, мать их, Гуды…

— Кто машину защищает? — перебил Лохматый, и Вояка сразу замолкла. — У канавы Барыга с Капланом. Вы двое — здесь, а кто там?

— Да, кто машину защищает? — спросила Вояка. — Кто там в наших пацанов палит?

— Владлен и Гнедиш, — ответил Растафарыч. — Охранники институтские.

— А, ну это фигня, — решила Вояка.

Тимур добавил:

— И еще Филин с Жердем и Огоньком. Вояка вздрогнула, переглянулась с Лохматым.

— Ты чё врешь? — подозрительно спросил тот, вжимая ствол в висок Растафарыча, который от страха уже вспотел весь до кончиков дредов. — Что Филин со своими в автобусе институтском делать будет?

Продолжая сжимать шею Вояки и не опуская нацеленного в грудь Лохматого пистолета, Тимур пожал плечами:

— Не знаю. Меня здесь давно не было, это тебе лучше знать, как они в тот автобус попали.

— Погоди, Лохматенький! — закричала вдруг Вояка. — А ведь слыхала я… краем уха в «Берлоге» слыхала, что Филин теперь вроде под НИИЧАЗом ходит!

— Угу, — протянул Лохматый и снова задумался. Потом тряхнул головой, удерживая берданку одной рукой, другую запустил в бороду, выудил из нее какую-то щепку, оглядел, сунул в зубы и принялся жевать, как спичку. — Так, надо отзывать парней. С Филином связываться не резон. — Он опустил берданку. — Шульга, ствол к земле. Мы уходим.

Когда дульный срез перестал вжиматься в висок, Рас-тафарыч, пошатнувшись, снова схватился за воротник и попятился, путаясь ногами в высокой траве.

— Шульга, отпусти ты меня уже! — взмолилась Вояка. — Чё пристроился сзади, как голубок? Нам валить пора, там же Филин, не слыхал, что тебе сказано?

Не спуская с Лохматого настороженного взгляда, Тимур отпустил ее. Вояка, потирая шею, сразу отпрыгнула, а Лохматый зажал берданку под мышкой, сунул два пальца в рот и свистнул: длинно, переливчато, громко.

— Почему же вы тикаете оттуда? — спросил он, когда почти сразу после свиста выстрелы у канавы смолкли.

— Филин не знал, что я в автобусе прячусь, — пояснил Тимур, убирая пистолет в кобуру. — Он за мной охотится вообще-то. И Растафарыча он пришьет, если узнает, что тот такого пассажира вез…

— Из-за долга Стаса, что ли? — подала голос Вояка. — Лохматенький, так что, здесь их дожидаться будем?

— Что ты про Стаса знаешь? — спросил Тимур.

— Да только то, что он Филину должен. Бородатый сталкер покачал головой:

— Здесь не будем ждать, к каналу идем. А вы, — он посмотрел на Растафарыча, на Тимура, которому его взгляд совсем не понравился, — пошли с нами, что ли. Все равно вам деваться вроде как некуда.

* * *

Филин прятался за дубом и выцеливал смутно различимую фигуру на другой стороне просеки, когда раздался шелест травы и рядом возникли подручные.

— Не нашли их, — выдохнул Жердь, у которого от ползания снова разболелась рана. — Как в Зону канули.

Вожак, так и не выстрелив, повернулся. Жердь, прижав руки к ребрам, улегся в высокой траве, Огонек присел за дубом на корточки, низко опустив голову.

— Упустили, олухи позорные, — сказал Филин.

— Они зигзагами там, — пояснил Огонек. — Это ж Шульга, он понимает, как от погони уйти.

В кустах на другой стороне просеки щелкнули три выстрела, две пули впились в дуб, третья пролетела прямо над большим хрящеватым носом лежащего навзничь Жердя, и тот зажмурился.

Издалека донесся длинный переливчатый свист. Выстрелы смолкли. Некоторое время бандиты прислушивались, потом Филин сказал Огоньку:

— Проверь, что там. Чё-то я никого больше не вижу… Жердь перевернулся на бок, расстегнул рубаху и стал осматривать сбившуюся повязку, сквозь которую проступило пятно крови. Огонек снял сумку с ремня, улегся и пополз в обход дуба. Положив руку с пистолетом в развилку между толстыми сучьями, Филин прикрывал его. Солнце садилось, желтые столбы, в которых кружились пылинки и всякая мелкая лесная сволочь, наискось рассекали воздух, начинаясь между кронами и упираясь в засыпанную палой листвой, поросшую травой и мелким кустарником землю. Среди этих столбов и в накрытых тенями участках ничто не шевелилось — нападающие растворились в тихом пятнистом сумраке.

Подул ветерок, зашелестела трава. Жердь, дернувшись, схватился за пистолет.

Из-за дуба показался Огонек, опустился на корточки, привалившись к стволу.

— Нет никого. Трава примята, ветки обломаны. Следы к каналу идут, кажись. И кровь на земле в одном месте. Еще гильзы.

Филин убрал руку с пистолетом из развилки и выпрямился. Жердь сел, потирая поясницу. Со стороны канавы с машиной донеслись шаги, и они повернулись туда. Между деревьями показались Шрам с оклемавшимся Лысым. Они достали из автобуса свои рюкзаки, на ремнях висели кобуры с какими-то импортными пистолетами, а подмышками — «узи». Голова Лысого была замотана бинтом.

— Вы нас бросили, — обвинил Шрам, останавливаясь перед бандитами. Голос его был по-прежнему ровным и сухим, лицо — спокойным, но взгляд настороженный.

Филин, сунув пистолет под мышку, всплеснул руками:

— Да ни в жизнь! Ты чё говоришь, служивый?

— Вы оставили нас в канаве, а сами разошлись в разные стороны, не сказав, куда идете, — добавил Лысый с угрозой.

— Шеф ваш сказал: вы опытные, до полевых условий охочи, — возразил Филин.

Жердь с Огоньком исподтишка наблюдали за вожаком и тихо веселились. Они знали эти интонации: Филин издевался.

— Я ж видел, тебе, служивый, «жарка» кумпол опалила. Ты теперь у нас опаленный Зоной. Первое крещение прошел. Ну и отошли мы, чтоб не мешать твоему боевому товарищу медицинскую помощь оказывать. Знал ведь я, что вы нас догоните, вот, остановился даже подождать… Хотел бы кинуть вас — так не стал бы под дубом этим загорать, а? — Он окинул институтских охранников с виду серьезным и вежливым, а на деле насмешливым и издевательским взглядом.

Лысый со Шрамом переглянулись, не зная, как реагировать. Филин заключил:

— Ладно, кто б на тачку ни напал, ушли они теперь. И Шульгу уже не нагнать, так что топаем быстрее в наш схрон. В Логове его перехватим, никуда не денется.

* * *

Канал — кривые бетонные скосы в трещинах и выбоинах, грязная зеленая вода, быстрое течение, сломанные ветки, трупы мелких мутантов и омуты. К нему сходились несколько каналов поменьше, а также трубы старой дренажной системы.

Большое круглое отверстие одной из них темнело в том месте, куда Лохматый с Воякой вывели Тимура и Рас-тафарыча.

Мутная жижа плескалась под бетонным сводом, на ней покачивался небольшой плот. Пять бревен, настил из досок, прибитые к ним ящики. На плоту лежала пара весел и шест, в задней части стоял бочонок с водой.

Когда один за другим перебрались на плот, Растафа-рыч, показав на бочонок, спросил:

— Пить ее можно?

— Хлебай, — разрешил Лохматый, и Вояка добавила:

— Это дождевая.

Взявшись за края бочонка, Растафарыч сунул в него голову. Пока сталкеры отвязывали веревку от торчащей из бетона арматуры, Тимур осмотрелся. Снял рюкзак, положил возле ящиков и прошелся по плоту.

Погрузив шест в воду, Вояка оттолкнулась от нижней части трубы. Вода достигала примерно ее середины, они могли стоять, выпрямившись в полный рост и не задевая макушками бетон.

Когда Вояка вывела плот в канал, течение подхватило его, и девушка крикнула:

— Эй, закрепитесь!

Лохматый копался в одном из ящиков, Растафарыч все еще мокнул в бочонке, и Тимур схватил веревку, до того наброшенную на арматуру. Кинул петлю на торчащий из бетона железный крюк, затянул скользящий узел. Течение сразу прижало плот к склону канала.

Вояка опустила шест. Вверху показались две головы, Тимур взялся за пистолет, но Лохматый буркнул: «Спокуха, Шульга», — и махнул рукой.

Плот качался на мелких волнах. Барыга и сильно хромающий Каплан спустились по склону. Правое бедро Каплана перетягивал жгут. У него была берданка, как у Лохматого, а Барыга держал охотничий дробовик с перемотанным изолентой стволом. Бригада выглядела не слишком презентабельно: одежда старая, потертая, порванная и не однажды зашитая, стволы плохонькие, сна-ряги особой на плоту не видать. Даже тэтэшник Тимура в сравнении с берданками и дробовиком выглядел нехилым стволом. Да и взгляды, которые Лохматый иногда бросал на его рюкзак, а Вояка, оба ботинка которой (это выяснилось, когда уже на плоту девушка наконец обулась) просили каши, — на обувку… Нехорошие это были взгляды, настораживающие.