Меч в терновом венце - Николай Туроверов

«Уже никто чудес не просит…»

Уже никто чудес не просит,И больше нет на свете слез.А смерть все так же мерно коситСвой нескончаемый покос.И вот за звонкою косоюПочти в беспамятстве, в бредуДотла сожженной полосоюЯ, зачарованный, иду.Гляжу на грозное движеньеКосы в испытанной руке,На странный взмах и на паденьеЛюдей совсем невдалеке.Но нет в душе тоски и страха,И вижу я: из пустоты,Из кровью залитого прахаРастет трава, цветут цветы.И лес весенний зеленеет,И льется дождик на поля,И с каждым часом хорошеетИспепеленная земля.И смерти нет… А за косоюИдет мой пращур и поет,И загорелою рукоюМеня манит, меня зовет.

БАБЬЕ ЛЕТО

Стали дни прозрачнее и суше,Осыпаться начинает сад,Пожелтели розовые груши,Золотые яблоки висят.От плодов, от солнечного света,На душе спокойней и ясней,И сюда теперь приходит летоИз своих пустеющих полей.Там летят по ветру паутины,Все хлеба уже давно в снопах.Бабье лето! Первые морщины,Первые седины на висках.

ПЕЧАЛЬНОЕ ВИНО

1

Не с животворящим и веселым,Дружным с нежностью, с любовью, со стихом,А с тяжелым, непробудным, новым,Уводящим к гибели вином.Без раскаяний, без веры, без возврата,Без тебя — наедине с собой,Я уже не вспомню, чем когда-тоБыл мне этот перстень золотой.Все как есть на свете забываю,Сам себя не узнаю в лицо.Если крест нательный пропиваю,Что мне обручальное кольцо!И напрасно ты в своей тревоге,В жалости, в смятении, в тоскеВстанешь предо мною на порогеПризрачным виденьем в кабаке.

2

Жалей других, но не жалей себя!И вот, с ненужными, случайными, чужимиЯ пью вино, безжалостно губяТвое неповторяемое имя,Моя неразрешенная любовь.Уже без вдохновений, по привычке,В нестройном хоре праздных голосовУчаствую в унылой перекличке.А ты молчишь. А я опять в бредуСтремлюсь к тебе вслепую, как лунатик,Как акробат испытанный иду,Качаясь на протянутом канате.А ты все ждешь — ужели не сорвусьЯ с этой проволоки железной.Какой простор, какой простор и грустьВ моей свободе бесполезной!

«За твое тревожное молчанье…»

За твое тревожное молчанье,За биенье сердца моего,За внезапное короткое свиданье,На котором не случилось ничего,За подсказанное вновь стихотворенье(В нем тебя опять не назову),За такую нежность сновиденья,О которой не расскажешь наяву,За печаль, за тайное участье,За любовь — отвечу я потом.Но сегодня сокровенно счастье,Как ручей, еще сокрытый льдом.

«О чем грустить, по ком скучать…»

О чем грустить, по ком скучать!В рассветной мгле стоят опушки,О многолетии кричатНеугомонные кукушки,И вторит им весенний хор,Разноголосый щебет птичий.Ах, мне весна с недавних порНужна, как поцелуй девичий.И вот мы с ней идем вдвоем,Куда — еще не знаем сами,Я — с подорожным костылем,Она — с апрельскими цветами.Плывут над нами облака,К плечу припал попутный ветер,Светла дорога и легка,И жить легко на этом свете.А ночью мир по-Божьи прост,Деревня молится о хлебе…В моем окне так много звезд,Как будто я уже на небе.

«И будет дождь — веселый, молодой…»

И будет дождь — веселый, молодой,В листву дерев ударивший, как в бубен,Широкий дождь, прошедший полосойОт Маныча до самых ЛубенИ опочивший там последнею слезой…Вот так бы мне, весь мир благословляя,Погибнуть где-то там, где над землейВ дожде поднялась арка золотая.

ОКТЯБРЬ

Был поздний час. И ты уже спала,А я все медлил у твоей калитки.Стоял октябрь. И ночь длинна была,И лунный свет — стеклянный, полужидкийСтекал по кровле и струился по шоссе.Оно теперь казалось мне рекою,И плыл весь мир, и люди плыли всеК безмолвию, к забвению, к покою.Все глубже сон. Все холоднее кровь.Не знаю, что теперь тебе приснится.А мир плывет, и с ним моя любовь,Чтоб больше никогда не повториться.

«И снится мне: тропой опасной…»

И снится мне: тропой опаснойИдем с тобою мы в горах.И ночь вокруг, но месяц ясныйСияет в темных небесах.Над нами горный снег белеет,А ночь все глуше и синей,И полуночный ветер веетНад первой юностью твоей.И снится мне: я стал моложеИ про любовь тебе пою,Как никогда не пел и позжеУж никогда не запою.

«Посмотри: над присмиревшей степью..»

Посмотри: над присмиревшей степью,Над грозою отшумевшей, над тобойРадуга изогнутою цепьюПоднялась средь пыли дождевой.Посмотри, не пропусти мгновенье,Как сияет радужная цепь.Это с небом ищет примиреньяБурей растревоженная степь.

«Ты жаждешь ясности. Откуда…»

Ты жаждешь ясности. ОткудаМне взять ее в холодной мгле?Ты ищешь ясности, как чуда,На затуманенной земле.Ты мнишь ее посланцем тайным,Во тьме сияющим мечом,Все озарившим, но случайнымИз туч прорвавшимся лучом.Господним голосом из рая,Поэтом, славящим любовь,Когда средь мертвых слов живаяЗвучит строка его стихов.Блистаньем звезд в полночном небе,Теплом спасительных огней,Молитвой о насущном хлебеВсех обездоленных людей…Ты жаждешь ясности. ОткудаМне взять ее в холодной мгле?Я сам ее ищу, как чудаНа затуманенной земле.

«Лед вокруг давным-давно не сколот…»

Лед вокруг давным-давно не сколот,От морозов затуманился восток,Но страшнее, чем полярный холодСердца равнодушный холодок.Никого, подруга дорогая,Никого, умеющих помочь.Только муза! Музыка такая,Без которой жить уже невмочь.

«О годах медленного ига…»

О годах медленного ига,О днях бездомной пустотыТвердит пророческая книга,Но ветер вещие листы,Как листья легкие, листает.(О, что ему века веков!)И ясный вечер догораетНад морем зреющих хлебов.Не из кладбищенской пустыни,Загробной местию дыша,Идет сюда в вечерней синиТвоя нетленная душа.И за туманными чертамиТебя нетрудно угадать:Всегда, всегда была ты с намиНеумирающая мать.Мы слышим твой знакомый голос,Ты нас опять зовешь в тоскеИ мирный знак, созревший колос,Несешь в протянутой руке.

«Не георгиевский, а нательный крест…»

Священнику Николаю Иванову

Не георгиевский, а нательный крест,Медный, на простом гайтане,Памятью знакомых местНикогда напоминать не перестанет.Но и крест, полученный в бою,Точно друг, и беспокойный, и горячий,Все твердит, что молодость своюЯ не мог бы начинать иначе.

КАЗАК

Ты такой ли, как и прежде, богомольныйВ чужедальней басурманской стороне?Так ли дышишь весело и вольно,Как дышал когда-то на войне?Не боишься голода и стужи,Дружишь с нищетою золотой,С каждым человеком дружишь,Оказавшимся поблизости с тобой.Отдаешь последнюю рубаху,Крест нательный даришь бедняку,Не колеблясь, не жалея — с маху,Как и подобает казаку.Так ли ты пируешь до рассвета,И в любви такой же озорной,Разорительный, разбойный, но при этомНераздельный, целомудренно скупой.

«Умей же, брат мой, без разбора…»