Самое главное приключение - Тэйн Джон

Успешно завершив следующую операцию, они приготовились вернуться на корабль, пока было еще светло.

Кратчайший путь назад пролегал мимо испорченного экземпляра. Глянув на ледяную яму, Лейн привлек внимание Оле к целой груде ярко-зеленой волосоподобной растительности, которая, предположительно, выпала из живота существа. Будучи перегружены инструментами и образцами, они отказались от намерения немедленно присоединить интересное растение к своей коллекции и, неохотно решив отложить это дело до завтра, поспешили сквозь сумерки к лодке.

За ночь температура поднялась на несколько градусов. Это в остальном приятное событие лишило их ожидаемой награды — ибо, вернувшись к яме, они обнаружили, что маслянистая жижа, просачивающаяся сквозь сланец, превратила груду растений в грязно-коричневый суп.

Плакать над сгнившими травами было не к чему, и они сразу же приступили к новой операции, уверенные, что следующее травоядное животное снабдит их тонной такой же зелени.

В этом они обманулись. Лишь несколько недель спустя Лейн понял, какую серьезную ошибку они допустили. В желудках травоядных монстров они обнаружили изобилие зелени, включая тонны особого рода растения, чьи зеленые вайи и масса длинных усиков очень напоминали упущенный ими образец. Но простое сходство далеко от идентичности, что хорошо осознал доктор, когда было слишком поздно. И когда, наконец, пришло знание, партия уже сражалась за свою жизнь с беспощадным врагом. Не будь этой непростительной небрежности со стороны Лейна, исследователи не навлекли бы на себя ужасную войну, к которой они, люди двадцатого века, были совершенно не готовы. Оброненные фрагменты зеленой добычи Оле и Лейна усеивали чистый берег, свежий молодой лед между пляжем и судном и палубы. Если бы Лейн своевременно оценил их взглядом ученого, он бы сразу заметил зловещую разницу между свойствами собранных растений и тех, от которых в силу обстоятельств вынужден был отказаться.

Эта оплошность и ее последствия стали самым суровым научным уроком в жизни Лейна. После той ужасной схватки на льду он не пренебрегал ни малейшей деталью в своих битвах с неизвестным.

«Эдит» достигла устья бухты как раз вовремя. Когда в поле зрения появился вход в бухту, пошел снег, и десять минут спустя устье исчезло за густой серой завесой кружащихся пушистых снежинок. Корабль прокладывал себе путь сквозь утолщающийся паковый лед, осторожно нащупывая дверь в железной стене впереди. Атаковать лед в лоб было невозможно. Каждый ярд пути должен был быть прощупан, иначе удар о барьер мог отправить судно на дно, как кирпич. Ледяные утесы этого бесплодного побережья отвесно обрывались к глубокой воде.

Медленный ход почти полностью заблокировал винт ледяной взвесью. С каждым скрежещущим поворотом винта лицо капитана становилось все белее. Он не испытывал физического страха. Его мучения были чисто душевными: нервы бедного капитана терзала перспектива утраты гипотетической нефти.

Внезапно изматывающий нервы скрежет сделался тише и через пятнадцать минут полностью прекратился.

— Мы в деле, — объявил Андерсон с нескрываемым облегчением. В конце концов, он все же умрет богатым. — Никакого льда, как я и ожидал.

Зондирование не показывало дна. Вулканическая трещина в земной коре, если такова действительно была ее природа, оказалась глубже, чем предполагал капитан. Хотя перед судном маячила непроницаемая серая стена падающего снега, можно было без опасения идти на половинной мощности.

— На протяжении по крайней мере двадцати миль эта штука прямая, как улица, — объяснил капитан, — и мы хотим продвинуться как можно дальше.

Периодические гудки, отражавшиеся от ближайших к судну высоких утесов, помогали контролировать курс и удерживать «Эдит» в отдалении от скал. К рассвету они прошли всего тридцать миль, так как из соображений безопасности сбросили скорость в самые темные предутренние часы. Снег поредел, и облака начали расходиться. Вскоре после девяти часов на солнце ослепительно сверкали лишь мелкие снежинки. Путешественники впервые смогли рассмотреть окружающую местность.

Бухта, в этом месте шириной примерно в четверть мили, шла строго на юг и затем окончательно исчезала в виде зазубренной черной линии на белой пустыне.

На воде не видно было ни крупицы льда. Андерсон приказал одному из матросов набрать ведро воды и измерить температуру. Термометр показал сорок градусов по Фаренгейту[12] — восемь градусов выше нуля, в то время как унылая пустыня, простиравшаяся вокруг под покровом кристаллов сухого снега, была покрыта вечным льдом.

— Что вы об этом думаете, доктор? — спросил капитан.

— Пока ничего. Я просто принимаю это как факт. Какое там течение?

— Около двух миль в час в северном направлении. Пойдем дальше или остановимся здесь и осмотримся?

— Вперед, на всех парах. Насколько нам известно, с первой метелью здесь может все замерзнуть. Кроме того, мне не терпится увидеть, что находится в конце этой длинной улицы.

— Мне тоже. Значит, полный вперед.

В конце концов продвижение судна было заблокировано самым странным образом. Когда шестьдесят с лишним миль почти прямого канала остались позади, температура начала заметно повышаться. Одновременно исследователей встретил густой туман, поднимавшийся с юга. куда они направнялись. Ослепительное солнце и ярко-голубое небо остались только в воспоминаниях. Теперь Андерсон продвигался так медленно, как только было возможно, и все еще шел против течения. Прежняя улица демонстрировала все признаки превращения в кривой переулок, и гудок звучал почти непрерывно. Механик продолжал еле вращать винт и готов был дать задний ход при первом сгущении тумана впереди. Но судно остановила вода, а не скалы.

Внезапный порыв ветра, пронесшийся по каналу трехфутовой волной, заставил «Эдит» закружиться. Полный ход вперед едва удержал ее на месте. Второй порыв принес с собой облака пара. Мгновение спустя корабль начал сотрясаться в обжигающем потопе. Волны, разбивавшиеся о форштевень, обливали палубных матросов кипящей водой.

Оставалось только одно. Отчаянно рискуя, Андерсон развернул корабль в ослепляющих клубах пара и помчался по узкому каналу вместе с потоком, полагаясь на звуковые сигналы, чтобы избежать столкновения со скалами. К полуночи непосредственная опасность миновала. «Эдит» снова находилась там, откуда двинулась вперед на всех парах. Звезды сверкали на жестком черном небе, как кристаллы ледяного огня.

— Обошлось без вареных омаров, — со вздохом сказал капитан. — Даже Оле все еще сырой. Я брошу здесь якорь на ночь. Обзор у вахтенного достаточный, и он сможет предупредить, если начнется что-нибудь неприятное.

— Здесь мы будем в относительной безопасности, — согласился доктор. — Последние клубы тумана остались в сорока милях от нас.

Так оно и оказалось. Однако ночь прошла беспокойно. В три часа утра вахтенный вызвал капитана Андерсона, чтобы тот посмотрел на зрелище, которое беспокоило матроса в течение последних двух часов. Увидев его, Андерсон тотчас выгнал на палубу Оле и всех пассажиров. Вахтенный смотрел прямо перед собой на тяжелую пелену низких черных облаков, нависших над южным горизонтом.

— Не сводите глаз с облаков, — сказал Андерсон.

Едва капитан произнес эти слова, как нижняя сторона облачного покрова вспыхнула ярко-малиновым. Примерно в течение трех минут облачная пелена пульсировала от малинового до вишнево-красного цвета, словно прерывистое отражение огня кузнечного горна, раздуваемого старинными мехами. Затем свет внезапно потемнел.

— Сколько времени пройдет, прежде чем там снова загорится? — спросил Андерсон у вахтенного.

— Тринадцать с половиной минут, сэр. Регулярно, как часы.

Ровно через тринадцать с половиной минут облака вновь вспыхнули огнем. Так продолжалось до рассвета, когда усиливающийся ветер в верхних слоях атмосферы, разорвав облачную пелену, отбросил ее далеко на замерзший юг. Все это время путешественники зачарованно наблюдали за происходящим, не обращая внимания на то, что их суставы коченеют на холоде. Неземная красота этого далекого инферно и таинственная регулярность его проявлений делали банальными любые слова. Они мало разговаривали до тех пор, пока верхние ветры и восходящее солнце не стерли ужасное величие ночи.