Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник) - Михаил Ландбург

– Но…

– Сестре принесу в другой раз!

– Вы, наверно, хороший брат! – улыбнулась женщина.

– Очень, – заметил я, – очень хороший!

Женщина улыбнулась снова.

– Сегодня цветы ваши! – я ощутил острое желание взять женщину за руку и уйти с ней туда, где ни города нет, ни прохожих, ни вообще никого…

– Что ж… – проговорила она.

Я опустил глаза и искоса взглянул на её бёдра.

– Что если нам вместе поужинать? – предложил я.

Женщина не ответила.

– Сыты?

Вдруг, крепко сжав мои пальцы, она прошептала:

– По горло!

– Тогда я провожу вас, ладно?

– Что ж, – сказала она, – что ж…

Дома она включила большой вентилятор.

– Душно, – сказала она.

– Душно, – отозвался я.

В углу на диване сидела маленькая девочка и смотрела по телевизору носорогов. За окном была видна стена соседнего дома. Поставив астры в синюю вазу, женщина ушла на кухню и вернулась с бутылкой воды для девочки.

– Мы ни о чём не говорим, – заметил я.

– Надо?

– Не хотите?

Она пожала плечами и спросила:

– О чём?

Я перевёл взгляд на носорогов, а потом сказал:

– Ну, например, о жизни, о Боге, о смерти…

Женщина подняла голову и стала разглядывать вентилятор.

– Хотите поговорить о Боге? – спросила она.

Я немного задумался.

– Нет, пожалуй, – сказал я, – тут многое не скажешь…

– Тогда о смерти?

– Нет, ещё нет…

– А о жизни, – женщина посмотрела на меня своими большими грустными глазами, – о жизни следует помолчать…

– Следует?

– Помолчите!

– Я подумал, что…

– Знаю!

– Знаете?

– Женщина всегда знает, о чём мужчина молчит…

Я вздрогнул.

– Это ужасно, если так!..

Теперь по телевизору показывали уточек.

– Вам, наверно, пора уходить? – неожиданно проговорила женщина.

Я поклонился и вышел.

А на улице я вдруг почувствовал желание не расставаться с этой женщиной и просто молчать.

– Буду молчать! – сказал я, вернувшись. – Не хочу ни о чём думать…

– И я не хочу думать…

– И не говорить…

– Ни о чём…

Я молча поцеловал её в глаза.

– Знаешь, о чём я молчу? – спросил я потом.

– Знаю! – ответила женщина.

– Теперь пойду! – сказал я.

– Иди!

– Не хочу!

– Не иди! – закрыв дверь крохотной комнатки, она расстегнула блузку, легла на узкий диван.

Опустившись на колени, я провёл ладонью по её животу.

– Что же будет теперь? – спросил я.

Она молчала долго-долго. И вдруг сказала:

– Теперь ты знаешь всё…

Мы вернулись в комнату, где по телевизору рекламировали мебель. Девочка уснула.

– Приду ещё, – сказал я женщине.

– Зачем? – спросила она.

– Поговорим о Боге, о жизни, о смерти…

– О жизни помолчим! – сказала женщина.

– Можно, я уложу малышку в кроватку? – спросил я.

Женщина молча погасила в комнате свет и встала за моей спиной.

– Остаёшься? – я услышал, как женщина дышит.

– Да!

– Почему?

– Жизнь!

Женщина обхватила меня руками. Всего обхватила. И было много рук.

Я обернулся и увидел большие мерцающие в полутьме глаза.

– Жизнь! – повторил я.

– Чушь собачья! – прошептала женщина.

Я молча отнёс девочку в кроватку.

На танке

Григорию Кановичу

В полдень, приведя в страшное недоумение местных жителей, коз и собак, на глухой улочке заброшенного в Негеве посёлка появился танк и четыре автобуса. Неторопливо продвигаясь вдоль улочки, колонна остановилась возле дома старого Цахи, ибо дальше путь упирался в узкий деревянный мостик над высыхающей летом речушкой, а дальше, за мостиком, мир ограничивался редкими чахлыми кустами на приземистых и, казалось, вечно сонных холмах.

Человек в тёмных очках и джинсовой кепке, выйдя из автобуса и не выпуская из рук микрофон, стал давать распоряжения людям, одетым в военную форму, а потом, взобравшись на танк, который загородил собою почти весь мостик, обратился к высыпавшим из своих домиков жителям: «Дорогие граждане, израильское телевидение, готовя фильм о мужестве и стойкости наших бойцов в войну Судного дня, решило снять эпизод боя в вашем краю…»

Наблюдая за «боем», люди посёлка время от времени суетливо вскакивали со своих мест и предлагали «бойцам» подкрепиться то апельсинами, то козьим молоком. Когда же стемнело, человек с микрофоном объявил: «Уходим! Довоюем завтра…»

Цахи пообещал, что за оставшимся на мостике танком присмотрит ночью.

* * *

Ночью Цахи лежал с открытыми глазами.

– Ты чего? – спросила жена.

– Смотрю на звёзды.

Жена покосилась на окно.

– И мне не спится.

– Смотришь?

– Смотрю!

– Тоже на звёзды?

– На тебя!

– Зачем на меня?

– Не знаю. А ты зачем смотришь на них?

– Не спится…

– И мне…

Старик сел в кровати и задумчиво заглянул в тёмное пространство комнаты.

– Одевайся! – вдруг сказал он.

Жена послушно опустила ноги с кровати, и тогда Цахи, загадочно улыбаясь, вложил руку жены в свою.

В дверях женщина остановилась и тихо вздохнула, подумав, что уже много лет муж не брал её за руку…

Ночь была светлая, звёздная. Пёс Буги, завидев своих хозяев в столь неурочный час, лениво приподнялся, зевнул и снова опустился на землю.

– Вот она, – прошептал Цахи, подойдя к танку, – боевая машина!

– В таком был наш Эли? – спросила жена.

– В таком! – Цахи долго взбирался на гусеницу, долго выпрямлял непослушную спину, а потом долго переводил дыхание. Потом подобрался к башне, чтобы заглянуть во внутрь, но открыть люк сил не хватило, и тогда он снова выпрямился и закрыл глаза.

Разглядывая стоящего на танке мужа, женщина отметила про себя, что за всю их долгую жизнь она ни разу не видела его таким решительным, гордым и взволнованным.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

Цахи открыл глаза, похлопал ладонью по броне люка и вдруг, протянув руку жене, проговорил:

– Могу и тебя прихватить!..

Они устроились под пушкой возле смотровой щели водителя и долго наблюдали за тем, как вдали, по вершинам холмов, скользили длинные светлые блики.

Вдруг Цахи вздрогнул и, повернув голову к жене, спросил:

– Слышишь?

– Нет, а что?

– Приказ по рации!

Жена не поняла:

– По чему?

– Пора готовиться к бою!

– И мне? – прошептала женщина.

Цахи сплюнул себе под ноги и сказал:

– Если трусишь, убирайся!

Жена продолжала сидеть и не убиралась.

– Так как? – нетерпеливо поведя плечиками, спросил Цахи.

Уйти домой, оставив мужа ночью одного на боевой машине, женщина не решилась и тогда она, поправив на шее косынку громко и чётко проговорила:

– К бою готовая, вези, где огнём стреляют!..

Взревев, танк рванулся с места и, высоко подпрыгивая, стал преодолевать самые невероятные препятствия. То и дело смахивая со лба капли пота, Цахи наклонялся к уху жены и кричал: «Держись, боец!..» И снова танк подпрыгивал, и громко ревел мотор.

И вдруг женщина, облизнув пересохшие губы, осторожно сказала:

– Может, вернёмся в дом?

Цахи вскинулся всем телом и, с изумлением взглянув на жену, спросил:

– Ты это что?

Жена не ответила, лишь на её верхней губе шевельнулись тонкие морщинки.

Цахи отвернулся и стал растирать себе руки, плечи, колени.

– А может, этот танк нашего сына? – спросила жена.

– Возможно! – отозвался Цахи.

– Танк старый, да?

– Очень…

– А наш Эли был совсем молоденький…

– Да уж…

Со стороны дальних холмов донёсся крик птицы и сразу умолк. Женщина, тихо вздохнув, спросила:

– Думаешь, танк крепкий?

– Конечно!

– Я думаю, что не очень…

– С чего ты такое взяла? – Цахи снова принялся растирать колени.

Женщина сказала:

– По ночам я молилась за нашего сына, но танк оказался не крепкий…

– А днём? – спросил Цахи. – Днём ты молилась?

– И днём…

Цахи обнял жену за плечи, и они молча смотрели перед собой на мерцающие в темноте деревянные балки мостика.

– Опять! – вскрикнул старик. – По рации говорят опять…

– Да? – безразличным голосом прошептала жена.

– Разве не слышишь?

– Слышу… А что говорят?

Старик задумчиво посмотрел перед собой, а потом встал во весь рост и, глотая слюну, заговорил о том, какой их сын герой. Он говорил, глядя на звёздное небо, и не замечал, что жена его не слушает, потому что, обхватив ладонями лицо, недвижно сидела под холодной пушкой танка и бесслёзно плакала.

Нехорошие камни

Науму Басовскому

Ночью девочка проснулась и, приподняв с подушки головку тревожно посмотрела в сторону большой кровати.

Мама спала.

«Хорошо!» – подумала в эту ночь девочка, потому что в прошлую ночь было плохо…

…Дорога на Иерусалимское шоссе проходила между большим кукурузным полем и домиками поселенцев, и по утрам девочка выбегала на крыльцо, чтобы помахать ручкой вслед автобусу, который развозил взрослых на работу. Это был старый автобус. Старый и в глубоких вмятинах.

«Сегодня обошлось!» – говорили, возвращаясь после работы, люди посёлка.