Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник) - Михаил Ландбург

Идиоты

Александру Кобринскому

После утренней пробежки я подсел к компьютеру и, на всякий случай, постучал по дереву. Накануне я задумал написать новеллу об усталом мужчине, который, надеясь отыскать покой в загородной прогулке по лесу, вдруг обнаружил, что кто-то вырубил все деревья.

Первая фраза показалась мне сырой, затянутой и тяжёлой, и тогда, полагаясь на свой немалый опыт, я извлёк из нижнего ящика письменного стола бутылку коньяка и поставил её рядом с собой. Наполнив рюмку, я немного отпил. Первая фраза упорно сопротивлялась. «Ну же!» – на следующем глотке я задержался подольше…

И вдруг на экране показались Танины губы.

– Почему вы здесь? – спросил я их и отпил ещё.

Губы повторили вчерашнее:

– Прошу тебя, больше не приходи!

– Но…

– Мы не должны больше…

– Но…

– Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!

Я подул на экран и заметил:

– Повторять нехорошие слова помногу раз не следует!

– Разве «нет» – нехорошее слово?

Я объяснил:

– В данном контексте…

Таня пошевелила губами и повторила:

– Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!

Я ощутил в сердце щипок.

– Но… Ради Бога, объяснись!

Таня объяснилась:

– Ты слишком мужчина, и рядом с тобой я чувствую себя слишком женщиной…

– Это плохо?

– Это ужасно! Слишком мужчина и слишком женщина – это всегда плохо!

– Ты уверена?

– Когда слишком мужчина и слишком женщина – это всегда кончается плохо!

Решив, что Таня, которой уже исполнилось двадцать лет, наверно, знает, о чём говорит, я впал в задумчивость.

– Плохо кончается! – повторила Таня.

Выйдя из задумчивости, я с тоской проговорил:

– А ведь как хорошо начинается!..

* * *

За окном раскачивались ветви пальмы.

«Ну же!» – я честно старался вернуть себя к первой фразе, но вдруг взвизгнул телефон, и в трубке послышался приглушённый голос приятеля.

– Я – идиот! – сообщил он. – То есть, я отныне…

– Ты уверен? – спросил я.

– Мне только что сообщила жена.

– Ну, если…

– Что значит «ну, если…»?

– Мне моя жена сообщает об этом ежедневно.

– Правда?

– Уж поверь!..

Мой приятель задумчиво пролепетал:

– Если и тебя…

– Так что, ты не… – заключил я.

В трубке забегали короткие гудки.

Я посмотрел на пустой экран, потом на фотографию моего сына, который, пожирая мороженое, загадочно ухмылялся. «Такие, милый, дела!» – сказал я сыну и отпил из рюмки ещё.

За моей спиной раздался громкий возглас:

– Сумасшедший!

Я обернулся.

– С утра пьянствуешь? – негодовала жена.

Величавым движением руки я приподнял рюмку.

– За твоё здоровье! – произнёс я.

По губам жены пробежала улыбка, сдобренная нескрываемым сарказмом.

– Лучше бы о своём позаботился! – сказала она.

Тронутый заботой, я низко поклонился.

– С утра хлещешь водку?

Я вздрогнул – слова жены меня страшно возмутили.

– Что ты такое говоришь? – прошептал я. – Какая водка? Разве не видно, что моя рюмка наполнена слезами апостола Павла?

– Видно! – сказала жена. – Алкоголик!

– Алкоголик?.. Минуту назад ты утверждала, что я сумасшедший! Кто же я на самом деле?

– И то, и другое! Я всегда знала, что ты нас погубишь… И моя мама всегда знала… Убийца!..

Я, разумеется, признался в убийстве и сказал: «Кто-то из французов, имея в виду, видимо, тебя и твою маму, писал, что женщины либо любят, либо знают; середины быть не может!»

– Убийца! – повторила жена, а потом из детской комнаты раздался её голос: – Дани, твой папа с ума скатился!

Я отпил ещё.

– Это правда, папа? – мой сын старательно оглядел меня. – Ты скатился?

В ответ я поцеловал детскую головку и, потянувшись за слезами апостола Павла, попросил оставить меня в покое.

Дани не двигался с места.

– Разве ты не видишь, что я занят обдумыванием новой новеллы? – спросил я.

Дани покачал головой.

– Понимаю, папа, – подмигнул он мне, убегая, – я-то не сумасшедший!

Я вспомнил о моём приятеле и, подняв телефонную трубку набрал номер.

– Господин идиот?

Послышалось гнетущее молчание.

– Напоминать об этом не обязательно! – заметил мой приятель. – Не хочу!..

– А чего хочешь?

– Любить!..

– Ты тоже?

– Что?

– Ты ведь женат! – напомнил я. – Разве когда… Тоже хочется?

– Тогда хочется особенно!.. – сказал мой приятель и, тихо всхлипнув, видимо, выронил трубку.

Я подумал о Тане и наполнил новую рюмку, а потом, возвращаясь к первой фразе новеллы, постучал по дереву.

В коридоре хлопнула дверь – жена забрала Дани на прогулку.

«Идиот!» – подумал я о своём усталом герое, который надеялся отыскать покой в лесу.

Моя соседка

Я никогда не верил в непорочное зачатие, а потому, когда моя соседка попросила отвезти её в больницу рожать, я посчитал, что это розыгрыш.

Лиде было давно за сорок, и все жильцы в нашем доме знали, что она старая дева и что, если не считать уличных кошек, в её квартирку никто и никогда не захаживал.

– Как это у тебя?.. – спросил я. У неё был большой живот, а на лице жёлтые пятна.

Закрыв глаза, она сказала:

– Я решила, что… Я думала, что…

– Это ужасно! – заметил я.

Лида открыла глаза – в них плескалась жёлтая растерянность.

– Это ужасно, что ты решила думать! – пояснил я.

– Я больше не буду! – пообещала Лида.

– Ладно, – сказал я, не отрывая взгляд от её живота, – поехали!

– Ты замечательный!

– Знаешь, тебе нельзя было думать…

– Я решила, что…

– Чёрт возьми, ты решила напрасно!..

Лида опустила голову и замолчала. Я прислушался, как поднимается лифт.

– Ты ведь тоже один… – вдруг сказала Лида.

Я молча пожал плечами.

– Одному паршиво!..

– Так, может, и мне зачать? – спросил я.

– Каким это образом?

– Ты как-то смогла…

Лида схватила меня за рукав и стала объяснять:

– Я встретила его в супермаркете. Он покупал вино, а я морковный сок.

– И после этого ты зачала?

Лида не ответила.

– Может, мне тоже купить морковный сок? – спросил я.

– Он оказался художником, и когда мы выезжали за город, я смотрела, как он рисует облака. А однажды он пригласил меня в небольшой ресторан, где я увидела, как трое мужчин целых три часа кушали, ни на минуту не отрываясь от тарелок. Эти трое привели моего приятеля в восторг, и он сказал, что гордится за человечество, которое ещё не растратило свои базовые ценности.

– А я вожу себя на концерты, – объявил я. – На днях слушал Скрябина.

– Кто это?

– Русский.

– Ты знаешь русский?

Я промолчал. Я всегда молчу, если не знаю, что ответить.

– Ты не хочешь отвечать? – спросила Лида.

– Теперь ты одна не будешь! – сказал я.

– Теперь нет… Однажды мой приятель сказал, что люди должны щедро делиться тем, что имеют…

«Мне делиться нечем! – сказала я ему. – При мне лишь моё одиночество…»

Он рассмеялся и объяснил: «Это поправимо, если на какое-то время друг к другу прижаться».

Я не знала, что сказать, и вдруг он предложил: «Можем на какое-то время пойти ко мне и прижаться друг к другу!»

Я спросила: «На какое-то время?»

Он снова рассмеялся и прошептал: «А что ты имеешь против времени?»

– Разумеется, я ничего не имела против времени и, к тому же, мне очень нравилась его улыбка, понимаешь?

– Нет, не понимаю!

– Что?

– Не понимаю, какого чёрта ты сейчас сидишь в моей машине, а не в его?..

– Я не знаю, какого чёрта? – задумчиво сказала Лида, когда мы въехали в ворота больницы.

Замри – отомри

Лие Владимировой

В окно видна наша улица, и я стараюсь не упустить прихода мамы.

По средам она уходит на кладбище, где, стоя над могилкой отца, немного плачет, а потом, немного поплакав, просто стоит, только больше не плачет.

Против кладбища у меня ничего такого нет, но уж очень досадно знать, что когда-нибудь переселюсь туда и я тоже… И ещё я знаю, что тем, кому переселиться туда ещё не пришлось, приходят на кладбище просить прощенье у тех, кому уже пришлось. Иногда я представляю себе, что мне уже пришлось, а над моей могилкой, низко опустив голову, стоит Лиза из пятого «д» и просит у меня прощенье; ради того, чтобы услышать, как Лиза, которая очень больно щиплется, выпрашивает у меня прощенье, я и взаправду готов на какое-то время умереть.

Моя мама говорит, что люди живут дважды: «до кладбища» и «после кладбища», а когда я замечаю, что «после кладбища» – это не жизнь, а смерть, то мама со мной не соглашается и говорит, что смерть – это тоже жизнь, только неожиданная и сильно лукавая.

Однажды я заметил, что мама, стоя над могилой моего отца, шевелила губами, словно с кем-то разговаривала, и тогда я спросил:

– С кем это?

– А ты не догадываешься? – ответила мама.

Я, конечно, догадался, но на всякий случай решил уточнить:

– Разве отец слышит?

– Думаю, что слышит!

Я покачал головой и сказал:

– Мне кажется, что ты всё это выдумываешь.

Мама отвернулась и всю дорогу до дома молчала.