Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник) - Михаил Ландбург

Двор притаился в тишине, а из окон, как обычно, тянется запах жареной рыбы.

Я знаю, ты знаешь, он знает

В эту ночь Лиран не сомкнул глаз, а когда наступил рассвет, тихо вздохнув, повернул голову к Ирине и сказал:

– Сегодня вторая среда месяца…

К окну подлетели три голубя, повозились в тесноте подоконника и отлетели.

Ирина, которая тоже в эту ночь не спала, провела рукой по груди мужа, потом села в кровати и, задумчиво растягивая слова, отозвалась:

– Ты ведь знаешь…

– Знаю…

– И я знаю, и ты знаешь!..

Лиран немного помолчал и вдруг проговорил:

– Ты когда-нибудь молишься?

Накинув на себя халатик, Ирина ушла на кухню, а потом, во время завтрака, спросила:

– Я должна молиться?

Лиран сделал неопределённое движение губами. Кусочек варенья, скользнув по краю ложечки, сорвался на блюдце.

– Не знаю, – ответил Лиран, – я и сам не пойму…

Ирина поднялась из-за стола и, как обычно, когда пыталась чего-либо осмыслить, долго ходила по квартире. Прожив достаточное количество лет, ей так и не довелось испытать ощущение бешеного биения сердца или боли в напрягшихся от желания сосках, а если, порой, и ощущала нечто подобное, то лишь из-за своего распалённого домыслия…

– Может быть, иногда мне действительно следует молиться? – сказала она, вернувшись к столу.

Лиран молча наклонился над блюдцем и долго слизывал упавший кусочек варенья. В раскрытое окно прорывался ветерок.

– Ты ведь знаешь, – Ирина потрогала стакан с недопитым чаем, – сегодня среда…

– Знаю – вторая среда месяца!

– Я отлучусь совсем ненадолго. Ты ведь знаешь…

Лиран поднял голову. В окне синело небо.

– Я только подойду на почту, – сказала Ирина, – а потом вернусь…

– Я знаю!

– Ты не должен грустить!

– Нет, не должен!

– И мне вовсе ни к чему молиться, верно?

– Нет, зачем тебе?..

Достав из шкафа белое платье, Ирина заглянула в зеркало. «Придётся перешивать…» – мелькнула мысль. Она резко обернулась, ощутив на себе загадочный взгляд мужа.

– Вы чего? – Ирина смутилась, оттого что не к мужу обратилась, а к его глазам. – Я ужасно растолстела и ещё постарела, да?

– Разве? – сказал Лиран.

– Я только подойду на почту…

– Конечно!

– Ты ужасно добрый!

– Я люблю тебя!

Ирина перевела взгляд на раскрытое окно.

– Я должна понять, что всё это было… – она пристально вгляделась в небо и вдруг замерла, словно увидела в нём тот самый самолёт, который два года назад… Улетая, жених сказал: «Надеюсь, что в Канаде смогу отыскать приличную работу!»

Письма приходили каждую вторую среду месяца. «Пытаюсь представить себе, как моя невеста ходит на почту в белом платье… – писал он. – А осенью поженимся!»

И вдруг письма приходить перестали.

«Как же так?» – спрашивала себя Ирина, и, выйдя замуж за человека с мягким голосом и добрыми руками, продолжала ходить на почту каждую вторую среду месяца.

– Я должна понять!.. – повторила Ирина.

– Знаю! – Лиран подумал, что если письма не шли почти два года, то не придут и сейчас…

– Только спрошу о письме и вернусь. А потом ты расскажешь, как тебе работалось.

– Конечно! Ты вернёшься, и всё будет, как всегда!..

Лиран запер дверь, издали взглянул на начатый портрет мальчика с мячом и отвернулся.

Наливая себе рюмку бренди, он подумал: «Будет, как всегда… Во вторую среду следующего месяца Ирина снова будет спать тревожно, а я вовсе не усну, потому что, когда мечется на кровати жена, то приходится поднимать с пола упавшую подушку».

Возвратившись с почты, Ирина посмотрела на мужа долгим вопрошающим взглядом.

– Я ждал! – сказал Лиран.

– Знаю! – сказала Ирина.

«Разумеется, ты знаешь, – подумал Лиран, – и ты знаешь, и он знает…»

– Ты со мной? – хриплым голосом проговорил Лиран.

Ирина шагнула к мужу, и тогда он, обхватив её голову, внимательно заглянул в глаза, которые раскрылись перед ним широко и призывно, позволяя вдоволь насмотреться в их податливую беспредельную глубину.

На холмах, где мшистые валуны

Увидев на пороге комнаты парня с винтовкой, женщина тут же догадалась, что война за Независимость окончилась.

– Говори же! – попросила она, сильно побледнев.

Парень сказал:

– Твой муж остался там…

Женщина не поняла:

– Остался?

– Остался!

– Там?

– На холмах, где большие валуны… – парень прикусил губу.

Женщина покачала головой и неслышной походкой отошла к окну.

– На холмах? – спросила она, не оборачиваясь. – Мой муж теперь там?

– Легионеры забросали нас гранатами…

На миг женщине показалось, что вдали, там, где Иерусалимские холмы, упало небо.

– Могила моего мужа на холмах? – едва слышно проговорила она.

– После гранат, там уже ничего… Мы едва успели оттащить раненых… – парень надолго замолчал и вдруг; заметив стоящую возле стены детскую коляску, заставил себя улыбнуться.

– Живите ещё! – сказал он, уходя.

Женщина отошла от окна лишь под утро, и вдруг почувствовала, как её мозг раскалился от неудержимой, мучительно сверлящей мысли о смысле своей будущей жизни и о том, что отныне она навсегда свяжет себя с тем, что осталось там, на холмах…

* * *

В один из весенних дней, когда земля под Иерусалимом подсохла, она взобралась на холмы не одна, как делала это обычно, а вместе с пятилетней девочкой, которая, весело перебегая от валуна к валуну, издали крикнула:

– Мамочка, может быть, это здесь?

– Может быть… – ответила женщина.

– А может, там? – косым взглядом девочка проследила за уходящей от её ножек узкой полоской тени.

Не трогаясь с места, женщина шумно вздохнула, поправила на голове косынку и посмотрела туда, где над верхушками деревьев кружила большая чёрная птица.

– Где-то здесь… – прошептала она. – Где-то здесь…

В полдень девочка пожаловалась на усталость, и тогда они спустились с холмов на обочину дороги, чтобы дождаться прихода пригородного автобуса в Иерусалим.

Шофёр, открывая дверцы, спросил:

– Ну, что?

Женщина молча опустила голову.

* * *

Однажды в один из летних дней девочка, прислонившись к самому большому валуну, сказала:

– Ты, мамочка, не знаешь… Ты каждый раз не знаешь…

Женщина пожала плечами.

– Сегодня ты опять не знаешь, да?

– Где-то здесь! – устало проговорила женщина.

– А может быть, там? – девочка махнула ручкой в сторону тех холмов, к которым спешили белые облака.

Женщина посмотрела на дальние холмы, и её голова упала на грудь. Прикрыв руками лицо, она вдруг испугалась пришедшей на ум мысли: «Вдруг моя голова теперь будет жить отдельно от тела?..»

– Может быть! – сказала она.

– У меня болят ножки! – пожаловалась девочка.

Женщина безвольно опустила руки.

– Мамочка, – сказала девочка, – я больше не хочу на эти холмы!

* * *

В последующие полвека женщина приходила на холмы одна и, ласково трогая заросшие мхом валуны, жадно глотала воздух.

Тишина.

Безответность.

Мысли.

Всякие.

Порой самой непонятные.

А в конце дня женщина спускалась к обочине дороги.

– Ну, что? – спрашивал водитель пригородного автобуса.

* * *

Зимой мир становился мокрым, холодным, лишним.

Пустота.

Мертвенность.

Усталый мозг.

Усталые глаза.

По ночам женщина металась в постели, зовя к себе из памяти прошлого нежность.

И томилась верой.

И безверием.

Спать!

Уснуть!

Спать!

Уснуть!

Утром – новый день…

Новые глаза…

Новые холмы…

Новые боли в груди…

Прибегал внук, и тогда женщина читала ему книжки о войне за Независимость или рассказывала о дедушке, который там, на холмах, остался…

Однажды внук сказал:

– Мама считает, что теперь дедушку не найти…

– Мы найдём! – перебила женщина.

– Правда?

– Мы найдём!

Мальчик обнял бабушку и спросил:

– Это тогда, когда я стану взрослым?

– Торопиться быть взрослым ни к чему, – сказала бабушка.

«Уснуть! – говорила она себе, оставаясь одна и пытаясь разглядеть сквозь размытые ночью стёкла окон дальние холмы.

Спать!

Уснуть!»

На стене, над кроватью, фотография дочери и внука.

Спать!

Уснуть!

Спать!

Уснуть!

Молитва.

Долгая.

Жаркая.

Честная.

Однажды сердце женщины разорвалось.

* * *

От своих сверстников внук отличается разве лишь тем, что два раза в год – весной, когда земля под Иерусалимом подсыхает, и ранней осенью, когда спадает жара – он взбирается на холмы и там долгими часами бродит, что-то высматривая за валунами, покрытыми густым наростом унылого мха.

Чушь собачья

На меня нашло…

Заметив в толпе прохожих женщину с большими грустными глазами, я забежал в цветочный магазин и выбрал букетик из пяти астр.

– Пожалуйста, примите! – сказал я проходившей мимо меня женщине.

– Что?

– Цветы я нёс сестре, – солгал я, – только её не оказалось дома…