По субботам не стреляю - Белоусова Вера Михайловна

– Жалко! Ну тогда звони сама.

– Позвоню как-нибудь, – пообещала я. – Дождь кончился, мне пора. Спасибо тебе большое.

Мы попрощались, он остался доедать пирожные, а я отправилась восвояси.

Глава 9

Придя домой, я первым делом... что? Правильно, выпила рюмку коньяку.

«Становится доброй традицией, – мрачно сказала я себе. – Если дальше пойдет в том же духе, ты, наверно, сопьешься». Что делать! Коньячок был чем-то вроде скорой помощи. Потом я переоделась, приняла душ и снова устроилась все в том же любимом кресле. Я была бы не прочь, скажем, почитать, но об этом нечего было и думать: строчки расплывались перед глазами, в голову лезли посторонние мысли, и не было ни малейшей возможности сосредоточиться. Меня не оставляло ощущение, что я должна все тщательно обдумать и что-то решить. На этот раз мои мысли приняли несколько иное направление, чем раньше.

Я временно оставила в покое «шантаж» и стала думать о том, как мне выбраться из этого дурацкого положения. Как ни странно, до сих пор я ни разу всерьез не задавалась вопросом: кто убийца? Я с самого начала сказала себе спасительное слово «разборка» и на том успокоилась. Слово «разборка» сразу выстраивало стену между мной и событием, которое оно обозначало: это было что-то из жизни шоу-бизнеса, мафии, бешеных денег – словом, всего того, что не имело и не могло иметь ко мне никакого отношения.

Сегодняшний разговор со следователем, несмотря на его местами нелепый, почти игровой характер, заставил меня взглянуть на вещи по-иному. Наша с ним первая беседа меня, конечно, тоже расстроила, но тогда мне все еще казалось, что подозрения в мой адрес вот-вот рассеются как дым. Откуда бралась эта дурацкая уверенность – бог весть. Подозрения, как видим, не рассеялись, а укрепились. На этот раз у меня не осталось никакой надежды. Больше того, у меня появилось пренеприятное чувство, что это болото будет засасывать меня все глубже и глубже. Это меня совершенно не устраивало.

Внезапно я с ледяной ясностью поняла, что мне необходимо узнать, кто это сделал на самом деле. Это был единственный радикальный способ вернуться к нормальной жизни. Единственный – и совершенно нереальный. Что же, спрашивается, делать? Мне необходимо было с кем-то посоветоваться... я даже знала, с кем. Только теперь я осознала, до какой степени мне все эти дни не хватало сестры. Мы с ней близнецы, но разнояйцевые и потому совершенно непохожие – ни внешне, ни внутренне. Она, в отличие от меня, не рыжая, а темно-каштановая, почти черная, с темно-карими глазами, смуглая, яркая, похожая на испанку. Когда у нее есть настроение «выглядеть», она бывает совершенно неотразима – ни дать ни взять Кармен. Когда настроения нет – тоже очень ничего.

И характеры у нас совершенно разные. Еще когда мы были маленькие, мама говорила: «Маринка у меня – танк, а Иринка – лопух». Так оно и есть. Маринка – сильная, решительная, всегда умеет настоять на своем. Я – слабохарактерная, мягкая, вечно иду на поводу у других. Разумеется, мы нередко цапаемся, хотя, по сути, отлично дополняем друг друга. Вообще нам хорошо живется втроем – вполне возможно, тут и кроется главная причина того явления, которое заставляет маму все время беспокоиться. Явление же состоит в том, что мы с сестрой, несмотря на постоянное присутствие кавалеров, упорно не выходим замуж. Я, впрочем, уже почти сломалась...

После школы мы обе поступили на филфак МГУ и выбрали для изучения, кроме двух «нормальных» европейских языков, еще и экзотический венгерский. После университета я довольно быстро пошла работать редактором и, кроме того, стала переводить художественную литературу, а сестра моя поступила совершенно иначе. Она немного подумала и объявила, что до сих пор ошибалась и только теперь поняла, в чем ее настоящее призвание. И поступила, к полному изумлению всех родных и близких, на юрфак. В принципе она собиралась стать адвокатом, однако после четвертого курса ее послали на практику в следственные органы, и тут стали происходить странные вещи. Сначала я думала, что она просто хвастается. У большинства историй, которые она рассказывала, был очень похожий финал. Примерно такой: все сидели и ломали головы, тут пришла я и сразу заметила... После чего в раскрытии преступления удавалось достичь существенного прогресса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мы с мамой не воспринимали ее рассказов всерьез. Я говорила – хвастается, мама – самоутверждается. Так мы и не верили ей до тех самых пор, пока у нас в доме не стали появляться серьезные, представительные дяди, вежливо интересовавшиеся, нельзя ли поговорить с Мариной Григорьевной. Обращались они с ней крайне уважительно и выглядели при этом немного смущенными. Как выяснилось, у моей сестрицы обнаружились замечательные аналитические способности, или, по ее собственному определению, в ней «прорезались Шерлок и Майкрофт Холмсы, вместе взятые». Практика давно кончилась, а солидные мужчины все продолжали приходить за советом.

«Вот и прекрасно, – сказала я себе, вспомнив Маринкину фразу про братьев Холмсов. – А я буду при ней Ватсоном, или Гастингсом при Пуаро, или кем там еще, лишь бы она помогла мне выпутаться!» Беда, однако, состояла в том, что Маринки не было в городе. Неделю назад она укатила с компанией в Прибалтику и обещала вернуться, как Карлсон, «приблизительно». С другой стороны, по моим подсчетам, «приблизительно» должно было наступить на этой неделе. Хорошо бы, я не ошиблась!

Я мысленно представила себе, как буду излагать ей всю эту историю, и стала составлять в уме план рассказа, чтобы, не дай бог, не упустить какую-нибудь важную деталь. В это время зазвонил телефон. Утром, уходя на рандеву к Соболевскому, я включила автоответчик, и сейчас решила послушать, кто это, а потом уж решить: подходить или нет. Мне ужасно не хотелось вылезать из кресла, а главное – прерывать воображаемую беседу с сестрой.

– Добрый день, Ира, – сказал мужской голос, показавшийся мне совершенно незнакомым. – Это Антон. Очень вас прошу, если вам нетрудно, позвоните мне. Мой телефон... – он продиктовал номер своего телефона и повесил трубку.

– Что за Антон? – сказала я вслух. – Не знаю никакого Антона. Среди моих знакомых нет ни одного Антона.

И тут меня осенило – как же нет? Есть! Конечно, знакомый он относительный: я видела его всего раза два или три, но все-таки и не совсем незнакомый. Я имела в виду Никитиного импресарио. Это наверняка был он, только голос у него был не наглый, как обычно, а растерянный и просительный, а потому узнать его было непросто. Я совершенно не представляла, что ему может быть от меня нужно. Вставал вопрос: звонить или не звонить? Звонить не хотелось – ничего хорошего он мне не скажет, наверняка очередная пакость. С другой стороны, что же мне теперь – прятаться? «Сам в тоске, голова в песке», – вспомнила я и тут же решила позвонить. Я еще раз прокрутила запись на автоответчике, переписала телефон на бумажку и, чтобы не передумать, немедленно позвонила. Услышав мой голос, Антон рассыпался в благодарностях. Решительно, пережитое потрясение изменило его характер в лучшую сторону.

– У меня к вам просьба, Ирочка, – сказал он. – Вы ведь знаете венгерский язык?

– Более или менее, – ответила я. – А в чем дело?

– Сейчас объясню. Дело в том, что я... не знаю, что делать. Может, это, конечно, просто совпадение, но они оба пропали. Оба разом – и венгр, и еврей.

«Повредился в уме», – подумала я, начисто забыв, что уже слышала от Никиты о «еврее» и как раз в сочетании с Антоном.

– Не понимаю ни слова.

– Сейчас, сейчас... Никита говорил вам, что собирается на гастроли? На той неделе приехали два агента – из Венгрии и из Израиля – все окончательно утрясать. А теперь их нет – исчезли.

– Все равно не понимаю, Антон, что значит – исчезли? Давно вы их ищете?

– С понедельника. Я должен деньги вернуть – раз такое дело... У нас тоже свои принципы. Я позвонил в гостиницу тому и другому. Никто не подходит. Звоню портье, говорят: выехали – и там, и там. Не позвонили, ничего не спросили, плюнули на деньги... Пропали – и все!