Беги, Алиса! - Георгий Александрович Ланской

звук вывел меня из состояния транса, и я внезапно подумала, что убийца мог не сбежать, а затаиться в ванной или кладовке и сейчас наброситься на меня. Эта мысль буквально подбросила меня. Телефона Деметрио не было видно, а свой я оставила в сумке у входа. Я подумала, что нужно вызвать полицию или хотя бы позвать соседей, и сделала шаг в коридор, как вдруг мне показалось, как в глубине квартиры что-то треснуло и завозилось. Сумка валялась у порога. За ним шумел спасительный Лиссабон, под окном стояла машина. Одна минута, и все останется далеко позади, а уже потом можно будет подумать, куда идти, кому звонить и что делать. Главное – выбраться.

Я побежала.

Схватив сумку, я бросилась к открытой двери и врезалась в человека, который мгновенно прижал меня к стене и зажал рот грубой ладонью. Лампочка осветила совершенно незнакомое, хищное лицо мужчины, в глазах которого было что-то безумное. Из его рта несло смрадной вонью гнилых зубов и перегара. Я впилась зубами в его пальцы, а он, выругавшись, ударил меня затылком о стену. Мир в одно мгновение расплылся в разноцветные пятна, и я провалилась в беспамятство, успев подумать, что сейчас меня убьют.

* * *

Кроличья нора оказалась бесконечной. Блуждая по ее тоннелям, я не чаяла выбраться наружу, озиралась по сторонам, надеясь, что где-то мелькнет свет или судьба подбросит проводника в виде Белого Кролика, но все было тщетно. Натыкаясь на сырые стены, я то и дело падала, на меня валились гнилые деревянные стеллажи со всем содержимым в виде стеклянных банок, набитых требухой, человеческими пальцами и жуткими глазами, вращающимися в безумии. Окровавленные вены бились в яростном танце, как хвостики головастиков, а зрачки то сужались, то угрожающе расширялись. Когда очередная банка упала, я раздавила глаза ладонями, почувствовав, как брызнул едкий сок и кровь. Метнувшись прочь, я ухнула в черную дыру и полетела вниз со свистом. Кривые корни цеплялись за волосы, в лицо бились мокрые крылья нетопырей. Яма сужалась, корни скользили по моей коже, обвиваясь вокруг лодыжек и запястий, и я срывала их с себя до тех пор, пока не зависла в воздухе, голая, распятая, обвитая колючими побегами, которые впивались в тело, разрывая его снаружи и изнутри. Гибкий корень сдавил горло и грудь, как питон, заставляя выдыхать остатки живительного кислорода, которого в этой вонючей дыре было так мало. Треск ломающихся побегов заставил меня скосить глаза. Передо мной на корточках сидел Деметрио в желтой пижаме покемона, его плутоватое лицо было расписано под кота, а в глазах поблескивали сумеречные огни.

– Ты, наконец, решила, куда хочешь попасть? – с любопытством спросил он.

– Ты же умер, – прошептала я.

Деметрио пожал плечами. Корни под его весом прогнулись и затрещали еще сильнее, что, кажется, доставило ему невероятное удовольствие. Он попрыгал на гибком плетеном ковре. От болтанки меня подбросило в воздух и припечатало о стену тоннеля.

– Пожалуйста, не мучай меня, – взмолилась я.

Деметрио склонил голову и поглядел на меня с отвращением, смешанным с жалостью.

– Ты ведь мучила меня все это время, – равнодушно сказал он. – Я дал тебе все: дом, семью, котов и собак, браслет матери, паштели и кофе. А ты меня бросила. Что тебе стоило прийти ко мне?

– Но ты меня не звал, – возразила я.

Деметрио грустно улыбнулся.

– Вся твоя беда в том, что у тебя не просто каменное сердце: у тебя его вовсе нет. Ты оставила его где-то позади, поделив на части. Мне не досталось даже пустоты. Ты все время бежишь, Алиса. И никогда не останавливаешься.

– Я хочу остановиться, – прошептала я.

Деметрио покачал головой, и в его кошачьих глазах вспыхнули злые красные искры. Его голос множился, а за спиной вставали неясные тени.

– Ты не сможешь. Даже сейчас ты нырнула в нору, потому что не смогла взглянуть в лицо правде и побежала, как кролик. Хватит бегать. Мы устали тебя догонять. Остановись и ляг на блюдо. Я приготовлю вилки и топоры, а потом сожру тебя на обед со всеми твоими тонкими косточками и бледными волосками. Я выпью твои зеленые глаза и сожру золотых рыбок, что еще плавают в твоей пустой утробе. Сдавайся, Алиса. Мы голодаем. Позволь нам тебя съесть. Ты уже почти мертва. Так к чему эта возня? Отдайся мне, любимая, мы навсегда, в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, жизни и смерти. Нам тошно тут без тебя.

Он двигался ко мне, стекая по гибкими корням, подобно ртути, и его зыбкая фигура была изменчива, как мираж, но за тонкими костлявыми плечами чудовища прятались другие, злобные, голодные, бывшие люди, ставшие упырями. Их впалые щеки прилипали к длинным зубам, смрадная вонь мертвечины заполонила пространство вокруг. Изуродованные лица прижимались ко мне, облизывали руки и ноги, выбирая место для укуса. Я узнавала и не узнавала всех: юную девушку, что когда-то была лучшей подругой, мерзкую сорокалетнюю бабу с обвислыми грудями, что сменила мою мать, лысого мужчину, сросшегося с нерожденным младенцем, пухлогубого увальня в сгнившей спортивной шапке, старуху в черно-белую клеточку и молодого мужчину с разбитой головой, из которой торчали кисти и карандаши. Деметрио оказался рядом, его посиневший язык облизал мне глаза.

– Отпусти меня, – прошептала я.

– Мы никогда тебя не отпустим, – торжественно пообещал Деметрио и под алчный вой привидений прокусил мою шею. Я рванулась, чувствуя, как лопнули вены на руках, проломила слой сгнивших корней и полетела вниз, к центру земли, в пульсирующее ядро, в которое врезалась и разбилась на мелкие осколки.

* * *

Сперва была боль. Затем тьма, непроглядная, неприятная, тягучая, чернильная. Я застонала, не в силах сообразить, где я, кто я и что со мной. Шею ломило, руки болели, кожа горела, будто кто-то стянул ее узлом на затылке. Положение тела было неудобным, горло горело от удушливого химического запаха. Ноги оказались подтянуты к подбородку. Я попыталась распрямиться и уперлась в стенки. Щека была прижата к чему-то мягкому и колючему одновременно. Рука подо мной затекла. Вторая болит, по ней течет горячий ручеек. Больно в груди, в животе, голова просто раскалывается. Где я? Все еще в кроличьей норе, куда я провалилась? Если совсем не двигаться, становится чуть легче – терзающая боль сосредотачивается в одной точке: на затылке, в руке или животе. Что случилось, почему я, скрюченная и покалеченная, лежу черт знает где, и что все это значит? Еще не соображая, вынырнула ли из кошмара, я подумала, что в своем бреду ощущала движение, которое