Беги, Алиса! - Георгий Александрович Ланской

паникой требуя перезвонить и сообщить, куда я делась. Ни в одном не было отчаянной мольбы о деньгах, но я понимала, что этот шквал заботы иссякнет, как только я открою кошелек. С утра никаких звонков и сообщений не было. Я отключила телефон, оставив истерику без внимания. Пусть хоть раз побудет мужиком. Развернув машину, я поехала подальше от центра, где могла случайно наткнуться на кого-то из знакомых, и остановилась только в районе Алфама. Там было еще рано для шумных толп, приходящих послушать фаду.

Сама не знаю, зачем мне были нужны эти праздные шатания по малознакомым кварталам. Наверное, просто для того, чтобы почувствовать себя живой, свободной от навязанных проблем. Старательно прогоняя из головы тревожные мысли, я старалась слушать горестные стенания певиц, разбирая тексты песен, но тревога, долбившаяся на подкорке назойливой мухой, так и не оставила меня. Я с трудом высидела в кафе пару часов, а потом сорвалась с места и поехала сперва в приют, а потом – под крышу семейного очага.

В приюте действительно все было спокойно. Я застала Даниэлу в дверях, выслушала короткий отчет и с сомнением поглядела на диванчик, который уже привычно оккупировали Бобо и Матильда. Бобо слабо повилял хвостом, надеясь, что я не сгоню его с нагретого места, кошка не удостоила меня даже взглядом. Сморщенный лоб сфинкса выражал абсолютное презрение. Я решила не ночевать в приюте и, подбросив Даниэлу до остановки, направилась домой в Санта-Катарину. Почти добравшись, я пропустила пересекающий мой путь трамвай, с лязгом прокатившийся по рельсам мощенной булыжником улицы, и подумала: больше всего на свете я хочу, чтобы моя жизнь снова вошла в привычное русло, без тревог и проблем. По тротуару прохаживались парочки, мне захотелось выйти и тоже пойти с ними, вниз, хоть на миг сделав вид, что все в порядке. С тяжелым вздохом я дождалась, когда на светофоре загорится зеленый, и поехала дальше.

Вечер не принес ни капли прохлады. В воздухе плясали золотые пылинки, под фонарем роились бабочки-однодневки. Дом встретил меня тишиной. Соседи, пожилая пара, всегда ложились рано. Ларек, где продавали кебаб, тоже был закрыт. На улице не оказалось ни души. Я поставила машину под дерево, поднялась на второй этаж и сунула было ключ в замочную скважину, но створка подалась под моей рукой. Дверь заскрипела. Коридор впереди казался темной ямой.

– Деметрио? – позвала я.

Сегодня не его смена, муж должен был отдыхать, что не мешало ему развлекаться, однако я сомневалась, что он бы ушел, забыв запереть дверь. Меня охватило нехорошее предчувствие. Потоптавшись на месте пару мгновений, я все-таки решилась: толкнула дверь, будто за ней прятался домушник, и, нашарив выключатель, зажгла свет. Дверь подалась неохотно. Что-то мешало с противоположной стороны, и я быстро поняла, что именно.

Коридор оказался завален хламом. Разбросанные тряпки, битая посуда, вперемешку с макаронами, кофе и специями, выброшенными из кухни, валялись на полу, словно кто-то в ярости решил поупражняться в меткости. Тишина, царившая в квартире, была поистине оглушающей. Сразу было понятно, что в квартире ни одной живой души. Я мельком подумала: почему же никто не вызвал полицию, ведь наверняка грохот стоял неимоверный, но эта мысль ускользнула, вильнув на прощание хвостом. Не заперев дверь, я осторожно опустила с плеча мешающую сумку и двинулась вперед, толкнула дверь в спальню.

Там царил такой же разгром. Матрац сорвали с постели, простыни и одеяло неаппетитной кучкой бросили на пол, все белье было залито чем-то бурым и засыпано землей. Мои цветы безжалостно выдернули из горшков и растоптали, вся одежда из шкафов валялась комом. Картину с морским пейзажем, которую я писала год назад, вырвали из рамки и злобно перечеркнули двумя косыми разрезами. Битое стекло сверкало на полу мелкими льдинками. Шкатулка с нехитрым набором украшений оказалась пуста. Ярость неизвестного налетчика была понятна: в квартире не нашлось ничего ценного, кроме разве что пары колец и сережек. Железная ваза, с вырезанным орнаментом, покрытая черным лаком, так и стояла на окне. Тяжеленную посудину я приобрела на блошином рынке и уже дома обнаружила, что у вазы отвинчивается дно, превращаясь в пепельницу. Именно там, в полом тайничке я хранила деньги. Открутив дно, я обнаружила, что сложенные вдвое сотенные купюры на месте. Вынув деньги, я автоматически сунула их в карман. Кровь стучала в ушах. Не знаю, почему я шла дальше, вместо того чтобы сбежать. Нечто гнало меня вперед против воли, хотя внутренний голос визжал, требуя убраться отсюда подальше. Я ни минуты не сомневалась в том, кто учинил этот бардак. Не было ничего удивительного в словах Даниэлы, что в приюте не было незваных гостей. Все они пришли домой. Я с яростью подумала о Пабло и его верном подручном.

Я двинулась дальше, на кухню, уже видя, что и ее не пощадили – в свете фонарей было понятно, какой там царит бардак. Под ногами хрустели макароны и зерна кофе. Ящики стола выворотили и швырнули вниз, вперемешку с посудой. Я еще подумала: каким идиотом надо быть, чтобы, разыскивая деньги, устраивать весь этот хаос.

К тяжелому запаху специй и кофе примешивалось что-то иное, знакомое и неприятное. Я зажгла свет и хрипло взвыла, зажав рот ладонью.

Деметрио лежал на полу, босой, с подогнутыми коленями. Я видела его открытые закатившиеся глаза, растрепанные волосы, почти прозрачную кожу лица, натянувшуюся на скуле. Деметрио оказался раздет, кроме трусов на муже не было никакой одежды. В груди, прямо под сердцем, торчала рукоятка ножа с белой ручкой, такого же, как в прикрепленном на стене держателе. Высохшая, почти черная кровь впиталась в его смуглую кожу. Мне показалось, что ноги перестали гнуться, как у манекена, а потом колени затряслись, заходили ходуном и отказали. Тщетно стараясь не дышать, я все равно вдохнула, захлебнувшись невыносимым запахом смерти, опустилась на пол и по-крабьи принялась пятиться, отталкиваясь непослушными ногами, пока не уперлась спиной в стенку, и вжалась в нее так, будто хотела раствориться.

Я не сделала попытки подойти к мужу и привести его в чувство. Понятно, что ему давно не нужна помощь, все-таки у меня был опыт общения с покойниками. В ступоре я с истеричной горечью подумала: вот и разбились надежды Мендесов на то, что их единственный сын продолжит род. Мелькнула мысль об Элене и Росауре, оставшихся без своего любимчика, и еще о том, как я буду им все объяснять. Глядя на Деметрио тупым неподвижным взглядом, я просидела несколько минут, пока где-то за окном не взвыли сирены полиции или «Скорой». Резкий