Анатолий Афанасьев Реквием по братве - Анатолий Афанасьев

— Здравствуй, заходи.

Протянул три белые розы в целлофановом пакете. Вот умора, до чего докатился. Улыбнулась, легко прикоснулась губами к его щеке. Санек тут же ее обнял, стиснул, и девушка строго сказала:

— Это лишнее, приятель.

Сюрприз его все-таки ждал. В комнате на диване — барин барином — сидел Клим Осадчий, Стрелок. Все как в старые добрые времена. На низеньком столике бутылка коньяка, ваза с фруктами, пепельница, сигареты. И сияющая, как семафор, прожженная морда закадычного друга.

— Не верю, — сказал Санек. — Это мираж.

— Не надейся, — ответил Клим. — Это я, в натуре. И коньяк настоящий.

Санек подошел ближе.

— А я слышал, Толян тебя замочил. Вроде только костыли остались. Вот брешут люди, да?

Обнялись, потрясли друт друга. Похудевший Клим был по-прежнему крепок, как молодой дубок.

Таина разлила коньяк по бокалам.

— За встречу, ребятки, — кажется, радовалась больше, чем они. Чему, интересно?

Плотно уселись. Таина прикатила на передвижном столике целую гору жратвы — и сама никуда не спешила. Да чего там не спешила: первый раз вела себя как гостеприимная хозяйка и добрый товарищ. Клим пустился в рассказы. По его словам, он в одиночку отмахнулся от целой кодлы. Причем на чужой территории. Санек поверил, Таина нет. Девушка пила с ними наравне, хотя пощла уже вторая бутылка. Героические деяния, совершенные Климом, вызвали у нее иронический смешок. Саня укорил:

— Напрасно, рыжая. Стрелок заговоренный, я же тебе говорил. Его одна знаменитая бабка заговорила за сотню баксов.

— Тебя тоже?

— Меня нет, — Саня глядел в ее безумные глаза, испытывая странное глубокое удовлетворение. — Я в чудеса не верю. Хотя случаи всякие бывают. Мы как-то шли — помнишь, Клим, прошлой весной? — и вдруг он говорит: «Стой!» Помнишь, Клим? Ни с того ни с сего. А сверху глыба льда, с крыши — хлоп! Прямо перед мордой. Еще бы шаг — и нам каюк. Заговоренный, точно.

Клим загрустил.

— Что толку. С бабами, Саня, никакой заговор не действует. Запомни на будущее.

— К чему ты это?

Клим рассказал, что с врачихой Дорой Викторовной, которая ему ногу выправляла, у него получился облом. То есть он ее обхаживал целый месяц, и уже вроде склеилась, обговорили свиданку, но в ту же ночь его пришли мочить. Он, правда, из реанимации к ней ночью рванулся, но дальше дверей не дошел, вместе со всеми шлангами рухнул на пол. Утром врачиха его навестила, он пытался оправдаться, дескать, обстоятельства временно сложились против них, на что она заявила, что он, то есть Клим, форменный псих и ему место не у них, а в Кащенко. С тем и расстались. На другое утро Тайка из больницы перевезла его в какую-то другую больницу, потом сюда — короче, облом. Конечно, надежды он не теряет, как только очутится на свободе…

— Это та старуха? — уточнил Санек.

— Не надо, — возмутился Клим. — Старуха! Ты бы ее видел в деле. Думаешь, кости легко ломать голыми руками? Не всякий мужик справится. А Дора Викторовна… Э-э, да что говорить, ты же циник, Саня.

В их застолье была одна забавная особенность: о чем бы ни шла речь, обращались исключительно к Тайне, и она воспринимала это как должное. Но в конце концов ей надоела их трепотня.

— Что ж, молодые люди, не пора ли нам поговорить по существу?.. Как я понимаю, сегодня за вашу жизнь никто больше не даст и ломаного гроша, не правда ли?..

Клим глубокомысленно кивнул, а Санек возразил:

— Не совсем так. Страна большая, можно ломануть куда-нибудь в глушь.

— Можно и в Европу прогуляться, — поддержал Клим. — Однако позвольте спросить, мадам, почему вы принимаете такое участие в нашей горькой судьбе? Или здесь что-то личное?

— Хороший вопрос, — похвалила Таина. — На него я отвечу чуть позже… Пока давайте обсудим ваше положение. Вы, мальчики, какие-то все же инфантильные. Что значит «ломануть в глушь», «прогуляться в Европу»? Это же детский лепет. У вас что, большие счета в банке?

— Да уж не совсем нищие, — сказал Санек. — Откладывали помаленьку на черный день. Вот он и наступил.

— Сколько же у вас денег?

— Коммерческая тайна, — ответил Клим. — У тебя сколько, Сань?

— Штук тридцать могу настричь. Плюс тачка. Можно пару акций по быстрому провернуть. А у тебя сколько?

— Пятьсот рублей, — важно сообщил Клим. — И те ѵ матушки.

Таина спросила:

— Какие акции ты имеешь в виду?

— Пару магазинов подорвать — элементарно. У меня есть на примете. Но это на худой конец. Светиться зря не стоит. Только в случае глубокого нырка.

Таина обвела их светлым взглядом, понюхала черное вино в рюмке.

— Знаете, кого вы мне напоминаете, мальчики?

— Я не всегда был инвалидом, — сказал Клим. — Если ты про это.

— Страусов напоминаете. Помните? Которые головки прячут под крылышки. Еще немного и начну жалеть, что с вами связалась.

— А зачем ты с нами связалась, Таина Михайловна? — вторично полюбопытствовал Клим.

— Наверное, ошиблась.

— Поглядела бы ты на меня, когда я не был инвалидом. Телки гроздьями висли. Подтверди, Сань.

Санек сказал:

— В самом деле, Таечка, у тебя же есть какой-то план? Может, поделишься? Чего нас за лохов держать?

— А вы не лохи?

— Мы не лохи, — сказал Клим. — Мы чайники.

— Столяра придется валить, — Таина отпила глоток. — Другого выхода нет. Хвост надо отрубить.

— Наконец-то, — обрадовался Санек. — Я все гадал, куда ты клонишь. Что ж, Столяра свалить нетрудно. За ним всего человек сорок. Если Климушку разозлить, он их тростью переколотит.

— Боишься? — из прекрасных глаз брызнул темно-синий лед, и Санек действительно испугался. Но не того, о чем она подумала. Он испугался, что это их последнее застолье. Клим тоже расстроился, махнул бокал коньяку и закусывать не стал. Даже не занюхал кусочком черняги по народному обычаю.

— Нам-то с Саней чего бояться? — заметил оскорбленно. — Нам бояться нечего. Сама же говоришь, нас уже списали, и в Европу, конечно, с нашим башлями да с нашими рожами соваться нечего. Только буржуев смешить. Но тебе-то, Таина Михайловна, зачем вмешиваться, вот чего опять же не пойму? Какая корысть? Ведь у Столяра большие связи, он не сам по себе. Или в стороне останешься?

— Как же я останусь в стороне, если вы, мальчики, в моей квартире сидите?

Санек нашел нужным уточнить:

— Квартира не твоя. Квартира — проходняк. Тут тобой и не пахнет.

— Неужто носом чуешь?

— Чую, — признался Санек. — Уже третий месяц чую.

Многозначительная фраза повисла в воздухе, и только Клим взглянул на друга удивленно.

— Значит, так, — подытожила Таина. — Или вы кончаете ваньку валять, или я ухожу. Выпутывайтесь сами.

— А дальше? — спросил Санек.

— Что дальше?

— Допустим, ты знаешь, о чем говоришь, и мы каким-то чудом завалйм Столяра и всех прочих. А потом?

Теперь Клим поглядел на кореша одобрительно: правильный вопрос. Пора узнать, до какой степени эта девица чокнутая. Таина не уклонилась от прямого ответа, хотя тоже поняла скрытый смысл вопроса.

— Дальше, мальчики, возьмем Москву за хобот.

— Как это? — переспросили парни хором.

— В городе полно миллионеров, мы их немного разгрузим.

Клим и Санек смолчали, потупясь. Степень чокнутости девушки-разбойницы зашкалила явно выше нормы. Не то чтобы это их смутило, но обоим стало не по себе. До этой минуты они смутно надеялись, что Таина при ее хватке и, скорее всего, немалых связях действительно их выручит, но какая помощь от беспредельщицы.

— Закручинились, богатыри, — ласково пропела Таина. — Очко играет?

— Не-е, — промямлил Клим, — очко тут ни при чем. Но мне, как инвалиду… Может, все же правда, в Европу податься? Дамы-буржуйки, я слыхал, любят простой, деревянный русский член. Пусть Санек решает, он у нас за старшего. Скажи, Сань, тебе каким представляется наше будущее?

— А чего мудрить? — Санек выглядел немного затравленным, на висках проступила испарина. — Девушка права.

— В чем права, Сань?

— Пока Столяр живой, нам не продохнуть. Ни здесь, ни в другом месте. Он же на принцип пошел. Только я не секу, как это сделать реально. Он без охраны вообще не ходит. Осторожный, сука, как питон.

Клим сказал:

— Столяр — это ерунда, раз плюнуть. Мне интереснее, как после будем миллионеров мочить. Скажи, Таина Михайловна, всех сразу замочим или для начала кого-нибудь одного? Банкирушку какого-нибудь?

Таина наполнила их пустые стаканы и себе подлила вина. В ее взгляде теперь не безумие сквозило, а холодная, черная ярость. Их обоих проняло до печенок, а ведь повидали немало. В банде, считай, со школьной скамьи. Как свободу объявили и работы не стало, так их в омут и затянуло.

— За вас, мальчики, — звенящим голосом провозгласила. — Отчаянные вы мужики, я вас обоих люблю. Сашенька, веришь мне, дорогой?