Анатолий Афанасьев Реквием по братве - Анатолий Афанасьев

— Дело такое… Один человек разыскивает Саню Маньяка. Но его нигде нету.

— И чего?

— Этот человек надеется, вы поможете.

— Что за человек?

— Давайте без имен, — паренек закурил, ручонки тонкие и дрожат. Видно, с утра не хватило на дозу.

— Передай этому человеку, — сказал Клим, — что Маньяк мне больше не друг.

— Не друг?

— Скурвился он. Будь я на ходу, сам бы его придавил. А ты случайно не химичишь?

— Как это?

— Тебя не Маньяк прислал, чтобы вынюхивать? В таком раз'е передай ему, за Стрелком не заржавеет. Выйду отсюда, по всем кочкам разнесу.

Паренек переминался с ноги на ногу, сипло, по-стариковски затягивал.

— Мое дело маленькое… Просили передать, если назовешь адрес, оставят в покое. Понятно, да? Иначе не отвяжутся.

— Ты давно в кодле?

— Я всегда в ней, — гордо ответил гонец.

— Тогда послушай моего совета. Никогда не задирай ногу выше головы.

Паренек отшатнулся, увидя, как удобно Клим перехватил костыль.

— Не надо, Стрелок. Я на рожон не лезу. Передал — и все.

— Ну и катись отсюда, пока цел, придурок!

— Это ваш ответ?

— Это мой ответ.

— Тогда скорейшего выздоровления.

Клим не успел зацепить его костылем, паренек запрыгал по ступенькам, как резиновый шарик.

Перед обедом Клим выпросил у дежурной сеструхи укол анальгина и до четырех покемарил. Потом, как обычно, пошел бродить по коридорам, где на раскладушках лежали раненые. В большинстве те, кого привозили ночью с московских улиц, наскоро штопали в хирургии — и сваливали куда попало. Участь у них незавидная. Иногда о них забывали, особенно о тех, кто без сознания, и они отбывали на тот свет, не успев никому рассказать, что с ними приключилось и кто они такие. Графа — неопознанные трупы. Обнаружив в коридоре покойника, санитары спускали его на цокольный этаж, на промежуточную стоянку. За сутки там иногда накапливалось до десятка трупов, сваленных как попало (мужчин-санитаров не хватало в больнице). Клим иногда из любопытства, как и прочие постояльцы, спускался туда покурить и однажды обнаружил среди усопших вполне живого братка с отрезанными ушами, сообщил о нем медсестре, а потом из чисто гуманных соображений помог транспортировать бедолагу обратно на этаж, на раскладушку. Утром зашел навестить, но того отправили в морг.

…Гуляя, наткнулся на Дору Викторовну, с мученическим видом поинтересовался, готова ли она к ночному свиданию, и, неловко повернувшись, выронил из-под полы чугунную трубку, расщепленную с двух сторон. Грозное оружие, принесенное Саньком в одно из посещений. Клим умел с ним управляться, но практически бесполезное, если человек на костылях. В том-то и вся штука, что у Клима не было маневра. Сопротивляться он мог только на ограниченном пространстве, как мушка с оторванными лапками.

— Что это у вас, Клим? — удивилась докторша. — Какой-то инструмент?

— Не совсем так, — солидно ответил Клим, подняв тяжелую игрушку. — Скорее кистевой эспандер. Для упражнений. Чтобы не залеживаться. Если парень вроде меня залежится, он ведь ни на что хорошее не годен, Дора Викторовна.

— А-а, — не очень заинтересованно протянула она и двинулась дальше, но Клим ухватил ее за рукав шелестящего халата.

— Минуточку, доктор!

— Только, пожалуйста, без глупостей, Клим.

Ох, так ему нравилось, как она произносила его имя! Не фамилию, не кличку — имя.

— Вы не могли бы перевести меня в другую палату?

_?

— Старики храпят, как ненормальные, турок во сне костыли у кого-то выклянчивает. Я не сплю три ночи.

— Вы же видите, что творится, — Дора Викторовна повела глазами на раскладушки с обычной своей укоризненной усмешкой, выглядевшей как укор всем мужчинам за их человеческую несостоятельность.

— Но я-то в палате лежу, — сказал Клим. — Могу с кем-нибудь поменяться. Шило на мыло.

— После рентгена.

— Что — после рентгена?

— Завтра все решим. Сегодня уж потерпите.

— Понял. Еще маленький вопрос. Почему вы ко мне обращаетесь то на «ты», то на «вы»?

Задумчиво склонила голову набок. Клим любил ее за то, что она седая, с крепкими, стройными ногами, ломит мужскую работу, и еще за то, что каждое слово принимает всерьез.

…Пришли они после одиннадцати: белобрысый Толян и двое качков. Особенно не понравился Климу коротышка с золотой серьгой в ухе: глаза вытаращенные, пустые, как два перископа. Натуральный отморозок. Сам Толян вел себя культурно, присел на краешек кровати, похлопал Клима по гипсовой чушке.

— Давай по-быстрому, Стрелок. Ты — нам, мы — тебе, и расходимся по-доброму. Или хочешь свое получить?

— Свое я уже вроде получил, — буркнул Клим.

— Что ты, — оскалился Толян. — Нога и глаз — это семечки. Погляди на моих ребяток, погляди.

— Что же я козлов не видел, что ли?

— Настоящие профи, Стрелок. За пять минут сделают из тебя котлету, никакой доктор после не склеит. Тебе это надо?

— Мне вообще ничего от вас не надо. Мое дело — сторона.

— Правильно, — Толян придвинулся ближе. — Ну, давай рассудим. Ты же понимаешь, твой кореш накрылся. По любому раскладу. У Маньяка давно крыша поехала, ему не отвертеться. А ты сам выбирай, жить или подохнуть. Можешь еще вполне пожить. Покажи ему фотку, Сеня.

Спутник Толяна, не коротышка, а битюг под два метра ростом с наивным личиком олигофрена, сунул Климу под нос фотографию. На слайде — какой-то подвал и подвешенная на железном крюке за одну ноту голая Галка Скокина, сожительница Санька. Лица не видно, залито кровью, просто по некоторым признакам Клим догадался, что это Галка висит.

— Впечатляет, да? — спросил Толян. — Тоже упиралась, и видишь, что вышло.

— Ну и напрасно, — сказал Клим. — Откуда она знает, где Санек?

— Может быть. Но ты-то уж точно знаешь, верно?

Профессрр Иван Иванович к этому времени, напившись элениума, цидел третьи сны, а слесарь Зиновий и турок Зундам не спали, но лежали тихо, будто их и не было в палате. Так бы им и лежать, но Зиновий, будучи человеком справедливым, не выдержал, прогудел из-под одеяла:

— Чего, в самом деле, хулиганите, ребята? Можно ведь и милицию шумнуть.

— Шумни, отец, шумни, — засмеялся Толян и сделал знак коротышке. Тот подошел к кровати слесаря и сверху пару раз опустил ему на лоб здоровенный кулачище, будто два гвоздя вбил. Потом, балуясь, ухватил за сломанную руку и резко рванул на себя. Рука отвратительно хрустнула, и Зиновий наполовину свесился с кровати, но был уже в отключке.

— Рожай, Стрелок, рожай, — поторопил Толян. — Нам тут некогда рассиживаться. Апельсины в другой раз принесем. Адрес — и точка. Куда он зарылся с бабками?

— Скажу, все равно грохнете. Вон с тобой какие псы. Удержу нет.

— Правильно рассуждаешь… Гарантий дать не могу, кроме честного слова бизнесмена. Но все-таки шанс.

— Со Столяром у тебя какие отношения?

— Нормальные, а что?

— Похлопочешь, чтобы в вашу банду перейти? Свои меня вряд ли поймут.

— Блядью буду, — искренне пообещал Толян.

— Достань там в тумбочке, записная книжка…

Толян открыл дверцу, доверчиво нагнулся — и тут Клим, вытянув из-под подушки чугунную трубку, ошарашил его по затылку. Еще успел сбоку рубануть по коленкам коротышку. Хорошего замаха не получилось, но нацелил точно: коротышка завопил благим матом и волчком завертелся по палате.

— Ах ты, поганка! — в тон коротышке заревел битюг Сеня — и ботинком врезал в грудь Климу с такой силой, что у того дыхание заклинило. Потом приподнял за плечи и швырнул на кровать, спиной о стену. Клим трубку не выронил: спокойно ждал развития событий. Однако битюг не кинулся на него вслепую, на что он надеялся, обернулся к коротышке.

— Ты как, Паша?

— Ничего, терпимо… Будем мочить? — с безумной гримасой в пустых глазах коротышка толкнул «раскладухой» — выскочило длинное, узкое лезвие.

— Надо бы это… — замешкался битюг. Понятно, что он имел в виду. Надо посоветоваться с Толяном, а тот лежал в отключке.

Впоследствии Клим больше всего удивлялся поведению турка. Зундама никто не принимал во внимание, и даже Клим не заметил, как он дотянулся до любимого костыля.

В те роковые минуты, которые стоили Зундаму жизни, он проявил себя безупречным бойцом. Когда битюг опустился на корточки, чтобы посмотреть, в каком состоянии главарь, Зундам, по-кошачьи привскочив, махнул ему по роже гипсовым набалдашником.

Битюг схватился за щеку, из-под пальцев брызнула кровь, а турок издал победный вопль, что-то вроде утиного клича: «Уа-уа-уа!»

Коротышка первым опомнился, обогнул, прихрамывая, кровать и ударил Зундама ножом в грудь, держа его обеими руками. И продолжал, как заведенный, поднимать и опускать нож, словно рубил лунку во льду. При каждом проколе турок выгибался дугой и ликующе вскрикивал все то же — уа-уа-уа!