Ныне все мы болеем теологией. Из истории русского богословия предсинодальной эпохи - Павел Хондзинский

Следующий этап полемики представляли собой собственно богословские сочинения: «Манна» Медведева и «Акос» Лихудов[295]. Однако вместе с богословием в них присутствует уже и очевидное раздражение[296]. Как бы то ни было, Медведев не преминул отметить неудачное толкование слов Златоуста, обвинив Евфимия в передергивании текста: «…списатель тетратей во всем своем писании усердное тщание полагал, дабы ему откуду бы не буди, хотя весьма неправдою, от древних святых отец и от новых ученых людей, не якоже они о оном писаша, но выбором и преступая в их писании инде речение, инде целую строку, а инде и многая и от писания их точию мнимое ему, ко его оправданию быти вземля…»[297] Не упустил Сильвестр отметить и то, что Евфимий только прикрывается именем Славинецкого, а подлинных писаний его представить не может, между тем как Славинецкий вместе со всеми, как помнят очевидцы, клал поклоны на «приимите, ядите»; впрочем, если даже к концу жизни он (Славинецкий) и пришел к иному мнению, то это вовсе не повод отступаться от учения древних святых отцов[298].

Более того, и отеческие предания нуждаются в проверке. Если «списатель тетратей» утверждает, что русская Церковь издревле придерживалась в этом вопросе отеческого предания, то он говорит неправду: «не отеческое предание о вечери тайне и о пресуществлении тела и крове Христовы держаше [русская Церковь], но самого нашего тоя тайны законодавца Христа Иисуса тако, якоже сам Он на вечери тайней ону предал есть, и своими всемощными словесы, купно со Отцем и Святым Духом, пресуществление из хлеба тело, а из вина кровь сотворил есть…»[299] Мало держаться отеческого предания, поясняет Медведев, надо еще выяснить: согласно ли это отеческое предание «законоположению Христову о той тайне и Святым Апостолом и древним святым»[300], потому что согласие с Римской Церковью в этом пункте само по себе еще ни о чем не говорит: если заботиться только о том, чтобы все было не так, как у римлян, то и в воплощение Сына Божия веровать нельзя.

Неслучайно в этом тексте и упоминание Троицы («купно со Отцем и Святым Духом») – оно представляет собой еще один полемический аргумент: с одной стороны, тот, кто утверждает, что пресуществление совершается словами «и сотвори убо», тем самым утверждает «аки бы ныне Дух Святый от Отца и Сына отделился и действует един, не Христовыми словесы, но иерейскими»[301]; с другой – из чего следует, что слова Христовы «не суть достойна быша купнаго содейства к пресуществлению Отца и Св. Духа, но тоя благодати быша обнажена безвинно»[302]?

Чувствуя, что самым уязвимым местом в его рассуждениях является наличие эпиклезы, Медведев старается филологическими выкладками доказать, что она имеет другой смысл. «Преложив» означает то же, что и «преложивый» – а стало быть, речь идет уже о преложенных, пресуществленных Дарах, а «сотвори» относится к последующему тексту, иными словами, «сотвори… якоже быти причащающимся…» – сотвори, чтобы они [Дары] были причащающимся…»[303]

В заключение твердо отвергается возможность компромисса, так как компромисс представляется Медведеву, очевидно, признаком слабости собственной позиции. Некоторые утверждают, пишет Медведев, что будто Господними глаголами пресуществление начинается и иерейскими словами «и сотвори убо» совершается[304]. Но этого не может быть, заключает он, потому что тогда получается, что одно и то же таинство имеет две словесные формы, что нелепо[305].

Не менее бранчлив и «Акос»; впрочем, здесь также выдвигаются богословские аргументы. Конечно, и на Тайной вечере, и теперь Христос действует вместе с Отцом и Духом, но там «через самого Себе без средства», а теперь через иерея, который является лишь инструментальной («органной») причиной совершения таинства «и образ исполняя точию стоит, яко не о себе глаголя…»[306]. Более того, Христос произнес «приимите, ядите», чтобы ученики поняли, о чем идет речь, а совершил таинство, как одни говорят, либо вообще без словесной формы, «но единою вседержительную властию хотения своего»; либо, как говорят другие, «словесы неизреченными и неудобь глаголемыми…»[307]. Кроме того, если сказано, что даже Сам Христос, совершая таинство, «благодари, благослови, освяти», то как же может совершить его «едиными словесы Господними» без призывания Святого Духа священник? «Почто во всех таинствах глаголеши священника слугу и служителя, обаче в сем и токмо именуеши его Христа без средства?»[308] Не совсем вразумительно, но опровергается и филологический аргумент. «А еже “преложив” приемлется вместо наречия, сиречь вместо еже прелагательно или пременно. Есть бо грамматическое во аттическом диалекте сицевое глаголюще, яко егда есть глагол со причастием прешедшаго времене, причастие тогда вместо наречия приемлется… А елицы суть непричастни еллинскаго диалекта, молчание да понесут…»[309] За сим доказывается, что ни мирским делать поклоны, ни монахам и иереям «снимать шапки» при произнесении «приимите, ядите» не следует, так как они произносятся чисто в повествовательном смысле, «и иногда иная словеса Господня кроме сих вечери тайныя повествуются в церквах Божиих, но не раскрываются тогда иереи и монахи, ниже люди поклоняются»[310]. Разбирается и спорный текст святителя Иоанна Златоуста, о котором уже шла речь выше у Медведева. Точнее, одно только слово из него. Но чтобы сделать разъяснение понятным, пора привести спорный текст целиком:

«Впрочем, уже время приступить к этой страшной трапезе. Приступим же все с надлежащей скромностью и вниманием; никто пусть не будет Иудою, никто пусть не будет злым, никто пусть не скрывает в себе яда, нося одно на устах, а другое в уме. Предстоит Христос и теперь; Кто учредил ту трапезу, Тот же теперь устрояет и эту. Не человек претворяет предложенное в тело и кровь Христову, но Сам распятый за нас Христос. Представляя Его образ, стоит священник, произносящий те слова; а действует сила и благодать Божия. Сие есть тело Мое, сказал Он. Эти слова претворяют предложенное [μεταρρυθμιζει τα προκει μενα], и как то изречение: раститеся и множитеся и наполните землю (Быт. 1: 28), хотя произнесено однажды, но в действительности во все время дает нашей природе силу к деторождению; так и это изречение, произнесенное однажды, с того времени доныне и до Его пришествия делает жертву совершенною на каждой трапезе в церквах»[311].

Понятно, что, взятый в целом, этот текст был одним из самых сильных аргументов Медведева, который часто попадал в затруднительное положение, пытаясь не без насилия над мыслью авторов истолковать в нужном ему смысле святоотеческие творения. И хотя существовали и другие тексты святителя Иоанна, из которых явствовало, что он считал моментом пресуществления именно эпиклезу[312], все же оставить без внимания этот текст Лихудам не представлялось возможным. Для опровержения Медведева они постарались доказать, что Медведев, не зная греческого языка, приписывает святителю Иоанну то, что он вовсе не собирался сказать. Глагол μεταρρυθμιζω «знаменует от единаго чина движения или последования или образа или сравнения и проч., в высший чин движение или последование или образ или рассуждение полагаю, сиречь, прелагаю, а не совершаю или пресуществляю»[313]. Следовательно, речь здесь идет не о совершении таинства. Но о чем тогда? Этот вопрос остается у Лихудов безответным. Правда, они вынуждены признать, что как «словеса Господни… без призывания Св. Духа молитвою иереевою, благословением и знамением креста, ничтоже совершают… [так и] призывание Святаго духа чрез молитву иерея, благословение и знамение креста без повествования смотрения Христова и словес Его ничто совершают… Сего убо ради и Златоуст прежде рече сие μεταρρυθμιζει сиречь прелагает от единаго в иной чин или образ, не рече же “совершает или пресуществляет”, и послежди глаголет святый сие απηρτισμενην, сиречь разлученную и разделенную от нижайшего чина, восходящего в вышший чин»[314]. Однако, утверждая это, Лихуды вступают здесь в некоторое противоречие сами с собой. Признавая, что слова Господни, согласно святителю Иоанну, являются необходимым началом таинства, они стараются в то же время примирить это признание с высказанным выше ими же тезисом, согласно которому слова Спасителя даже в контексте Тайной вечери не имеют, собственно, отношения к совершению таинства, потому что, в свою очередь, на этом основывалась непозволительность поклонов и «снятия шапок» в современном самим Лихудам литургическом контексте.

Впрочем, Медведев, даже если бы и хотел, не мог уже указать Лихудам на недостатки их аргументации – «Манна» стала последним его крупным полемическим сочинением. Она была написана по заказу царевны Софьи, и как только пошатнулось ее положение, арестован был и Медведев, хотя и пытавшийся скрыться, но безуспешно. Ему было предъявлено обвинение в покушении на жизнь патриарха и государя Петра, и хотя, несмотря на пытки, он его отверг, тем не менее, по показаниям других участников дела, был приговорен к смертной казни. Уже после вынесения приговора патриарх прислал к нему увещателей, которые уговаривали его отречься от учения о том, что Дары освящаются словами Христовыми, в чем и преуспели. Медведев написал покаянное послание патриарху, где признавал, что смутил Церковь, отрекался от неправого толкования слова Василия Великого «возобразная»[315], и изъяснения этого слова Иоанном Дамаскином[316]. Признавал слова Христовы «приимите, ядите» и т. д. «быти святыя Евхаристии начало и основание, яко святии Отцы, Восточныя Церкве Богоноснии, учат»[317], а самое «совершение Святых даров и пресуществление хлеба и вина в тело и кровь Христову» совершающееся «призыванием и действом Святаго Духа, чрез молитву и благословение священническое и печать креста в словесех, Бога Отца молящих: “и сотвори убо хлеб сей… а еже в чаше сей… преложив Духом Твоим Святым”…»[318]. В конце Медведев призывал на себя всяческие клятвы и анафемы, если его покаяние окажется неискренним.