Ключи от понедельника - Валерий Таширов

чтобы глотнуть хоть немного воздуха.

Как же долго длится эта казнь! Он никогда не думал, что его жизнь будет такой короткой, а смерть — глупой и бесполезной. Сколько раз в мечтах о будущем Сашка представлял себя великим воином в золотых доспехах, бьющим злого ворога острым мечом, как это делали предки в песнях гусляров-сказителей. Но болото, которое почти его поглотило, распорядилось иначе. Последний вдох, и голова полностью ушла под воду, погрузившись в кромешную темноту. Остатками сознания, скорее рефлекторно, не отдавая отчёта своим действиям, он попытался сделать ещё один спасительный глоток воздуха. Но вместо него в лёгкие хлынули потоки ядовитой жижи…

Было холодно. Озноб пробивал всё тело, накатываясь ровными приступами. Хотелось согреться, но шевелиться не было сил. «А говорят, в аду жарко», — промелькнула в голове крамольная мысль. Сашка попытался открыть глаза. Получилось, хоть и с трудом. Перед лицом маячило какое-то бледное пятно. Постепенно стали угадываться очертания склонившегося над ним человека. Когда зрение сфокусировалось, сердце юноши заколотилось так, словно вот-вот вырвется из груди. Прямо на него, как с божницы, смотрел Спасов лик, обрамлённый седой бородой и длинными прядями белых волос. Видение качнулось в туманном мареве и приблизилось почти вплотную к Сашкиному лицу.

— Жив, оголец. Хвала Перуну! — молвил незнакомец, кладя руку на лоб больного.

Сашка сразу ощутил тепло этой руки и даже перестал дрожать. По телу разлились теплота и покой.

— Выпей. Берендеево снадобье. В его царстве нет ничего целебнее, — сказал старик, приподнимая голову гостя и поднося к его губам глиняную чашу.

Напиток был горький, по вкусу напоминал ромашковый отвар, но от него и вправду с каждым глотком становилось лучше.

— Не по тебе ли, отрок, сполошные колокола звонят в Переславле? Второй дён пошёл. Всю живность лесную перепугали.

Мальчишка молчал, только вертел глазами в разные стороны, силясь понять, куда он попал. Свет сальной свечи в небольшой избушке с каменкой выхватывал из сумрака предметы домашнего обихода. Дубовый, грубо струганный стол со скамьёй, топчан, устланный волчьими шкурами. Закопчённый потолок с висящими повсюду пучками трав и кореньев. Кое-где свет падал на лежащие книги разных размеров и объёмов, в кожаных, сафьяновых переплётах и металлических окладах, с застёжками и завязками. Сашка даже на время забыл о своём недуге под впечатлением от увиденного. У отца были книги, он даже читал их сыновьям. Но столько книг юноша видел впервые.

Старик продолжал поить его отваром.

— По всему видать, непростой ты парень. И одёжа у тебя справная и конь лоснится. Если бы не гнедой, попал бы ты в лапы нечисти болотной, так она за тебя ратовала. Хорошо я рядом оказался, услыхал гнедка. Уж и тяжёлый ты, парень.

Дед поставил пустую чашу на стол и деловито поправил шкуры, которые укрывали больного.

— Гляжу, тебя дрёма долит. Поспи. Снадобье, оно во сне шибче по чреслам гуляет. А я коня твоего проведаю. — С этими словами старик взял свечу и вышел из дома.

Стало темно и тихо. Слабость одолевала. Сашка уснул спокойным, безмятежным сном.

— Вставай оголец. Хватит почивать, — послышалось сквозь сон. — Пора тебе подыматься. Не смогу тебя снести до коня твоего. Сам вставай. Конь твой добрый, на него и надёжа. Он донесёт тебя до Переславля. Помогу тебе с болот выбраться, а дальше сам.

— Кто ты, дедушка? — прохрипел Александр. Горло пересохло и не слушалось речи. — Ты спас меня из болота. Век буду поклоны тебе бить. Проси чего хошь. Мой отец — князь Переславльский. Наградит тебя по делу твоему.

— Прибышей я наречён. В народе кличут Лешко, Лешим значит. Только я не в обиде. Леший-то не всяку человеку убыток чинит, зато гостей незваных отваживает. Даже лихие люди мой скит стороной обходят. Чуй и мне покойно, и люду православному не смутно. А что до награды… Нет у князя Ярослава того, что мне сгодится.

— Как так, добрый человек? Живёшь ты небогато. Вон, даже образов нет, — недоумевал парень. — Не божественно чтёшь Господа.

— А не верую я в Бога небесного. Не узрил Его в сердце своём, — отвечал Прибыша, наливая в миску горячую похлёбку. — Ходил я по миру, веру пытал. Верует народ. На образа молится, свечи зажигает, слезы льёт. А токмо проку со всего этого мало. Нет мира в душах людских. Не даёт царь жидовин русичам упокоения. Чёл я в книгах греческих эпикуров, что земля наша матушка не как одолонь, плоская, а кругла. Нету-де неба второго, пятого, а едино оно, и звёзды земли нашей братья. Выходит, где Бог? То неведомо. А духи лесные, вот они — вкруг нас.

— Крамольны разговоры твои, дедушка, и чудны. Как же на круглом устоять-то? — рассмеялся Александр, придвигая к себе миску с похлёбкой.

— А ты не смейся, княже. Не полоши себя. Что не зрят очи, то сердце и голова уразумят.

— Ты, дедо, сведущ в травах? — решил сменить тему разговора Александр.

— Кое-что разумею, — спокойно ответил Прибыша. — Травица, она все болезни целит. А хвори, они от крови гнилой и дум тяжёлых. Вон юродивые ничем не болеют, потому как жизнь их не тяготит.

— А раны, на поле брани полученные?

— И их настои и отвары изведут. Вон копыть-трава, как зацветёт кровавым, самый раз брать её в холстины. В чаще растёт, меж брусничника. Ростом невысока, а зараз узришь. Такую к ране приставишь, враз затянет без щепоты и ломоты.

Старик ещё много рассказывал о травах и кореньях, о живой и мёртвой воде, о пользе и вреде гадов лесных. Александр слушал его, затаив дыхание. Потом Прибыша подошёл к столу и зажёг свечу. Присев на лавку, разгладил на коленях длинный груботканый летник.

— Ты такой умный, дедушка! — восторженно произнёс юноша. — А меня можешь научить всем этим премудростям?

— Отчего же не научить, — улыбнулся знахарь. — Дорогу знаешь. А сейчас пора тебе домой собираться. Небось, мамка уже слёзы выплакала?

В обратный путь добирались молча. Старик шёл впереди, опираясь на массивный посох, украшенный причудливыми узорами и разноцветными лентами. Следом за ним верхом на коне ехал Александр. Добравшись до опушки леса, Прибыша ткнул посохом в сторону.

— Тебе туда. Конь твой сам дорогу найдёт, на него ратуй. Вот тебе настой целебный, заговорённый. — Старик отвязал от пояса небольшую кожаную флягу. — Почувствуешь неладное — испей. А это на груди носи и никогда не снимай. Будет тебе оберег от всякой напасти.

Александр принял из рук старика флягу и амулет на кожаном шнурке, где в бронзовом круге были высечены непонятные символы.

— Язык предков наших, — пояснил знахарь. — Он пошибче любого образа охоронит.

Александр прямо