Столпник и летучие мыши (СИ) - Скво Алина

Куратор был на взводе. Космическое пространство вкруг него гнулось, растягивалось, местами рвалось, образуя микротравмы.

— Ваше Вселенское Всесвятейшество! В классе подготовки исполнителей всего три души очень старой выдержки. Они достойны пребывать вечно во вселенском блаженстве. Но все трое по доброй воле выразили готовность выполнить миссию по спасению людей… У землян запарка, ситуация аховая. На кону судьба планеты, которую мерзавцы банкиры запродали нагам. Барыши, помноженные на инклюзивный статус Мидгарда, — розовая мечта нашего общего врага.

— Так-так… И что же, ваша троица в самом деле нашла общий язык с землянами? Каким образом это может повлиять на положительный исход дела?

— Ваше Вселенское Всесвятейшество, простите меня за дерзость, но я посчитал, что с возвращённой памятью им будет несложно влиться в социум. Ещё год назад Вы подписали Ваше Высочайшее согласие на моё прошение.

— Н-н-да?.. Возможно. Ну, да ладно, я иногда люблю пошалить. Но не забывайте, что ответственность полностью лежит на вашей совести.

— Клянусь, отклони Вы тогда моё заявление, я не дал бы им ничего — ни малейшего клочка памяти из их последних недолгих жизней, ни тени дежавю. Ни за что я не осмелился бы на подобную дерзость. Если Ваше Всесвятейшество считает, что я совершил ошибку, то согласен сей же час отнести её в собственную ячейку Хроник Акаши.

— Милейший, не нервничайте так уж сильно, это повышает магнетизм. Земле такое не на пользу.

Демиург протянул руку к планете, приласкал её лёгким обволакивающим движением. Затем откинулся на энергетически-вибрационную сетку, закачался, как в гамаке, снисходительно улыбнулся:

— Вы очень добры к подопечным, но не надо ради них расшибаться в лепёшку. Их и так в моём ведомстве предостаточно. Я имею ввиду лепёшек, что подобны коровьим. По гамбургскому счёту, это не души, а такое себе плохо переработанное гуано, продукт жизнедеятельности тварных особей. Не хотелось бы, чтобы ваша карьера покатилась, так сказать, с горы из-за… из-за трёх недоучек.

— О, нет! Ваше Всесвятейшество! Кадры были протестированы строжайшим образом. Вот только…

— Ну, что же, договаривайте, не стесняйтесь. Вы, как землянин, знаете в своём деле толк.

— Проблема в том, что кандидатура спасителя человечества не совсем… я бы сказал, совсем не подготовлена для выполнения задания.

— Ну, так что ж за беда такая? Разве не его выбрала независимая компьютерная программа?

— Его.

— Вот видите, никакой ошибки нет. А все пробелы восполняются опытом, помноженным на время. Личностный рост субъекта никто не отменял. Какой-нибудь десяток-другой земных дней, от силы месяц, — и будет ваш мужичок соответствовать всем нормативам. Давайте полагаться на наш любимый, вечный и непогрешимый детерминированный хаос. Он рано или поздно всё приведёт к порядку.

— Да, но… в нашем распоряжении менее двадцати дней.

— Вы куда-то торопитесь? Кажется, степень вашего духовного развития достигла наивысшего балла.

— Нет… Да, тороплюсь. Наг, в данном случае нагиня, вступила в фазу размножения, а у нашего героя нет ещё ни навыков, ни вооружения. Если операция по уничтожению врага сорвётся, то зараза очень быстро расползётся по всей планете. Вернее, уже давно расползлась, как Вы знаете, в угрожающих масштабах. Задача состоит в том, чтобы искоренить беду в начальной временной точке и запустить реку жизни заново. Иначе человечество исчезнет с лица Земли.

— Эка невидаль! Впервой, что ли? Мне, положа руку на сердце, эти бестолковые людишки изрядно надоели. Их бесконечные вопли и стенания стоят у меня в ушах и днём, и ночью. Всё чего-то просят, не понимая, что Я всё им дал по факту рождения. А если уж выклянчат, то обо Мне тут же и забывают. Благодарности — ноль. Негодники редкостные, планету загадили, пакостят сами себе, потом от этого же и страдают. А Я почему-то должен разгребать их косяки. Надоело!

Куратор бухнулся на колени. Плазма студенисто дрогнула:

— Благий! Милостивый! Долготерпеливый! Не погуби!

— Голубчик, не уподобляйтесь… — Демиург вздохнул, тяжеловесно приподнялся, энерго-вибрационный гамак замер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ох, и любите же вы, земляне, возвышающие эпитеты! А вот наги Меня по-другому величают — Бескомпромиссный, Владеющий, Карающий и прочее. О них отдельный разговор… Ну, и наглое же отродье! Расплодились, как… как морской песок. Во всех галактиках учиняют свои порядки, точно не Я, а они хозяева Вселенной… Поднимитесь, милейший, будьте так добры.

Опустив голову, куратор встал и уронил слезу. Та повисла в безвоздушном пространстве новым космическим телом.

— Знаю, о чём вы просите. Об одной… нет, трёх земных секундах, и не просто там каких-нибудь пропащих мгновениях, которым гомо сапиенсы никогда не знают ни счёта, ни цены. А чтобы эти три драгоценных мига возникли в распоряжении исполнителя… как его?

— Её… Фру.

— Да-да… в нужное время и в нужном месте. Добро. «Будет вам по вере вашей».

Проситель потянулся с поцелуем к руке благодетеля, но тот, пронеся ладонь мимо, ткнул указательным пальцем в точку бифуркации. Поверхность Земли молниеносно приблизилась, выпучиваясь и расширяясь странами, городами, улицами, и так же внезапно остановилась на голой, плохо освещённой скамье. Там, свернувшись бубликом, лежала с открытыми глазами лысая девушка в бейсболке.

Демиург прищурился, заметив соринку искусственного спутника, дунул. Соринка улетела в бесконечность.

— Готово. Я подключил ситуацию к таймеру. Исполнитель… ница получит шанс в назначенный срок. Регулярно докладывайте Мне о прохождении операции. Любопытно, чем всё закончится. Ах, эти человечки! Они такие забавные, как… как комета Галлея.

***

Плюгавый мужичонка, весь в белом, как в саване, ворошил на столе «дело», поступившее вкупе с новым пациентом. В мужичонке всё было бесцветным, точно ластиком подтёрли: безволосое желчное лицо, загороженные очками пугливые глазки, суетливые кисти рук, волоски на фалангах хищных крючковатых пальчиков. Из-под докторской шапочки кое-где торчали незначительные пучки седины. Серые губы разомкнулись, обнажая жёлтые резцы, и прокуренный голос внезапно по-медвежьи прорычал:

— Семён Филиппович Новгородцев?

Столпник помнил, что сказала Фру. Дивиться ничему не надо, а надо на всё глядеть очами крылошанина*, упокоенного в час успения. Что ж за диво, если гном будет не чирикать, а рыкать?

— Аз есмь*.

— Осознаёте ли вы, где находитесь?

Он осознавал. Те же граты на окнах, те же фисташковые панели, знакомая груша над головой, а за спиной вместо наручников — узел. Но чёткого определения всему тому, что с ним сегодня происходило, дать не мог. Казалось, он угодил во всенародную темницу. Она — повсюду: в домах, в городе, по всей Руси.

— Поясняю. Вы помещены в психоневрологическое лечебное заведение. Не бойтесь, здесь вас никто не обидит…

Сын плотника нахмурился. Бога единого надобно страшиться. А такого неказистого человечка можно токмо пожалеть. Однако вовремя промолчать — всё равно что мудрое слово молвить*, так-то лучше будет. Он округлил синий искрящий глаз, глянул на эскулапа сочувственно. Желтизна и пурпур измочаленного лица на белизне смирительной рубахи заиграли особенно впечатляюще. И доктора они впечатлили.

Коротышка взял паузу, разглядывая живописный «фасад» Новгородцева, и добавил:

— Слово даю.

Сухие, в трещинах и заусенцах губы Семёна дрогнули, расползлись в усмешке, засочились сукровицей, нахлынула свежая боль. Он уже знал настоящую цену честному слову.

— М-м-м… Офицерское?

— Почему же офицерское? Врачебное.

— Ну-ну…

— Вы утверждаете, что родились в тысяча шестьсот двенадцатом году. Так ли это?

— Ну?

— Осознаёте ли вы, какой сейчас год?

— Знамо, какой — самый поганый что ни на есть. Ныне разор* на всей земле русской, нашествие отпрысков змеевых, порабощение честного люда, пагуба, злоба и срам. Нигде красного угла не видать, никто лба не осенит, повсюду нечестивцы да нехристи. Ить на тебе и самом-то креста нету.