Косовский одуванчик - Пуриша Джорджевич

– Джон! – радостно воскликнула я. – Ты больше серб, чем все мои нынешние сербы!

– Спокойно, Мария! Ты мне еще должна доказать, что Джон Рид написал правду.

– У тебя есть эта книжка?

– У меня есть ты, и на тебе я проверю, действительно ли сербы таковы.

– Боюсь, от меня в этом деле будет мало толку.

– Почему, разве ты не типичный представитель Сербии?

– Да, но мой личный пример не завершится моей смертью, как того требует эта старинная сербская философия…

– А что новенького появилось в сербской философии жизни?

– Смех!

– Что?

– Смех, улыбка: мы в самые тяжелые моменты смеемся. Как мы хохотали во время бомбардировок! Генерал Кларк хотел разбомбить поколение смеющихся рокеров, которое пело и танцевало на мостах, чтобы сохранить их, или умереть вместе с ними, с улыбкой на губах.

– О'кей, я принимаю твой смех.

– Ну что, получается начало романа?

– Получается начало романса, – говорит Джон.

– Могу ли я поцеловать тебя от лица сербов?

Джон вытянул ко мне губы. Мы поцеловались. Джон потребовал еще один поцелуй, но я сказала:

– Первый поцелуй еще не означает следующий!

И тут же поняла, что тот, следующий, другой, с которым я делила подушку в апартаменте отеля «Гранд», тот, который ждет меня в маленьком домике с палисадником, сжимая в руках дамский револьвер, тот, который станет угрожать Скендеру, чтобы тот переправил нас в Сербию, – он для меня уже ничего не значит.

Смерть, смех, предательство. Почему – предательство? Парашютист первый предал меня – сорок три года, жена и ребенок по имени Оливер, восемь лет. И что теперь, развлекать его всю жизнь только потому, что он не любит немецкого генерала? Чего он хотел? Чтобы встреча на лугу закончилась в его пользу? Он бежит, я бегу, все мы бежим. Куда?

– Подождите! – в кафану ввалился Скен-дер, неся как дрова охапку бутылок шампанского. Расставляя их на столе, он рассуждал:

– Шампанское – верховный главнокомандующий вин. Вы знаете, что его используют, давая имена кораблям, празднуя Новый год, им встречают победителей, но самое главное в жизни шампанского – оно означает начало любовной связи…

Скендер совсем как «пан врхни» в чешском ресторане, с шумом откупорил бутылку, ловко направил пенную струю в бокалы и приветствовал меня:

– Мария, мадам Помпадур провозгласила шампанское единственным вином, которое женщина может пить, не опасаясь подурнеть.

Когда я перевела слова Скендера, Джон испуганно посмотрел на меня:

– Откуда он знает?

– Спроси его об этом в романе, – отвечаю.

– Берите бокалы, – велел нам Скендер, – и посмотрим, как там у Джиновици дела с Гитлером.

– Знаешь, Мария, роман-то я легко напишу, но вот нынешняя моя работа – представлять свою страну, – похоже, запросто может убить меня.

– Берите бокалы, – повторил Скендер.

Снаружи Эмин Джиновици смотрел на снятые буквы Гитлера.

– Я убрал его, – по-солдатски отрапортовал он Скендеру.

– Вижу.

– Хозяин, давайте новое название!

– Мария, ты поняла?

– Что он говорит? – спросил Джон, всем своим видом показывая, что он берет меня под защиту.

– Договариваются о названии заведения.

– Как можно меньше букв, коротко и эффектно, скажи им, – взмолился Джон.

Я разъяснила Скендеру идею Джона. Тот согласился:

– «Пицериа» остается. А хорошо было бы использовать те, что остались от «Хитлери»…

И тут я говорю Скендеру:

– Есть у меня идея. Сколько заплатишь?

– Даю еще три бутылки шампанского.

– Из названия «Хитлери» можно использовать четыре буквы.

– Не понял?

Я повернулась к Джону и тихо рассказала ему про свою идею.

– Браво! – воскликнул он и смачно поцеловал меня в щеку.

– Ну так что же, говори, Мария! – нервничал Скендер.

– Так вот, – начала я не спеша. – Из названия «Хитлери» можно использовать Х, И, Л, Р, И. Экономия большая, потому что надо будет заказать только одну букву – А, и вставить ее между Л и Р. Понял?

– Ну хватит, говори! – просил Скендер.

– А ты, Джон, угадаешь?

Джон, повернувшись к Скендеру, пропел:

– Хилари.

– Хилари! – перепугался Скендер.

– «Пицерия Хилари» – лучше не придумаешь. С таким названием к тебе клиенты из КФОРа валом повалят! – говорю.

– Неплохо… – осторожно промолвил Скен-дер, оглядываясь на Джона. – И если этот американец скажет о'кей…

– О'кей, – сказал Джон. – Don't wori…

– Джиновици! – приказал Скендер. – Отправляйся искать букву А!

– Шеф, сегодня ведь выходной, все закрыто, – ныл Джиновици.

– Пошел, и без буквы А не возвращайся!

– Три бутылки, пожалуйста! – говорю. Скендер отвечает по-сербски:

– Похоже, праздновать что-то собираешься? То-то этот кадр так на тебя смотрит, словно пизды никогда не видел!

– Если бы этот кадр со мной был, когда я тебе дом продавала, ты бы не меньше сотни тысяч марок выложил.

– Приведи ко мне клиентов, ты всех их знаешь там, в «Баре Кукри». Процент получишь.

– У меня для тебя кое-что получше есть.

– Квартира? – Дом!

– Где?

– В центре Приштины.

– Плачу по рыночной.

– Я тебе назову цену, будь сегодня вечером в кафане.

– А куда я денусь – букву А жду.

– А теперь гони три бутылки.

– Ладно.

Джон вслушивался в наш сербский и, похоже, что-то понял, потому что заявил:

– Я голоден, Мария!

– Скендер нас накормит.

– У меня есть идея получше: пошли ко мне. Ты любишь спагетти?

– Нет! – рассмеялась я.

– Хорошо, тогда я буду есть, а ты станешь читать Джона Рида.

Я велела Скендеру ждать нас сегодня вечером.

Джон пропустил меня вперед, левой рукой придержав дверь своей квартиры. Квартирой была палатка. Дверь – пестрый арабский ковер.

Входя в палатку, я опять рассмеялась.

– Мне тоже смешно, – заметил Джон.

– Да нет, – отозвалась я, – просто одна палатка сыграла важную роль в истории Сербии.

– Опять старая сербская песня – ваша история.

– В 1389 году, – начала я…

В палатке было очень много книг и всяких технических приспособлений, огромный, со стену, телевизор и компактный компьютер.

– Ну и как тебе мое жилище? – спросил Джон.

– В 1389 году, – продолжила я, словно припоминая это время, – здесь, в Косове, произошла битва между сербами и турками. В одной из палаток находился султан. Во время боя господин Милош Обилич ворвался в палатку и разрубил султана. Его, правда, тоже убили, но он и по сей день остался величайшим героем в истории Сербии.

– Чем он его рубанул?

– Саблей.

– Ну, я тебе могу предложить только нож. Впрочем, он мне самому теперь нужен, чтобы приготовить еду.

– Дай мне этого Джона Рида.

– Я тебе соврал, у меня его здесь нет. Но у меня есть кое-что получше – кассета. Это тебе больше понравится.

Джон вынимал из холодильника мясо, яйца, молоко, спагетти.

– Что будешь пить? – спросил меня.

– Подыхаю, – говорю. – Мне бы хорошую порцию сна.

Джон указал мне на солдатскую койку. Но я не могла сдвинуться со стула. После ночи в отеле «Гранд», где мне так и не удалось выспаться. Вот и теперь все бегу куда-то, из одного кадра жизни в другой без всякой драматургической связи. Глянула на Джона. Прикидывая, что я теперь в этой палатке делаю, я и вправду почувствовала себя как Милош Оби-лич, но так и не поняла, кого мне следует разрубить – себя, Гарольда или Джона. Подумала, что лучше всего было бы остаться с майором Шустером, но он поймал меня на лжи… А я поймала на лжи капитана Гарольда. Но капитан Гарольд теперь лжет всем ради меня. Любит меня, да и мне той ночью показалось, что я его люблю, нет, раньше, когда он влепил им по морде речью про немецкого генерала Клауса Райнхардта. Ради меня лгал и Джон, заявив, что капитан Гарольд подтвердил мою выдумку, будто я его переводчица. Теперь я обманываю Джона, потому что он ничего не знает о моем плане с помощью Скендера спасти Гарольда и, обманывая Скендера, добраться до границы с Сербией и перейти ее – мне и Гарольду… Но ведь, хочешь не хочешь, придется в Сербию вывозить и его жену с сыном Оливером, восьми лет.

– Килограмм лжи становится центнером правды, – сказала я себе.

– Телевизор смотреть не будем, потому что кассета тебе, как правдолюбице, больше понравится.

– Моя правда слишком тяжелая, боюсь, ты ее полюбить не сможешь.

– Давай не будем считаться, а лучше послушаем, что другие говорят о тебе и обо мне. Если только в этой палатке ты не станешь размахивать своей саблей…

– Хорошо, я помогу тебе как можно скорее определиться с первой фразой романа.

– Я сказал про саблю, потому что ты первая про нее вспомнила, когда стала рассказывать про этого вашего воина, который саблей убил турка. Меня рассмешила одна фраза Джона Рида из его описания Сербии 1915 года: «Сербы вам не поверят, если при вас нет сабли».