Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марат отступает на шаг назад. Странно, все вокруг какое-то вязкое, словно движется он по горло в воде. Он видит Риту. Она стоит чуть поодаль, вцепившись побелевшими пальцами в собственную куртку. В ее прозрачных, светло-зеленых глазах паника, губы чуть приоткрыты. Она не видит Марата, смотрит лишь на собаку, которая вот-вот кинется.
И Марат бросается вперед, сбивает Риту с ног и заслоняет ее собой. Собачьи лапы упруго толкают его в грудь. Он видит над собой оскаленную пасть. Еще миг – и беспощадные зубы вонзятся в его горло. Вдоль позвоночника стекает холодный пот, грудную клетку сковывает страх. Он пытается выставить вперед локоть, чтобы помешать псу убить его, делает нечеловеческое усилие…
И вдруг собаки уже нет, а перед ним стоят Руслан и Рита. Рус обнимает ее за плечи и привычно целует в темную макушку. И Рита смотрит ему в глаза и счастливо улыбается, как будто и не видит Марата.
– Это моя жена, – говорит ему Рус. – Моя!
– Эй, подъем! – услышал Марат над ухом голос Гаса.
– Слышь, дай пацану эротический сон досмотреть, – со смехом оборвал его Леха.
Марат крепко зажмурился перед тем, как открыть глаза. Наяву он давно запретил себе вспоминать о прошлой жизни, о доме, о Рите. Выработал специальную привычку, вроде условного рефлекса. Как только в голове начинало возникать воспоминание о доме, пускай еще даже смутное, неоформленное, просто какие-то солнечно-зеленые пятна, он резко прикусывал зубами подушечку большого пальца, зажмуривался, мысленно считал до трех и делал глубокий вдох. И воспоминания послушно уходили, не тревожа его больше.
Так и сейчас, выдохнув и досчитав до трех, он не выбросил из головы сон, а просто как будто выключил ту часть себя, что отвечала за домашнюю жизнь, и включил другую – армейскую. За месяцы, что он провел здесь, в Чечне, вот так переключаться получалось у него все быстрее и быстрее.
Марат открыл глаза и быстро поднялся, оглядел помещение. Раньше тут был детский сад, и со стен до сих пор ухмылялись нарисованные масляной краской бородатые гномы и девчонки в ярких косынках на головах. Вся эта идиллическая живопись довольно абсурдно контрастировала с бритыми мускулистыми парнями из его группы, быстро натягивавшими сейчас форму, с бьющим в нос запахом мужского пота и ношеных берцев.
Группа поспешно собиралась на выход. Парни подкалывали друг друга, пересмеивались. Настроение у всех было хорошее, хотя и слегка напряженное.
– Алло, Гас, ты куда прешь? Что, птичья болезнь, что ли, после вчерашнего? – проворчал кто-то.
Марат вспомнил, что вчера отмечали день рождения их командира, лейтенанта Стрешнева. Кто-то рванул к медбратьям, раздобыл спирта. Каждому досталось по полкружки. И один из парней, по кличке Джонни, взялся говорить тост за лейтенанта и понес какую-то пургу, что-то вроде – за нашу победу. А Стрешнев поморщился – кажется, здесь никто, ни командиры, ни солдаты не верили в «наше дело правое, мы победим». Нелепая война… Как тогда Рита сказала: «Отвратные политические игры, в которых ни я, ни ты ничего не понимаем». Ну вот, опять. Он привычно прикусил палец и выключил мысли о Рите, уже второй раз за это утро.
В самом начале, когда их с Лехой только перебросили сюда, как хорошо проявивших себя в учебке (им повезло, попали в одну часть), он пытался еще разобраться, с кем и за что они воюют. Думал, что прибыл сюда, чтобы отомстить проклятым врагам за смерть брата. Лез в самые опасные передряги, рисковал собой, где надо и не надо, чуть ли не сам подставлялся под пули. А потом его вызвал Стрешнев и, хмурясь, сказал:
– Слушай, Ибрагимов, я не знаю, что там у тебя произошло дома. Девчонка тебе изменила или друг предал. Да меня это и не особо интересует, честно говоря. Только смертники мне тут на хрен не нужны. Со своими тараканами разбираться будешь дома, с мозгоправом. А здесь твоя задача: выполнить задание и остаться живым. Потому что заменить тебя некем. Усвоил?
– Так точно, товарищ лейтенант, – отрапортовал он.
Тогда и стало окончательно ясно, что то, что он делает здесь, – просто работа, одна из многих. Не борьба за чью-то свободу и безопасность, не месть за Руса, не проверка себя на прочность, не попытка завоевать право на любимую женщину – нет, просто работа. Выполнять приказы, делать все четко и правильно и не думать.
Когда-то, тысячу лет назад, он боялся, что не справится, что глаза первого убитого им человека будут преследовать его всю жизнь. Он читал о таком в книгах, видел в кино. Но все оказалось совсем не так.
Он помнил тот первый свой бой. Боевики засели в селе, в каменном доме, вокруг выкопали рвы, укрепления, понатыкали мин. Они брали их несколько часов, под почти не прекращающимся огнем, в страшной жаре. И когда все было кончено и он вошел в полуразрушенный дом, там надсадно воняло гарью и кровью. Запах крови был такой густой, вязкий, что, казалось, его можно было потрогать руками. Трупы сволакивали к стене – бессильные тела в камуфляже, слипшиеся от крови бороды, оторванные конечности, обезображенные лица. Кого из них убил он? Может, вон того, совсем молодого, без одного пальца на руке? Или этого, с седыми висками? Он не знал и не хотел знать. Все происходящее казалось обыденным, нормальным. Просто такая работа – стрелять по людям. Раньше думал, будет их лечить, а оказалось – придется убивать.
Оказалось к тому же, что его дар остро чувствовать живое существо, его повадки, намерения, его боль – совершенно неоценим здесь. Выяснилось, что чем острее ты чувствуешь жизнь, тем точнее знаешь, как уничтожить ее. Такой вот парадокс. Но глубоко задумываться о его природе Марат не стал.
Нет, кошмары об убитых людях его не мучили. Только о живых, о тех, кто остался дома.
Вчера, после того, как выпили за лейтенанта, Стрешнева вызвали «наверх», и стало понятно, что на завтра что-то готовится. Никто особо не напрягся – все давно привыкли к регулярным вылазкам, операциям и зачисткам. Просто общая атмосфера стала чуть сосредоточеннее, чувствовалось, что все ожидают, какую задачу им поставят на этот раз.
И только Леха, размякший от спирта, беспечно жаловался Марату:
– Че делать, не знаю ваще. Мать в последнем письме писала, Катька узнала про Светку. Кто ей наплел-то, одного не понимаю? Ну пипец теперь, че она мне устроит, когда вернусь, даже не представляю.
– Про Галю не узнала? – подколол его Марат.
– Да не дай бог! – фыркнул Леха. – Не, про Галю ей не узнать. А то бы совсем край!
Любвеобильный Леха умудрился завести роман и тут, пока еще стояли в Грозном, с санитаркой Галей из санчасти. Марат знал, что многие из ребят, когда была возможность, ходили к медичкам. Но сам не ходил никогда. В группе над ним подсмеивались:
– Ибрагимов бережет себя до свадьбы!
Но он не обращал внимания. Знал, что дело не в этом, не в каких-то там обязательствах, хотя и в них тоже. Но главным было то, что он понимал – станет еще хуже. Сейчас ему удавалось почти безболезненно переключать себя, не позволять себе думать о Рите. Но как только до него дотронутся чужие женские руки, станет невыносимо. Сразу накатит тоска по ней – по ее волосам, струящимся сквозь пальцы, по ее взгляду – лукавому и откровенному до бесстыдства, по нежным губам – верхняя чуть пухлее, и край ее остро вырезан, по рукам, касающимся его тела, по ее коже, делавшейся горячей и влажной под его губами.
Нет, лучше было совсем не вспоминать, что на свете существуют женщины, чем так мучиться от невозможности быть рядом с одной из них.
Потом вернулся лейтенант Стрешнев, разъяснил им задачу: завтра будет проведена масштабная операция по зачистке крупного села, где засели боевики. Их подразделение двинется в составе колонны бронетехники. Выход запланирован на шесть утра. Теперь же всем приказано отправляться спать.
И Марат блаженно растянулся на койке, а потом увидел тот сон – про собаку.
Лейтенант дал команду:
– Группа, на выход!
И они высыпали на улицу. Высоко-высоко, над крышами домов, над шапками гор раскинулось небо – синее и бездонное. Утреннее, умытое росой солнце обсыпало его теплой позолотой. И прямо над головами, в безмятежной вышине, парил, раскинув крылья, остроклювый ястреб. Тишина звенела в ушах.
На узкой сельской улице стояли подготовленные БТР. Приземистые, широкие, как черепахи, издававшие запах железа и мазута.
– Ну че, пацаны, жить-то хочется? – потягиваясь, спросил кто-то из ребят.
– Да ну нах, – отозвался другой. – I hate myself and I want to die[2].
– Бхаха, посмотрим, че запоешь, когда тебе звери жопу отстрелят!
Лейтенант отдал команду, и ребята принялись грузиться в БТР.
– Давай, шевели булками! – крикнул Леха Гасу. – Че тебя тут, до вечера дожидаться?
Марат запрыгнул в люк последним, сел рядом с Гасом. Леха поместился напротив, поправил каску. Загрохотал мотор, корпус машины дернулся, затрясся крупной дрожью – и колонна тронулась. Еще один парень, Митяй, перекрывая шум двигателя, орал в рацию:
- После его банана (ЛП) - Пенелопа Блум - Современные любовные романы
- Только когда мы вдвоем - Хлоя Лиезе - Современные любовные романы
- Гринвичский меридиан - Юлия Лавряшина - Современные любовные романы
- Спаси меня - Мэннинг Сарра - Современные любовные романы
- Сельский Казанова (СИ) - Хельга Дюран - Современные любовные романы
- Лезвия и кости - Хизер К. Майерс - Современные любовные романы
- Поцелуй осени - Ольга Карпович - Современные любовные романы
- Мышка для Тимура (СИ) - Зайцева Мария - Современные любовные романы
- Измена. Сохрани меня [СИ] - Яна Таран - Современные любовные романы
- Мой сводный чёрт - Екатерина Котлярова - Современные любовные романы