История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума: монография - Валерий Черепица

Глава VIII. ПО СЛЕДАМ «СВОБОДНОГО РАБОЧЕГО»

Служба во главе польской речной военной флотилии в сочетании с активным участием в политическом сыске не могла не влиять негативно на выполнение Розенбаумом своих основных служебных обязанностей. Сидение «на двух стульях» плохо сказывалось и на моральном состоянии командора-агента. В конце концов 4 апреля 1922 года он был уволен со службы в запас чинов польского военно-морского флота (по польски — марынарки). Впоследствии в своих показаниях Розенбаум вынужден был признать, что причиной его увольнения были также «пьянство и упущения по службе». Данная «чистосердечность» в признании имела, судя по всему, и такой подтекст, как желание ослабить восприятие его как врага, офицера и командира из армии потенциального противника. Таким образом, вместе с увольнением из флота закончилось и сотрудничество его с II отделом польского генштаба.

Оставшись без службы, Розенбаум стал подумывать о приискании себе работы. В это время в Пинске находилась на гастролях виленская русская драматическая труппа Александра Николаевича Горяинова и Зинаиды Викентьевны Келчевской. Будучи завзятым театралом, в чем, несомненно, проявлялась материнская наследственность, майор запаса с удовольствием общался с актерами и руководством этой труппы. Как-то после одной из таких дружеских встреч Горяинов и Келчевская предложили Розенбауму быть у них передовым (импрессарио) по устройству их выступлений в городах «крэсов всходних». Это предложение он с удовольствием принял. В то время майор был одинок, не женат и его вполне удовлетворяла работа на колесах, тем более что звание офицера запаса, знакомства в полиции давали ему возможность достаточно легко получать разрешение у местных властей на постановку спектаклей. Известно, что русскому театру, особенно на крэсах, чинились польскими властями самые различные препятствия. И в таких ситуациях Розенбаум для труппы являлся просто спасителем и незаменимым человеком.

Как-то, прибыв для устройства спектаклей в Новогрудок, бывший в ту пору воеводским городом, Розенбаум как всегда пошел по кабинетам воеводского правления и в одном из них встретился с начальником местной политической полиции графом Евгением Корвин-Пиотровским. Этого человека Розенбаум знал еще с дореволюционной поры, когда последний служил штаб-ротмистром в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку, а во время русско-германской войны был одним из адъютантов при ставке императора Николая II в Могилеве. Уже в независимой Польше старые приятели вновь встретились 19 ноября 1920 года в Варшаве, на балу в зале гостиницы «Бристоль», устроенном по случаю провозглашения Юзефа Пилсудского первым маршалом Польши. Вторая их встреча в Варшаве состоялась совершенно случайно в доме графини Барбары Браницкой, где давний друг Розенбаума был уже в форме офицера полиции. Из короткого разговора выяснилось, что Корвин-Пиотровский только что получил назначение на должность шефа политической полиции Новогрудского воеводства.

И вот новая встреча в Новогрудке. Следует заметить, что за внешне непринужденным обращением друг к другу на «ты» уже чувствовался некий официоз, разница в служебном и социальном положении давних приятелей. И тем не менее шеф полиции сразу же положительно разрешил все проблемы начинающего импрессарио, связанные с постановкой русских спектаклей на территории всего воеводства. После чего пригласил театрального импрессарио к себе домой, на обед. После обеда Корвин-Пиотровский сразу не отпустил Розенбаума в гостиницу, а предложил проехаться вместе с ним в управление, к себе в кабинет, на чашечку черного кофе. Когда кофе был подан, он, глядя в глаза старому приятелю, с улыбкой сказал: «Эдуард, я знаю, что ты работал со вторым отделом и политполицией. Почему бы нам не восстановить эти связи? Мы с тобой хорошо знаем друг друга и прекрасно понимаем, что грозит Польше, всем нам, если здесь, как и в России, возьмут верх коммунисты. При твоей нынешней деятельности, работая с русской труппой, общаясь с русскими, а среди них немало зараженных коммунизмом, ты бы мог нам здорово помочь в раскрытии их враждебных по отношению к Польше замыслов. Одним словом, я надеюсь на твою помощь. Я снесусь в Пинске с Яцыничем, и когда ты приедешь сюда уже с труппой, мы это дело оформим. Ты, конечно же, не отказываешься?». На это обращение Розенбаум ответил полным согласием и в общих чертах, но в целом правдиво, обрисовал уровень своей работы прежде и с князем Святополк-Мирским, и с подполковником Яцыничем, естественно, обходя стороной то неприятное, что было в этом общении.

По окончании вполне дружеского разговора Корвин-Пиотровский сказал: «Когда приедешь сюда уже с труппой, то получишь у меня все необходимые инструкции и конкретные задания, а пока в общих чертах скажу так: наблюдай за русскими театралами и за русофильствующими евреями. Особенно — за последними, симпатизирующими Советам. Заводи с ними разговоры о русской культуре, искусстве и не бойся придавать этим беседам политический характер…».

Дней через десять в Новогрудке начались гастроли русской драматической труппы Горяинова и Келчевской. В ходе их, на второй или третий день, Корвин-Пиотровский повез Розенбаума в Варшаву для представления его шефу польской государственной полиции генералу Розвадовскому. В ходе этого представления Корвин-Пиотровский кратко остановился на службе Розенбаума в «двуйке», на его связях с Торуньской и Варшавской политполицией. Генерал Розвадовский поинтересовался прошлой и настоящей деятельностью агента и после его лаконичных ответов пожелал ему успехов «в нашей совместной работе». После чего, обратясь к Корвин-Пиотровскому, потребовал от него проведения всех формальностей, связанных с приемом Розенбаума в агенты тайной политполиции. При посредничестве графа в течение получаса все необходимое для этого было сделано: фотографирование, анкетирование с вручением «новому-старому» агенту личного знака № 143. ППР (Политическая Полиция Речи Посполитой) для ношения под лацканом пиджака или пальто, а также удостоверения личности (легитымации) сроком до 31 декабря 1923 года. Затем Корвин-Пиотровский и Розенбаум отправились в Министерство внутренних дел, где последнему была вручена так называемая концессия (разрешение) на право постановки его труппой театральных и концертных представлений по всей территории Польши сроком до 31 декабря 1925 года. Разрешение это было выдано на настоящее имя импрессарио — «Эдвард де Розенбаум (театральный псевдоним — Эдвард Ружицкий)». Что же касается тайного псевдонима агента тайной полиции, присвоенного Розенбауму еще раньше, то он был оставлен прежним — «Антоний Ружа».

На следующий день Розенбаум выехал для организации спектаклей в Слоним, а Корвин-Пиотровский — к себе в Новогрудок. Импрессарио постепенно втягивался в свою профессию. Для того чтобы расклеивать театральные афиши по городу необходимо было иметь на них печать «Союза военных инвалидов», за что необходимо было платить властям (в зависимости от размеров афиши) от 25 до 30 грошей. Улаживая эту формальность в слонимском «Союзе», Розенбаум услышал от его председателя (поручика польской армии в отставке), как бы между прочим, следующее суждение: «У нас и без ваших кацапов довольно большевиков; здесь все еврейство только и мечтает о России…». Ввиду такого оборота дела Розенбаум не мог не задержаться у председателя «Союза военных инвалидов», продолжив с ним тему о русофильских настрониях среди местного населения. В ходе беседы двух «польских патриотов» выяснилось, что центром таких прорусских настроений является в Слониме «Русское Благотворительное общество» (РБО)[14], председателем которого был бывший уездный инженер Михаил Ка-реев, проживающий по улице Костюшко, 6.

Узнав об этом, Розенбаум отдал афиши для расклейки желающим подработать инвалидам, а сам тотчас же отправился по указанному адресу. Инженер Кареев оказался весьма приятным и общительным человеком. Он с удовольствием согласился на рекламирование предстоящих гастролей труппы среди русского населения, добавив при этом, что и местное еврейство во главе с врачом Эфроном посильно поддержит русские спектакли. Вместе с Кареевым тут же был составлен текст приглашения (по-русски и по-польски) на предстоящие в городе гастроли. Он же рекомендовал Розенбауму разместить заказ на их исполнение не где-нибудь, а в частной типографии Арона Гана. Уже там, при выборе шрифта, заказчик познакомился со старшим наборщиком типографии Иосифом Лерманом. Прося его отпечатать приглашения на театральный вечер (в обмен на контрамарки на спектакли для всех наборщиков), Розенбаум условился, что такой обмен удобнее всего будет устроить в гостинице, где он остановился.

Вечером, часов около 22-х, в номер импрессарио пришел Лерман и принес готовый заказ. В ответ на такую любезность Розенбаум предложил ему выпить с ним в номере чайку и закусить. За чаем зашел разговор о русской драме, актерах труппы, ее репертуаре. Зная о нем из афиши, наборщик заметил, что в Слони-ме, на его взгляд, труппа будет иметь еще больший успех, если она поставит здесь пьесу «Дни нашей жизни» и драму Леонида Андреева «Рассказ о семи повешенных». Пообещав это пожелание-мнение учесть, Розенбаум поинтересовался истоками познаний Лермана в русской литературе, на что наборщик не без гордости ответил, что он окончил русскую гимназию в Немирове и несколько лет учился в Киевском университете, но «в силу независящих от него обстоятельств вынужден был его оставить и стать типографским рабочим». Получив такой неопределенный ответ, импрессарио не стал развивать его своими вопросами в сторону политики, посчитав более логичным перенести беседу на эту тему на другое время и этим самым еще больше усилить к себе доверие со стороны собеседника. На следующее утро Розенбаум выехал организовывать гастроли труппы в Зельве и Волковыске, после чего опять возвратился в Новогрудок, где труппа уже заканчивала свои гастроли и собиралась в Барановичи. Забежав к Корвин-Пиотровскому, он в устной форме поделился с ним информацией, почерпнутой в Слониме.