Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верочка Карсавина уговаривала ее креститься.
– Ты же русская, – жарко убеждала она Зельду. – Какая из тебя еврейка? У тебя только имя еврейское и, может быть, глаза, и то только чуточку, когда ты грустная… Хочешь, я поговорю с отцом Георгием?..
В самом деле, какая она еврейка? Кроме паспорта и сострадания к своему племени, ничего еврейского в ней не осталось. Язык? Да она по-русски говорит в тысячу раз лучше. Во всяком случае никто еще ни разу не посмеялся над ее произношением.
– Карл у Клары украл кораллы! – торжествующе выкрикивала она на переменах в гимназии.
Отец и Зелик еще цепляются за еврейство, но и то скорее из приличия, чем из преданности. Россия – море, еврейство – пруд, речушка, заросшая кугой, топь, трясина.
И все же что-то удерживает Зельду от такого шага. Разве быть «православной из жидов» лучше? Докопается кто-нибудь до ее бабушки Гинды, до ее матери Сарры, до ее отца Маркуса Фрадкина и брата Зелика, и море-океан тотчас превратится в ту же мелководную речушку, кишащую пиявками и родными лягушками.
Когда они несолоно хлебавши вернулись из Петербурга, отец предложил ей место в своей конторе в Вилькии, но и от конторы Зельда отказалась. Какое ей дело, сколько леса сплавляют росплывью и сколько плотами? Корпеть над бумагами, проверять счета, выуживать из купчих ошибки – это тоже сменить веру. Зельда Фрадкина – торгового вероисповедания! Весело, ох как весело после бала!..
Когда же он приедет, когда же, когда?..
Отец обещал привезти из Ковно настройщика.
Когда он привезет его, Зельда подойдет и скажет:
– Милостивый государь! В первую очередь соблаговолите настроить меня! У меня что-то там оборвалось…
Глупости, глупости… Ничего она ему не скажет… Она никому ничего не скажет. У всех что-то там оборвалось. У всех. Потому, наверно, счастье – скучно, а несчастье – возвышенно.
Скоро Успенье. На Успенье Зельда сходит в костел и подаст нищим.
– Доброта вашей дочери безгранична. Но подобает ли еврейке подавать в притворе иноверцам? – жалуется на нее отцу молодой рабби Гилель.
Пусть рабби Гилель не беспокоится: и добро можно творить от скуки. Она и еврейкой останется потому, что и русским скучно. И литовцам, и калмыкам, и, как их там, ногайцам… Ах, как скучно после бала, рабби Гилель! Как там в Писании сказано: «И сотворил Бог скучного человека из праха земного, и вдунул в ноздри его скуку, и стал человек существом скучным. И насадил Господь скучный сад в Эдеме… и поместил там человека, которого от скуки сотворил».
В комнату с половой тряпкой в руке входит Голда.
– Все играете, барышня? – искренне сетует она. – Погуляли бы, пока полы помою и пока ваши ученички не пришли.
– Мой, – отвечает Зельда, откидывается на спинку стула и долго трет озябшие от музыки руки.
– Вы уж, барышня, не сердитесь, по мне, лучшая музыка – это мужчина, – Голда прыскает и мочит тряпку в ведре.
– А у тебя… много их у тебя было? – неожиданно спрашивает Зельда.
– Боже упаси! – машет тряпкой Ошерова вдова, и грязные брызги летят на умолкший клавесин.
– А когда не любишь? – не оборачиваясь, допытывается хозяйка. – Тогда какая музыка?
– Что правда, то правда. Когда не любишь, тогда не музыка, а вы уж, барышня, не сердитесь, скрип… как будто во дворе сырые дрова пилят…
Голда снова прыскает и принимается с веселым остервенением натирать половицы.
– А твой жилец, – продолжает Зельда, – он кто?
– Ицик, – но-кошачьи выгибает спину Голда. – Лесоруб.
– Еврей – лесоруб?
– У вашего папаши в работниках. Играйте, барышня, играйте. Под музыку полы мыть приятней.
Но Зельда не притрагивается к клавишам. Она смотрит на Голду, на ее всклокоченные волосы, подоткнутую домотканую юбку, на тяжелые голени.
– Твой жилец с меня глаз не сводит в синагоге.
– Молодой бычок на все стадо смотрит, – орудуя у ног хозяйки тряпкой, говорит Ошерова вдова. – Поднимите, пожалуйста, ноги. Господи, какие они у вас худющие!..
– Ноги как ноги, – защищается Зельда и почему-то вся съеживается. «Лучшая музыка – это мужчина». Грубо, но, пожалуй, верно. Не воздух исцеляет от хандры, не Бах и не Шопен, а любовь и смерть. На свете, говорила Верочка Карсавина, есть один тиран, перед которым все бессильны, этот тиран – любовь.
– Придут ваши погромщики и наследят, – ворчит Голда.
– Никакие они не погромщики.
– Каков отец, таковы и дети.
– И отец не таков. Урядник – чин, а не вина.
– Вы уж барышня, но вы совсем людей не знаете. Урядник и чин, и вина.
Может, Голда права. Может, не стоило связываться с Нестеровичем. Но он слезно умолял:
– До ближайшей школы, почитай, верст пятнадцать. Детишки совсем одичают.
Я не учительница, возражала Зельда. Я обыкновенный человек… к тому же еврейка.
– А что, еврей должен непременно научить дурному? – умасливал ее урядник.
– Коли не боитесь, приводите, – уступила Зельда.
– А чего бояться? Фрадкины люди добродетельные и благонадежные.
Пока благонадежность устанавливают урядники, благонадежных нет и никогда не будет, подумала Зельда, но смолчала.
– Идите, барышня, идите, – не унимается Голда. – Бесенята вас подождут. А я полы помою и баньку натоплю. Может, даст бог, роб Маркус и Зелик на охоту приедут. Давненько не щипала дичь… давненько.
Зельда выходит в сад.
Она подходит к конуре, треплет Каина по шерстке, тот садится на задние лапы и благодарно скулит. Морда у него усталая и умная, как у человека. Коричневые, слезящиеся от яркого света глаза смотрят сочувственно и выжидающе.
– Ну что, Каин, в путь?
Собака сияет от счастья.
Обычно они уходят из дому до вечера, бродят по полям, по перелескам. Каин пугает птиц, а Зельда думает о своей жизни, где, кроме бала, не было ничего хорошего. Каин заменяет ей однокашников и учителей, и она часто обращается к нему не по кличке, а по чьему-нибудь имени:
– Аристарх Федорович! Зарецкий подбросил мне в парту ужа!
Или:
– Трубицин! Карсавина просила тебе передать, что она тебя нисколечко не любит.
Каин отзывается на все имена, даже женские. Иногда Зельда спускается с ним к Неману, садится на мокрый песок и что-то чертит лозинкой. Пес, навострив уши, следит, как она гладит нарисованного неживого мужчину, и в коричневых собачьих глазах посверкивает терпеливое удивление.
У Рахмиэлова овина Зельда сталкивается с прыщавым Семеном.
– Здравствуйте, – радостно говорит сын корчмаря.
– Здравствуйте!
– Все с собакой да с собакой. Не надоело?
– Нет, – отрезает Зельда и собирается пройти мимо, но прыщавый Семен пристраивается к ней, забыв про бродягу в ермолке и про свою лошадь.
– Можно, я заменю его? – предлагает сын корчмаря и умывает угрюмое лицо улыбкой.
– Кого?
– Пса вашего.
– Вы его не можете заменить, – отмахивается от него Зельда.
– Почему? Я умею кусаться… ходить на задних лапах… сидеть на цепи… Что еще требуется от пса?
– Чтобы он молчал.
– И только? Молчу! Молчу!
И прыщавый Семен замолкает.
– Ну как, годится? – нарушает он через миг свой обет. – Приходите вечером к старой груше, я покажу, какой лозиночкой надо мужчин рисовать…
Зельда краснеет и убегает.
– Приходите, – вдогонку, как камень, швыряет прыщавый Семен и заливается лаем: – Гав! Гав! Гав!
Нахал! Почему его все называют Прыщавым? У него же ни одного прыщика нет. Когда Семен молчит, он даже красив – лицо мужественное, особенно складки у рта – как будто резцом по камню, – глаза печальные, с диковатым отливом, губы сжатые, обиженные, только зубы подвели – кривые и жадные.
Вот и лес. Сквозь кроны струится солнце – бабушкина прялка прядет золотую пряжу.
– Семен! – окликает собаку Зельда.
Гончая ластится, и не поймешь, то ли слеза, то ли солнечный луч брызнул у нее из глаз.
– Скажи, Семен, тебе все равно, какие у меня ноги?
Каин-Семен виляет хвостом и, заслышав в можжевельнике шорох, бросается в густые дымчатые заросли.
Зельда нагибается, срывает кустик перезрелой земляники, вертит в руке, подносит к губам и откусывает ягоды.
В лесу все переливается и благоухает, как за свадебным столом.
Зельда приваливается к сосне, отыскивает взглядом голубой лоскуток неба и, словно в забытьи, бормочет:
– Господи! Чем я хуже Голды? Я не могу… я не хочу лозинкой по песку… Господи!..
Она всхлипывает, смахивает со щеки слезу.
– Для кого ты меня бережешь, Господи?
Вокруг тишина. Лист и тот не шелохнется.
Прибежал Каин.
Тычется в юбку, зовет ее.
Куда ты меня, пес, зовешь? Разве ты не видишь: я с Господом разговариваю?
Собака скулит и поглядывает на можжевельник. Ну что ты там, дуралей, увидел?
Зельда бредет за Каином, приближается к можжевельнику, замечает распластанного человека, ермолку, вскрикивает и пускается наутек.
– Каин! Каин! – кричит она, продираясь через кустарник.
Гончая догоняет ее на опушке, высовывает розовый язык и выталкивает из себя можжевеловый воздух.
- Сборник. Книга 2. Роман «День седьмой» и другие избранные произведения - Александр Войлошников - Русская современная проза
- Кутюрье Биберман и его еврейское счастье - Сергей Стеблиненко - Русская современная проза
- Он украл мои сны - Федор Московцев - Русская современная проза
- Пословицы и поговорки. Том 6. «Дентилюкс». Здоровые зубы – залог здоровья нации - Григорий Флейшер - Русская современная проза
- Оглашенная - Павел Примаченко - Русская современная проза
- Остров Сахалин - Эдуард Веркин - Русская современная проза
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- Любить по-русски, или Берегите мужчин! Жизнь и любовь в СССР - Кора Бек - Русская современная проза
- Сказки бабушки Оли. Современные сказки - Ольга Карагодина - Русская современная проза