Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

ГЛАВА II

ДВИЖЕНИЕ ЗА РЕФОРМЫ И ТИБЕРИЙ ГРАКХ.

В течение целого поколения после битвы при Пидне римское государство пользовалось глубочайшим внутренним покоем, едва нарушавшимся кое-где на поверхности. Владения Рима распространились по трем частям света. Блеск римского могущества и слава римского имени постоянно возрастали. Взоры всего мира были обращены на Италию, куда стекались все таланты и все богатства. Казалось, там наступал золотой век мирного благосостояния и духовных радостей жизни. Жители восточных стран этой эпохи с удивлением рассказывали друг другу о могущественной западной республике, «которая покорила ближние и дальние царства; имя ее внушало всем страх, но с друзьями и теми, кто отдавался под ее покровительство, она жила в мире. Таково было величие римлян; однако, никто из них не возлагал на себя корону, никто не кичился пурпурным одеянием; но кого они год за годом назначали себе правителем, тому они и повиновались, и не было среди них ни зависти, ни раздоров».

Так казалось издали; но вблизи дело представлялось иначе. Правление аристократии полным ходом шло к разрушению того, что было создано им же. Нельзя сказать, чтобы сыновья и внуки побежденных при Каннах и победителей при Заме совершенно выродились по сравнению с их отцами и дедами. Не столько изменились люди, заседавшие в сенате, сколько времена стали иными. Когда власть находится в руках замкнутой группы старой родовой знати, обладающей прочным богатством и авторитетом наследственного государственного опыта, то в минуты опасности она проявляет замечательную последовательность и настойчивость и геройскую самоотверженность, но в мирное время ее политика бывает недальновидна, корыстна и небрежна. То и другое заложено в самой сущности наследственной и коллегиальной власти. Зародыш болезни существовал давно, но для его развития необходима была атмосфера счастья и благополучия. В вопросе Катона, что будет с Римом, когда ему уже не надо будет опасаться ни одной державы, заключался глубокий смысл. Теперь Рим достиг именно такого положения: все соседи, которых можно было опасаться, были политически уничтожены; люди, воспитанные при старом порядке, выросшие в суровой школе войны с Ганнибалом и до глубокой старости сохранившие отпечаток той великой эпохи, сошли один за другим в могилу. Голос последнего из них, престарелого Катона, умолк в сенате и на форуме. Новое поколение пришло к власти, и политика его была безотрадным ответом на вопрос старого патриота. Мы уже изложили, какой оборот приняли в новых руках управление подвластными странами и внешняя политика. В области внутреннего управления государственный корабль еще в большей мере был предоставлен воле волн. Если под внутренним управлением понимать не только разрешение текущих дел, то в эти времена в Риме вообще не было никакого управления. Правящая корпорация руководилась одной идеей — сохранить и по возможности расширить свои незаконно захваченные привилегии. Не государству принадлежало право призывать на свои высшие должности нужных ему людей, самых даровитых и достойных, но каждый член аристократической клики имел наследственное право на занятие высшей должности в государстве. Это право должно было быть обеспечено от недобросовестной конкуренции других представителей знати и от поползновений лиц, устраненных от участия во власти. Поэтому правящая клика считала одной из своих важнейших политических задач ограничение повторного избрания в консулы и устранение «новых людей». Действительно, около 603 г. [151 г.] она добилась того, что первое было воспрещено законом 20 и что управление было отдано в руки одних ничтожеств аристократического происхождения. Бездеятельность правительства во внешней политике, несомненно, тоже была связана с этой политикой аристократии, устраняющей незнатных граждан от управления и недоверчиво относившейся к отдельным членам своего сословия. Лучшее средство закрыть доступ в среду аристократии незнатным людям, не имеющим других дворянских грамот, кроме своих личных заслуг, это вообще не давать никому возможности совершать великие дела. Для тогдашнего правления бездарностей даже аристократический завоеватель Сирии или Египта был бы уже неудобным человеком.

Впрочем, и тогда имелась оппозиция; она даже добилась известных успехов. Были введены улучшения в области суда. Административно-судебный надзор за деятельностью должностных лиц провинций осуществлялся самим сенатом или через назначаемые им чрезвычайные комиссии; неудовлетворительность этого надзора была всеми признана. Важные последствия для всей общественной жизни Рима имело следующее нововведение в 605 г. [149 г.]: по предложению Луция Кальпурния Писона учреждена была постоянная комиссия сенаторов (quaestio ordinaria); она назначена была для рассмотрения в судебном порядке жалоб, поступавших от жителей провинций на вымогательства римских должностных лиц.

Оппозиция старалась также освободить комиции от преобладающего влияния аристократии. Против этого зла римская демократия тоже считала панацеей тайную подачу голосов. Тайное голосование было введено сначала законом Габиния для выборов магистратов (615) [139 г.], затем законом Кассия — для решений судебных дел в народном собрании (617) [137 г.] и, наконец, законом Папирия — для голосования законопроектов (623) [131 г.].

Подобным же образом вскоре после этого (около 625 г.) [129 г.] народное собрание приняло постановление, что сенаторы при своем вступлении в сенат должны отдавать своего коня и отказываться таким образом от права голоса в восемнадцати всаднических центуриях (I, 742). Эти меры были направлены к эмансипации избирателей от засилья правящего сословия, и проводившая их партия могла видеть в них начало возрождения государства. Но на самом деле они нисколько не изменяли ничтожной и зависимой роли народного собрания, органа управления, которому по закону принадлежала верховная власть в Риме; напротив, лишь ярче выявили эту роль в глазах всех, кого это касалось и не касалось. Столь же крикливым и иллюзорным успехом демократии было формальное признание независимости и суверенитета римского народа, выразившееся в перенесении народных собраний с их прежнего места у сенатской курии на форум (около 609 г.) [145 г.].

Но эта борьба формального народного суверенитета против фактически существующего строя была в значительной мере одной видимостью. Партии сыпали громкими и трескучими фразами; но этих партий не видно и не слышно было в непосредственной практической работе. В течение всего VII в. [154—55 гг.] злободневным интересом и центром политической агитации были ежегодные выборы должностных лиц, а именно консулов и цензоров. Но лишь в редких отдельных случаях различные кандидатуры действительно воплощали противоположные политические принципы. В большинстве случаев избрание кандидата оставалось вопросом чисто персонального характера, а для хода общественных дел было совершенно безразлично, падет ли выбор на представителя рода Цецилиев или на представителя рода Корнелиев. Таким образом здесь не было того, что уравновешивало и смягчало бы зло, причиняемое партийной борьбой, — свободного и единодушного стремления народных масс к тому, что они признавали целесообразным. Тем не менее ко всему этому относились с терпимостью исключительно в интересах правящих клик с их мелкими интригами.

Римскому аристократу было более или менее легко начать свою карьеру в качестве квестора и народного трибуна, но для достижения должности консула и цензора от него требовались значительные и многолетние усилия. Призов было много, но среди них мало достойных соискания; по выражению римского поэта, борцы устремлялись к цели на постепенно суживающейся арене. С этим мирились, пока общественная должность была «честью», и даровитые полководцы, политики, юристы состязались между собой из-за лестного почетного венка. Но теперь фактическая замкнутость знати устранила положительные стороны конкуренции и оставила в силе только ее отрицательные стороны. За немногими исключениями молодые люди, принадлежавшие к кругу правящих семей, устремлялись к политической карьере. В своем нетерпеливом и незрелом честолюбии они скоро стали добиваться своих целей более действенными средствами, чем полезная деятельность в интересах общественного блага. Связи с влиятельными лицами стали первым условием успеха на общественном поприще. Итак, политическая карьера начиналась теперь не в военном лагере, как раньше, а в приемных влиятельных людей. Прежде только клиенты и вольноотпущенники являлись к своему господину по утрам, чтобы приветствовать его при пробуждении и публично появляться в его свите; теперь так же стали поступать и новые знатные клиенты. Но чернь — тоже важный барин и требует для себя почета. Простонародье стало требовать, как своего права, чтобы будущий консул в каждом уличном оборванце признавал и чтил суверенный римский народ: каждый кандидат должен был во время своего «обхода» (ambitus) приветствовать по имени каждого избирателя и пожимать ему руку. Представители аристократии охотно шли на такое унизительное выпрашивание должностей. Ловкий кандидат низкопоклонничал не только во дворцах, но и на улицах и заискивал перед народной толпой, расточая улыбки, любезности, грубую или тонкую лесть. Требование реформ и демагогия использовались для приобретения популярности; эти приемы тем успешнее достигали цели, чем более они направлялись не на существо дела, а против отдельных лиц. Между безбородыми юнцами знатного происхождения вошло в обычай разыгрывать роль Катона, чтобы положить блестящее начало своей политической карьере. Со всей незрелой горячностью своего ребяческого красноречия они обрушивались на высокопоставленных, но непопулярных лиц, самовольно присваивая себе полномочия общественных обвинителей. Важное орудие уголовного правосудия и политической полиции превращалось в средство погони за должностями, и это терпели. Устройство великолепных народных увеселений или, что еще хуже, одно только обещание их уже давно стало как бы узаконенным условием для избрания в консулы (I, 767). А теперь стали просто покупать за деньги голоса избирателей; об этом свидетельствует изданное в 595 г. [159 г.] постановление, запрещавшее такого рода подкупы. Самое худшее последствие этого постоянного заискивания правящей аристократии перед толпой заключалось, пожалуй, в несовместимости роли просителей и льстецов с положением правителей по отношению к управляемым. Таким образом, существующий строй превращался из благодеяния для народа в несчастье для него. Правительство уже не осмеливалось в случае нужды распоряжаться достоянием и жизнью граждан для блага отечества. Римские граждане свыклись с опасным убеждением, что они по закону свободны от прямых налогов даже в виде займов, — после войны с Персеем от них больше не требовали никаких налогов. Правители предпочли развалить всю военную организацию Рима, лишь бы не принуждать граждан к ненавистной военной службе за морем. О том, каково приходилось отдельным должностным лицам, пытавшимся провести по всей строгости закона рекрутский набор, мы уже говорили.