Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Таково было внутреннее и внешнее положение римского государства, когда оно вступило в седьмое столетие своего существования. Куда ни обращались взоры, всюду бросались в глаза злоупотребления и упадок. Перед каждым здравомыслящим и благонамеренным человеком должен был встать вопрос: нельзя ли принять какие-нибудь меры, чтобы исправить зло. В Риме не было недостатка в таких людях. Но никто из них не казался более подходящим для великого дела политической и социальной реформы, чем Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский (570—625) [184—129 г.], любимый сын Эмилия Павла, приемный внук великого Сципиона, носивший славное прозвище Африканского не только по наследству, но и в силу своих личных заслуг.

Подобно своему отцу, он был уравновешенным человеком, здоровым душой и телом, никогда не знал никаких болезней, никогда не колебался принять необходимое решение. Еще с юных лет он чуждался обычной манеры начинать свою политическую карьеру в передних влиятельных сенаторов и декламациями в судах. Напротив, он любил охоту. Семнадцатилетним юношей, отличившись в войне против Персея, в которой он участвовал под начальством отца, он испросил себе в виде награды разрешение охотиться в заповеднике македонских царей, куда никому не разрешался доступ за последние 4 года. Но всего охотнее он посвящал свои досуги занятиям наукой и литературой. Благодаря заботам отца, он в ранней юности приобщился к настоящему греческому образованию, далекому от грубого верхоглядства вульгарных подражателей эллинской культуре. Своей меткой и серьезной оценкой хороших и дурных сторон греческой культуры и своим благородным поведением этот римлянин импонировал придворным восточных царей и даже насмешливым александрийцам. Его эллинская образованность сказывалась главным образом в тонкой иронии его речи и в классической чистоте его латинского языка. Он не был писателем в узком смысле слова, но подобно Катону записывал свои политические речи. Позднейшими литераторами они высоко ценились, как образцы мастерской прозы наравне с письмами его сестры, матери Гракхов. Он охотно окружал себя лучшими римскими и греческими литераторами, и его коллеги по сенату, не имевшие других достоинств, кроме знатного происхождения, не могли простить ему пристрастие к этому плебейскому обществу. Это был серьезный и надежный человек, на честное слово которого одинаково полагались друзья и враги. Он не занимался постройками и спекуляциями и вел простой образ жизни. В денежных делах он был не только честен и бескорыстен, но и отличался деликатностью и щедростью, которые особенно выделялись на фоне коммерческого духа его современников. Он был хорошим солдатом и даровитым офицером. С войны в Африке он вернулся на родину, увенчанный почетным венком, которым обычно награждали в Риме тех, кто для спасения римских граждан подвергал опасности собственную жизнь. Эту войну он начал офицером и кончил главнокомандующим; однако обстоятельства не доставили ему случая испытать свой военный талант на действительно трудных задачах. Сципион, подобно своему отцу, не был гением; об этом свидетельствует уже его пристрастие ко Ксенофонту, рассудительному воину и не преступающему границ меры писателю. Но он обладал характером честным и прямым, и, казалось, он больше, чем кто-либо другой подходил для того, чтобы с помощью органических реформ бороться с начинавшимся разложением. Тем более показательно, что он не пытался этого сделать. Правда, он старался по мере сил пресекать злоупотребления и в частности работал над улучшением суда. Главным образом благодаря его содействию даровитый и отличавшийся старинной строгостью нравов и честностью Луций Кассий мог провести, несмотря на сильнейшее сопротивление оптиматов, свой законопроект о тайном голосовании в народном собрании, в компетенцию которого все еще входила важнейшая часть уголовных дел. В молодости Сципион не выступал с ребяческими обвинениями, но в зрелых годах он привлек к суду многих наиболее виновных аристократов. Он оставался верен себе, когда, будучи главнокомандующим под Карфагеном и Нумантией, прогнал из лагеря женщин и попов и вернул разнузданную солдатчину к старинной железной дисциплине, или же когда в качестве цензора (612) [142 г.] преследовал великосветскую молодежь, брившую бороды и носившую иноземные одежды, и с суровым красноречием убеждал граждан соблюдать добрые нравы предков. Но для всех и прежде всего для него самого было ясно, что введение строгого правосудия и отдельные улучшения не были даже первым шагом к исцелению тех органических недугов, от которых страдало государство. Этих недугов Сципион не касался. Гай Лелий (консул 614 г.) [140 г.], старший друг Сципиона и его политический наставник, пользовавшийся его доверием, задумал отобрать еще нерозданные, но временно оккупированные частными лицами государственные земли в Италии, и раздать их италийскому крестьянству, разорение которого становилось все более очевидным. Он думал предложить это в сенате, но отказался от своего намерения, когда увидел, какую бурю это должно было вызвать. За это он был прозван «Рассудительным». Сципион держался такого же мнения. Он ясно сознавал размеры зла и шел напролом там, где рисковал только собой, в подобных случаях он действовал с похвальным мужеством невзирая на лица. Но он был убежден, что страну можно спасти лишь ценой такой же революции, какая возникла в IV и V вв. [сер. V — сер. III вв. до н. э.] на почве движения за реформы. Ему казалось — правильно или нет, — что такое лекарство хуже самой болезни. Поэтому вместе с тесным кружком друзей он за всю свою жизнь не примкнул ни к аристократам, не простившим ему его выступления в пользу закона Кассия, ни к демократам, которых он тоже не удовлетворял и не хотел удовлетворить полностью. Он был одинок, но после смерти имя его превозносили обе партии — то как руководителя аристократии, то как поборника реформ. Прежде цензоры, слагая с себя полномочия, обращались к богам с просьбой даровать Риму еще большее могущество и славу; цензор Сципион молил богов сохранить государство. В этом скорбном обращении заключался весь его символ веры.

Но за дело спасения Италии, на которое не хватало смелости у Сципиона, дважды приводившего римскую армию от глубокого упадка к победе, отважно взялся юноша, не прославившийся еще никакими подвигами, — Тиберий Семпроний Гракх (591—621) [163—133 гг.]. Его отец, носивший то же имя (консул в 577 г. и в 591 г., цензор в 585 г.) [177, 163, 169 гг.], был образцом римского аристократа. Будучи эдилом, он устраивал блестящие игры, причем деньги на них добывал угнетением провинций, за что навлек на себя суровое и заслуженное порицание сената (I, 760). В недостойном процессе против Сципионов (I, 710), бывших его личными врагами, он вступился за них и доказал этим свое рыцарское благородство и преданность сословной чести, а энергичные меры против вольноотпущенников, принятые им в бытность цензором (I, 776), свидетельствовали о твердости его консервативных убеждений. В качестве наместника провинции Эбро (I, 643) он своим мужеством и особенно своим справедливым управлением оказал отечеству большие услуги и оставил в провинции по себе благодарную память. Мать Тиберия Корнелия была дочерью победителя при Заме, который выбрал себе зятем своего бывшего врага, выбрал за то, что он так великодушно вступился за него. Сама Корнелия была высокообразованной, выдающейся женщиной. После смерти мужа, который был много старше ее, она отклонила предложение египетского царя, просившего ее руки, и воспитала своих троих детей в заветах мужа и отца. Старший сын ее Тиберий, добрый и благонравный юноша, с мягким взглядом и спокойным характером, казалось, меньше всего годился для роли народного агитатора. По всем своим связям и убеждениям он принадлежал к сципионовскому кружку. И он, и брат его, и сестра получили утонченное греческое и национальное образование, которое отличало всех членов этого кружка. Сципион Эмилиан был его двоюродным братом и мужем его сестры. Под его начальством Тиберий 18-летним юношей участвовал в осаде Карфагена и за храбрость удостоился похвалы сурового полководца и военных отличий. Неудивительно, что даровитый юноша со всей горячностью и ригоризмом молодости воспринял и развил идеи этого кружка о причинах упадка государства и о необходимости улучшить положение италийского крестьянства. Тем более, что не только среди молодежи находились люди, считавшие отказ Гая Лелия от проведения его плана реформы признаком не рассудительности, а слабости. Аппий Клавдий, бывший консул (611) [143 г.] и цензор (618) [136 г.], один из самых авторитетных членов сената, со всей страстностью и горячностью, характерной для рода Клавдиев, упрекал сципионовский кружок в том, что он так поспешно отказался от своего плана раздачи государственных земель. Кажется, в этих упреках была также нотка личной вражды; у Аппия Клавдия были столкновения со Сципионом Эмилианом в то время, когда они оба домогались должности цензора. Публий Красс Муциан, бывший в то время великим понтификом и пользовавшийся всеобщим уважением в сенате и в народе как человек и как ученый юрист, высказывался в том же духе. Даже брат его Публий Муций Сцевола, основатель науки права в Риме, по-видимому, одобрял план реформ, а его мнение имело тем большее значение, что он, так сказать, стоял вне партий. Тех же взглядов придерживался и Квинт Метелл, покоритель македонян и ахейцев, пользовавшийся большим уважением за военные подвиги и еще больше за свои строгие нравы в семейной и общественной жизни. Тиберий Гракх был близок к этим людям, особенно к Аппию, на дочери которого он женился, и к Муциану, на дочери которого женился его брат. Неудивительно поэтому, что он пришел к мысли взяться самому за проведение реформы, как только получит должность, дающую ему право законодательной инициативы. В этом намерении его, возможно, укрепили также личные мотивы. Мирный договор с нумантинцами, заключенный в 617 г. [137 г.] Манцином, был главным образом делом рук Гракха; но сенат кассировал договор и главнокомандующий вследствие этого был выдан врагу, а Гракх вместе с другими высшими офицерами избежал той же участи лишь благодаря своей популярности у народа. Правдивого и гордого юношу все это не могло настроить мягче по отношению к правящей аристократии. Эллинские риторы, с которыми он охотно беседовал на философские и политические темы, Диофан из Митилены и Гай Блоссий из Кум, поддерживали его политические идеалы. Когда его замыслы стали известны в широких кругах, многие одобряли их; неоднократно на общественных зданиях появлялись надписи, призывавшие его, внука Сципиона Африканского, подумать о бедствующем народе и о спасении Италии.