Армада - Илья Бояшов

– Му! – улыбался бурят.

Оставив бесполезное занятие, карбонарий попытался достучаться до его последователей, но ответом лились уже слышанные ранее притчи о тигре и махарадже, о великом Хакуине, о старухе, которая обучала нерадивых кочергой (дзен кочерги), о двух монахах, один из которых перевозил через ручей на себе женщину, и так далее и тому подобное. Мичман немало потел, бесполезно спорил, но все равно самым приятным образом расстался с этой маленькой общиной, нашедшей свое счастье посреди железа и динамита.

В тот самый вечер, когда он вернулся, члены Ордена яростно обсуждали республиканский радикализм Пестеля. До этого по косточкам был разобран Гражданский кодекс Наполеона. На сетования нетерпеливых неофитов о том, что их число еще ничтожно мало, лейтенант-библиотекарь загадочно отвечал – прибывших в Петроград большевиков в семнадцатом тоже никто не знал, а уж о Ленине и вовсе известно было только спецам из царской «охранки». И вообще, из искры непременно взовьется пламя.

Между тем Адмирал ломал голову над новой напастью.

Как истинный суевер, он категорически запретил брать на Армаду представительниц слабого пола, пусть хоть в роли буфетчиц, стюардесс в барах или сестер милосердия. С одной стороны, решение было благом – дамы, без сомнения, оказались бы яблоком раздора для стотысячной массы. Но природа брала свое – дело уже не ограничивалось просмотром видеокассет и компакт-дисков, перелистыванием журналов и тому подобными, естественными в этих условиях проявлениями всеобщего нетерпения. Прачечные кораблей не успевали перестирывать испачканные простыни. Врачи перестали обращать внимание на поллюции контр-адмиралов, хотя само по себе это явление походило на чудо. Раздоры из-за обладания потрепанной колодой карт с обнаженными красотками или затертым номером «Целомудренной Хозяйки» (за старые, десятилетней давности, «Плейбои» вообще душили друг друга) доводили корабельных эскулапов до умопомешательства. Электронщики увлекались виртуальным сексом. Кассеты «Бравого Стэнжера» и «Эммануэли» стерлись от бесконечного употребления. На «Отвратительном» поймали и заперли под домашний арест капитан-лейтенанта, который в ажурных чулках, корсете и лифчике демонстративно расхаживал по баку эсминца. Успокаивающие препараты целыми тоннами растворялись в матросских котлах, но все усилия пропадали даром. Затаившийся было Эрос дождался своего подлинного триумфа! Женщина, как символ, – распаленная, томная, стоглавая, тысяченогая и тысячегрудая – маячила теперь перед глазами летчиков, штурманов, электриков и артиллеристов, всех этих старых и молодых самцов, одни из которых славились своей южной горячкой, другие прежде обладали непробиваемым хладнокровием принца Чарльза. Личный состав просто измучили похабнейшие сновидения. На «Юде» одной ночью вахта отчетливо услышала голоса русалок. Более того, была пробита боевая тревога, когда одного из рулевых начали преследовать забравшиеся на борт сирены. Но все это безумие ни в какое сравнение не шло с тем, что случилось вскоре. На исходе тропического дня, когда изнеможенные команды высыпали отдыхать на палубы, парящее над Армадой облако вдруг приняло очертания гигантской, нахально распростершейся над потрясенными моряками девки. Лоно ее грозовело как раз над «Убийцей Неверных». Экипажи в благоговейном ужасе наблюдали за тем, как видение медленно расползается: четкие острые груди небесной женщины принимают все более туманный, расплывчатый образ ноги, каждая длинною не менее пятнадцати миль, сворачиваются кольцами, талия растаскивается обозначившимся ветерком. Лишь голова, туманная, лохматая, продолжала еще какое-то время сводить всех с ума и беззубо улыбалась. Священники замучились объяснять бросившимся в корабельные церкви свидетелям, что в данном случае речь идет об обычном атмосферном явлении. («Обычном? – в отчаянии восклицали очевидцы. – Да вы бы посмотрели на ее буфера! Никакое случайное расположение облаков не может дать подобного совершенства!»)

Если говорить серьезно, попы и ксендзы здорово приуныли. Многомильная шлюха с развевающимися волосами нагло провисела над кораблями не менее часа, так что ее во всех деталях смогли рассмотреть все, кроме трюмных. После этого миража корабли загудели, как ульи. «Черт бы побрал все эти картинки!» – злобно ругался Главный врач, нервно кормя канарейку. Ему только что доложили, что психотропные средства на исходе.

Адмирал бесновался. Угроза, неотвратимо надвигающаяся на замиренную было Армаду, была пострашнее бунта и пьянства вместе взятых. Против неповиновения существовала морская пехота, спиртное должно было рано или поздно закончиться, но что делать с полным отсутствием женщин в условиях, когда масса зверела не по дням, а по часам – этого Адмирал со всей своей уже налаживающейся машиной подавления не знал. Бессилие довело старикана до состояния перманентного, раскаленного бешенства. Страшные сцены возникали перед его глазами. Самые верные нукеры в любой момент могли взбунтоваться и сделаться хуже зомби. Тем более, люди из свиты уже доносили о тайных занятиях Главного штурмана в ванной перед зеркалом. Сведения были полностью достоверны – в доказательство показали видеопленку. Скверна проникла в сердцевину власти, а вот этого Адмирал потерпеть не мог!

– Вы негодяй! – визжал он, то и дело подбегая к бледному Главному штурману, стоящему впереди почтительно притихшей свиты. – Вы занимаетесь рукоблудием!

Штурман стойко выдержал удар.

– Да, мой Адмирал, – спокойно согласился он. – У меня нет времени хихикать и стонать над порно в Главном посту Управления (намек на Главного электронщика). Или похотливо почитывать грязные книжонки (все знали о пристрастии к подобному чтиву Первого флаг-офицера). Я не наряжаюсь по ночам в перешитое из простыней женское платье (Метеоролог побледнел и несколько отступил назад)… Я всего себя отдаю служению вам и нашему теперешнему отечеству и не боюсь признаться в единственном, увы, неизбежном грехе.

– Если б была возможность, я бы вас женил! – брызгал слюной Адмирал. – Женил бы на похотливой, подлой, разнузданной потаскухе!

– Увы, мой Адмирал! Вся беда в том, что возможности такой попросту нет, – печально отвечал Штурман. – Нет ни одной, самой отвратительной, пусть даже горбатой, крючконосой, безгрудой проститутки. В этом главное несчастье. Я еще могу тихо грешить в ванной, но что прикажете делать мичманам и капитан-лейтенантам, не говоря уже о матросах? Они вот-вот взорвутся. Возня на «Отвратительном» покажется цветочками!

Главный Психолог, по долгу службы первый проникшийся тем ужасом, который всех ожидает, если природе не будет дан немедленный выход, предложил тотчас приступить к производству заменителей из силикона, ваты, тряпья, и вообще всего, что только попадется под руки.

– Как вы намереваетесь осуществить идею? – насмешливо бросил ему Главный энергетик. – Открыть цеха по производству силиконовых дам?

Флаг-офицеры обрушились на интендантов:

– Вы захватили с собой даже виолончели и соски! Какого дьявола не смогли позаботиться о самом необходимом?

– Интендантство не знало, что дело обернется именно так! – резонно защищал честь мундира Главный интендант. – Речь шла всего о двух, трех неделях плавания…

– После чего надувные женщины были бы уже не нужны, – ядовито закончил Главврач, присутствующий при этой отвратительной сцене. – Конечно, Интендант, вы прежде всего позаботились о гробах! Вот пусть теперь личный состав и спит с этими корытами. Советую вам набить их ватой!

Всего этого было достаточно, чтобы Сам обрушился на ни в чем не повинного Главного интенданта.

– Мразь! – кричал он, наступая на служаку с поднятыми кулаками. – Вор! Негодяй в шелковых чулках! Я повешу вас на ограждении моего мостика! Вон! Вон отсюда! Я припомню вам эти виолончели…

Интендант, бледный, но не теряющий прежнего достоинства, медленно удалился, сказав при этом Главному механику:

– Какой великий человек, а так дурно воспитан.

– Не верю я этому подлецу Жюлю Верну, – прошептал начитанный командир «Чуда» командиру «Бешеного». – Не могли Пинкроф и вся его гоп-компания прожить чуть ли не пятнадцать лет на клочке суши без женской задницы.

– Нам будет не прожить и пяти, – грустно отвечал товарищ. – Из всех моих отъявленных негодяев лишь один лама может ни о чем не беспокоиться. Честное слово, завидую этому узкоглазому самой черной завистью.

Адмиралу было решительно не до литературы. Ему донесли, что задумались даже морские пехотинцы.

Надвигающаяся катастрофа разрулилась самым внезапным и ошеломляющим образом.

С недавнего времени Нельсон приказал отставить ежедневные разведывательные полеты. Локаторы включались, скорее, для профилактики. Однако не додумались отменить бесполезный пост на марсе фок-мачты флагманского линкора. По-прежнему, двадцать четыре часа в сутки, сменяя друг друга каждые восемь часов, на невероятной высоте болтались вахтенные с допотопными дедушкиными биноклями. Именно в тот день, когда адмиральский совет раскалился до предела, пытаясь разрешить неразрешимое, ибо обстановка самым недвусмысленным образом выходила из-под контроля, на мостике появился шатающийся и бледный лейтенант – впередсмотрящий, один из тех, кого забыли на потерянном посту. Его не могли не пропустить к Самому, ибо потрескавшиеся губы его, после того как воцарилось молчание, прошептали неслыханное: