Сердце пяти миров (СИ) - Андреевич София

— Карос каросе! — раздался с той стороны палатки голос, и они оба замерли в свете факелов, тяжело дыша и глядя друг на друга. — Карос каросе!

Фир отпустил ее и вскочил на ноги в мгновение ока, когда кто-то потеребил полог палатки, прося разрешения войти.

Шербера не ждала, что он прикажет ей прикрыть наготу, ведь Сайам и остальные не приказывали, но он неожиданно поднял с пола и подал ей покрывало, хотя сам остался совершенно обнаженным.

— Войди.

Подобострастно склонивший голову юноша был ей не знаком, но Шербера определенно слышала его голос раньше, в палатке фрейле. Он уставился на ее шрамы и синяки, на ее лицо, наверняка покрытое румянцем, на ее разметавшиеся по плечам волосы…

— Говори же, мальчик, — сказал Фир нетерпеливо и резко, закрывая Шерберу собой. — Ты пришел сюда, чтобы разглядывать мою акрай?

— О нет, карос каросе! — поспешно сказал тот, поклонившись. — Вовсе нет. Я пришел сказать тебе, что южное войско взошло на плоскогорье и вот-вот будет здесь. Господин просил тебя прийти к нему до утреннего сигнала. Я могу передать ему весть.

— Ступай и скажи, что я приду, — сказал Фир спокойно, и мальчик исчез за пологом, оставляя их одних.

В тишине, которая должна была закончиться сигналом, призывающим постовых сменить друг друга.

— Фир, — позвала Шербера, когда он подошел к куче лежащей на полу одежды и поднял сараби — на полное облачение не было времени, утренний сигнал должен был прозвучать уже совсем скоро. — Фир, это моя вина. Я виновата.

Он замер с сараби в руках, а потом обернулся к ней: все еще возбужденный, с темным от желания взглядом, который охватил ее обнаженное тело и заставил ее вспыхнуть.

— Ты не виновата, Шербера, — его голос все еще был чуть хриплым. — Отдыхай. Ночь еще не закончилась.

Но она поднялась. Пока Фир натягивал сараби, Шербера, кусая губы, подошла к нему и положила руку на его обнаженное плечо, делая то, что должна — и чего хотела сама.

Она была готова к тому, что он отбросит ее руку и даже ударит, но он этого не сделал и только выпрямился и посмотрел на нее сверху вниз, ожидая, что она скажет.

Это не Сайам, в который раз сказала себе она. Это не он, и он не убьет тебя просто за то, что ты с ним заговорила.

— Это моя вина, — повторила она. — Я должна была…

— Оденься, — сказал он резко, но все так же не двигаясь с места и глядя на нее.

— Мы не связались, — продолжала Шербера все так же мягко, хотя внутри с каждым словом — словом неповиновения! — словно закручивались узлы. — Если южное войско объявит отбор, мне придется участвовать.

— Ты не выйдешь из палатки фрейле, — сказал Фир с яростью, которая заставила ее отступить… но снова шагнуть вперед, когда страх перед тем, что будет, пересилил страх перед тем, что есть.

Если она сейчас потеряет их, тех пятерых, кого дала ей великая Инифри, она может лишиться всего. Богиня не одаривает милостями дважды, и следующие ее спутники наверняка будут еще жестче и страшнее, чем Сайам и те, что владели ей до вчерашнего дня.

Она потеряет Фира. Прэйира. И остальных.

— Оденься, Шербера, — повторил Фир, когда она придвинулась еще ближе и переместила руку на его теплую грудь, глядя ему в лицо и ощущая быстрое биение его сильного сердца под ладонью. — Мне нужно идти. Как только все решится, я приду за тобой и провожу тебя в палатку фрейле.

Она без единого слова обхватила его руками, прижимаясь всем телом к его телу, утыкаясь лицом в изгиб шеи, потому что не могла смотреть ему в глаза, потому что знала, что ее тело некрасиво и похоже на испещренный надписями пергамент, и потому что она еще никогда не позволяла себе показывать и говорить о том, чего хотела сама.

— Овладей мной, Фир, — и он прерывисто вздохнул, обнимая ее в ответ, скользя огрубевшими ладонями по ее спине. — Во имя Инифри. Я прошу тебя это сделать. Я хочу, чтобы ты это сделал.

Его твердая плоть прижималась к ее животу, и Шербера знала, что он готов, что ему — мужчине, любому мужчине — трудно противостоять женщине, когда она так близко. И она уже дала ему клятву, а клятва акрай заставляла ее спутника хотеть ее сильнее, чем другую в войске.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Овладей мной, Фир. Сейчас. Свяжи нас.

Она опустила руку, скользнула по животу, напрягшемуся от этого мягкого движения, пробралась пальцами под пояс сараби и коснулась его возбужденной плоти, и Фир почти зарычал ей в волосы:

— Проклятье Инифри, Шербера!..

И сдался.

Она сама не поняла, как снова оказалась на шухире, и Фир навис над ней, почти разрывая на себе сараби и выплевывая сквозь зубы проклятья. Он вошел в нее так резко, что она охнула от боли, хоть и ожидала ее и была к ней готова, и задвигался, быстро, тяжело — но ни он, ни она не собирались останавливаться, не доведя задуманное до конца.

— Все должно было быть не так, Шербера, — бормотал он, наполняя ее собой и отступая, — я обещаю… я обещаю, в следующий раз…

Они оба уже чувствовали окутывающую их магию. Серебристое полотно накрыло их обоих, и метка Инифри на руке Шерберы вспыхнула яркой болью, заставив ее застонать и сжаться вокруг Фира, и он тоже застонал, входя и выходя из нее все быстрее, сплетая вокруг них обоих связь, заставляя Шерберу все крепче и крепче вцепляться в его плечи и дышать все громче и чаще, пока магия наполняла ее жарким пламенем, в котором они должны были сгореть оба…

И наконец, сгорели.

Фир громко застонал и замер в ней, откинув голову и закрыв глаза, в которых плескались золотые искры. Золотистая метка вспыхнула на его груди, и в ответ на эту вспышку метка самой Шерберы снова полыхнула нестерпимым светом, заставив ее задохнуться и выгнуться дугой, шепча имя Инифри, пока магия прошивала ее насквозь золотыми иглами, связывая ее сердце с сердцем воина, обладающего сейчас ее телом.

Фир обхватил ее рукой и прижал к себе, удерживая на весу с такой легкостью, словно она ничего не весила, и она дрожала в его руках, ловя воздух ртом и пытаясь не потерять сознания от бушующего внутри магического смерча. Его резкое дыхание эхом отдавалось в ее ушах, сильное тело еще вздрагивало от магии и экстаза, и Шербера вдруг осознала, что ее пальцы, переломанные и плохо слушающиеся пальцы, вдруг как-то оказались в его темных волосах и вцепились в них и все никак не желают отцепляться.

Наконец, когда ее дрожь стихла и золотые пылинки перестали летать вокруг них в бешеном танце, он опустил ее на шухир и вышел из нее, оставив после себя легкую боль, которая почти тут же прошла. Шербера молча наблюдала, как Фир омылся в тазу и оделся, не сказав ни слова, и сердце ее замирало при каждом мимолетном взгляде, который он на нее бросал.

Она показала себя девкой, набросившись на мужчину, который ей не принадлежал?

Он жалеет о том, что поддался?

Она будет наказана?

Шербера прижала покрывало к груди так, словно оно могло защитить ее от того, что уже случилось, и Фир заметил это движение, и повернулся к ней.

Сделал два шага.

Опустился на колени на шухир, на котором она сидела, и посмотрел ей в глаза.

— Я сожалею о том, что пришлось причинить тебе боль. — Он не дал ей ответить, нетерпеливо дернув головой, когда она хотела заговорить. — Ты должна будешь присутствовать на отборе со мной сегодня.

Шербера молча кивнула.

— Ты теперь — моя акрай. Ты принадлежишь мне, и любой, кто попытается тебя у меня отнять, поплатится за это жизнью.

Она снова кивнула.

— Мне лучше пока не прикасаться к тебе, иначе я не уйду, — сказал Фир прямо и поднялся, и она проводила его взглядом до самого выхода из палатки, где он обернулся и посмотрел на нее. — Отдыхай, линло.

Она не знала этого слова, но не решилась спросить.

— День будет тяжелый для нас обоих.

Фир скрылся за пологом, оставив ее в одиночестве. Но оно продлилось недолго.

Глава 7

В южном войске было так много воинов. И они были такие шумные, хоть и не были пьяны и не праздновали победу; они просто шумели, потому что встретили своих и потому что устали от двух Жизней войны и чувствовали, что она подходит к концу. И тех, кто переживет ее, было много. Иногда Шербере даже не верилось, что их так много: сумевших избежать смерти в бою, смерти от лихорадки, которую несли зеленокожие, смерти от голода и холода…