Виршевая поэзия (первая половина XVII века) - Коллектив авторов

Понеже и все мы тому пристрастии

и сотворении бо есмы к добру и злу самовластии,

того ради подобает нам крепость во уме своем имети

и всегда смертный час пред очима своима зрети.

Таковое аще злое дело делом совершиши,

и ты от творца своего и бога едва милость получиши;

многими же поты аще не потрудишися,

и ты отнюдь телу и крови Христове не причастишися.

Вся же священная правила велми о том запрещают

и на много время тела Христова причаститися не повелевают.

Паче же огненный столп, царьству тезоименит[58]

о том нам вемли же претит.

На многа лета во епитемию положил

и на всех нас аки крепкую бразду наложил;

не исполнив лет, не велит таковому страшному делу касатися, —

и страшно убо есть и грозно телу Христову касатися.

Недостойне, зло бо есть, зло таковое прелютое дело,

понеже погубляет ум и самую душу, и тело.

Неложно есть, воистину — второе пиянство,

повреждает бо наше душевное богатство,

исходатайствует бо нам вечное мучение...

Что ж нам о том много свидетелство приводити?! —

Подобает нам самим себе учити,

чтоб нам таковаго дела не творити,

а творцу своему и создателю не грубити,

души своея и тела не губити,

а с ним бы, творцемь нашем, во веки жити.

Глаголати же о прочем помолчим,

а всю есмы надежду на творца своего и бога возложим.

Той бо есть милостив ко всем,

воистину, аще и прогневаем его в чем,

а он всех нас ждеть на чистое покаяние

и в вечное с ним пребывание.

Аминь.

Авраамий Палицын

Стихи о том, «како господь немощных укрепи противо сопостат» из Сказания об осаде Троицкого монастыря

И разумешя вси чюдотворца молитвы и поспех,

И уже нази не боятся блещащихся доспех.

И хотящей дом пресвятыя Троица гордостно низложити осадою,

Всегда обагряеми кровьми бегают от немощных низлагаеми подсадою.

И ждущей приати различныя муки

В руки своя прияшя крепкиа луки.

И лениви бышя к жерновом востающеи мельцы,

Внезапу бышя на сопротивных удалые стрельцы.

Не часто уже ударяются к стенам носящей на главах шлемы,

Смерти бо ищущей во очеса тем верзающеся яко пчелы;

К язвам же сынове беззаконнии всегда суть терпки,

Но зверски низлагаются кормящимися серпы.

Предполагаемое изображение Авраамия Палицына. ГИМ, XVII в.

Стихи о «побиваемых у дров» из Сказания об осаде Троицкого монастыря

И мнозем руце от брани престаху;

всегда о дровех бои злы бываху.

Исходяще бо за обитель дров ради добытиа,

и во град возвращахуся не бес кровопролитна.

И купивше кровию сметие и хврастие,

и тем строяще повседневное ястие;

к мученическим подвигом зелне себе возбужающе,

и друг друга сим спосуждающе.

Иде же сечен бысть младый хвраст,

ту разсечен лежаше храбрый возраст;

и идеже режем бываше младый прут,

ту растерзаем бываше птицами человеческий труп.

И неблагодарен бываше о сем торг:

сопротивных бо полк со оружием прискакаше горд.

Исходяще же нужницы, да обрящут си веницы,

за них же и не хотяще отдааху своя зеницы.

Текущим же на лютый сей добыток дров,

тогда готовляшеся им вечный гроб...

Их же господь еще закры, тии благодарствоваху,

а их же суд постиже, тии злые рыкаху.

Отец бо исхождаше, да препитает си жену и чяда,

и брат брата и сестры, тако же и чяда родителей своих;

и вкупе вношаеми бываху дрова

и человеческаа глава.

Евстратий

Сей стих римляне нарицают серпентикум версус, с греческаго языка ερπων επω.

Иван Шевелев-Наседка

Из «Изложения на люторы»

Дива убо есть велика та палата видети[59],

Христианом же истинным зело ю достоит ненавидети.

Златом убо и сребром много устроена телеснаго та,

В них же тайна блудная вся открыта срамота,

Их же блудным рачителем в виде зрети утешно,

Конец же зрения есть мучение вечно безутешно.

В толику убо гордость король он Христианус[60] произыде,

Яко же и сатана на северныя горы мыслию взыде:

Горе убо устроил двоекровную палату,

Долу же под нею двоеимянную ропату,

И по-лютерски нарицают их две кирки[61],

По-русски же видим их: отворены люторем во ад две Дирки;

Горе убо устроен в палате блуда и пианства стол,

Долу же под ним приношения пасения их на божий престол;

Горе бо в палате бесование земное,

Долу же в кирке приношение, по их, небное.

Многих же вводят в кирку ту смыслу королевску дивитися,

Велеумным же мужем не подобает безумию их дивитися:

Явный бо той есть враг божий,

Иже возвысился на образ божий.

Нигде убо в них и инде не видети написанных образов божиих,

Яко же дивным письмом в тех дву кирках не божиих,

И не на поклонение святыя иконы добротою в них воображены,

Но в урок христианом, святых икон поклонником, предложены.

Поне же в выспрь убо над самем тем престолом королевское место,

Долу же под ним образу божию отнюдь быти не место.

Аще бо горе бесованию быти пиршественному,

То отнюдь невозможно быти доле возношению божественному.

И естеством Благий вся терпит до конца,

Не кающихся же о сем имать мучити без конца.

И о сем не бывшим тамо православным христианом греческого закона несть ведомо,

Ныне же буди всем православным христианом о их злочестии сведомо,

Яко во всем господне учение отвергоша.

Написание о лютом враге Мартине[62],

в лепоту рещи — о блядивом сыне,

иже вся своя ереси в